Мера вещей

В нынешнем году Берлинская Национальная галерея на Музейном острове отмечает свое 150-летие выставкой работ из коллекции банкира Иоганна Генриха Вагенера (1782-1861).


По завещанию 1859 года знаменитый немецкий банкир передавал 262 картины Прусскому королевскому дому при условии, что для его собрания немецкой живописи ХIХ столетия будет построено специальное здание. В 1861 году Вильгельм I, будущий кайзер Германии, не только устроил выставку коллекции Вагенера в Академии искусств на Унтер-ден-Линден, но и издал декрет, который учреждал Национальную галерею и определял место ее строительства. Она была открыта в 1876 году, разрушена во время Второй мировой войны и вновь открыта для посетителей в 2001-м.


Скорее всего я бы пропустил эту выставку немецкого искусства позапрошлого века, если бы не должен был посмотреть, где разместится в Берлине сложный музейный проект "Русские и немцы. 1000 лет вместе", который должен открыть "перекрестный" год России в Германии и Германии в России. Пропустил бы - и совершил досадную ошибку.

Банкир Вагенер, увлекшийся коллекционированием живописи в начале ХIХ века после своей поездки в Великобританию, где он познакомился со многими частными собирателями изящного искусства, был знатоком и поклонником современных ему немецких художников. В его коллекции существуют работы разных эпох, но все же именно пейзажи Карла Фридриха Шинкеля и Каспара Давида Фридриха, полотна на исторические темы Кристиана Кёхлера и Петера фон Гесса, натюрморты Адама Шлезингера ему были дороже и ближе всего. Он собирал то, что ему нравилось, - суждения искусствоведов, похоже, волновали почетного берлинского горожанина меньше всего. Строгие ценители, знатоки развития европейской живописи могут предъявить любой счет его коллекции, но эти произведения отражают вкус человека незаурядного и глубокого. Это своего рода историко-культурный документ времени, где понимание эпохи складывается не только из усилий художников, но и из потребностей приобретателей. Людей, для которых живопись еще была не выгодным размещением капитала, а отражением их представлений о мире и красоте. Это искусство, отражающее осязаемую вещность всего сущего, его возвышенную устойчивость. Это искусство сродни философскому позитивизму, который полагает, что познание мира приведет к его устойчивому развитию, соразмерному осмысленной человеческой деятельности. Словом, в лучшем из миров надо возделывать свой сад, - и это должно принести счастье и процветание всем участникам процесса.

Понимание эпохи складывается не только из усилий художников, но и из потребностей приобретателей


Эту живопись (как и ее аналоги в других странах) многие искушенные специалисты считают академически консервативной, отражающей обывательские вкусы эпохи, тормозящей развитие новейших художественных направлений. Если быть еще более определенным, то просто пошлой, мещанской. Но у обывательской жизни есть свое достоинство и благородство. Своя система ценностей, в которой традиционализм помогает выжить в буре любых потрясений. Когда-то великий Менделеев сказал, что наука служит удобству жизни. И это искусство - служит тому же. Оно словно приподнимает быт, вторгается в него, делает его неотъемлемой частью культуры.


Очарование устойчивости буржуазного (и даже - мелкобуржуазного) бытия вызывало острейшую критику революционеров всех мастей - от политики и от искусства. Они презирали его как дурную болезнь - как ибсеновская Гедда Габлер, искушаемая изощренным эстетизмом, презирала своего мужа, виновного только в том, что он не был знатоком и любителем новейших течений в художественной культуре и политической жизни. Бытоподобное изобразительное искусство было вытеснено на обочину художественного развития уже в последней трети девятнадцатого столетия, сразу после смерти Иоганна Вагенера. Великие естственно-научные открытия предопределили новые представления о мире и человеке, которые не укладывались в привычные причинно-следственные связи, в чувственно осязаемую картину мира. Ученые и художники разрушали жизнеподобие, им было необходимо понять, что за тайны хранит вещный мир, который они пытались разложить на простейшие, первичные элементы, заменяя органическую целостность - символической.


Вслед за Бертольтом Брехтом, который декларировал создание театра века науки, многие деятели изящных искусств рассматривали художественное творчество как способ концептуального проникновения за пределы зримого. Притом что в отличие от Брехта их привлекали не только горние вершины интеллекта, но и бездны подсознательного. В конечном счете отказ от изобразительности как таковой стал важнейшей тенденцией современного искусства. Концептуально аналитический характер, по мнению ряда весьма серьезных теоретиков, сближает его с современными процессами, что происходят в математике, физике, астрономии и других естественных науках. Когда сегодня говорят об инновациях в науке и технике, то непременно начинают рассуждать о необходимости инноваций в искусстве. В этом, безусловно, есть своя логика - науки и искусства составляют некое единство в постижении мира и человека, что блистательно доказал Гегель еще в первой трети ХIХ столетия. Для того чтобы художественно выразить новейшие научные открытия вроде темной массы и темной энергии, нужны не просто новые формы, но неведомые озарения. Не только искусство, но и гуманитарное знание в целом со всей очевидностью не поспевает за тем, что происходит в сфере научного познания. Новейшие открытия, которые в корне меняют наши представления об основных характеристиках вселенной, того космоса, который предопределил рождение человеческой цивилизации, - остаются за пределами художественных интересов, никак не сопрягаются с повседневным человеческим опытом и существованием. И это одна из важнейших проблем развития современной гуманистической культуры. Притом что искусство в состоянии чувственно выразить сверхчувственное - правда, это удел редких гениев.


Но нельзя не замечать, что в самой науке сегодня все острее проявляется потребность в целостной картине мира. Узко специализированное знание стремится преодолеть границы, разделяющие не только разные естественные науки друг от друга, но и те, что отделяют их от "наук о жизни", которые связаны с проблемами человека. Как и в античности, человек хочет обрести некое целостное представление не только об окружающем мире, но и о себе самом в обновляющейся вселенной. Подлинное знание - сколь бы неожиданным оно ни было - всегда несет новую устойчивость.


В периоды социальных, экономических, научных переворотов, когда рушатся прежние системы практической и идеологической жизни, человечество сознательно или инстинктивно пытается сохранить смысл своего присутствия в мире. И для того, чтобы заново обрести его, нужно попытаться понять, что мы наследуем всей предшествующей истории культуры, в которой не было лишних страниц.


И поняв это, можно взглянуть на коллекцию Иоганна Вагенера без ложных предубеждений. И принять ее с благодарностью. Как часть собственной жизни.


Михаил Швыдкой, доктор искусствоведения


Российская газета

 

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе