Швыдкой: Айвазовский проецирует библейскую мистерию на современный мир

Старая викторина моих детских лет: "Поэт? - Пушкин. Композитор? Чайковский. Художник? Айвазовский. Фрукт? Яблоко".
 Понятно, что за место Чайковского мог бы побороться и Глинка, а за место Айвазовского - Шишкин или Репин. Но, как говорится, из песни слова не выкинешь. Нет сомнения, что Иван Айвазовский для широкой российской публики художник куда как более популярный, чем Валентин Серов. И не только для российской. Его автопортрет 1874 года можно увидеть в галерее Уффици - небывалая честь для русского живописца. К тому времени он уже был действительным членом Амстердамской, Штутгартской, Римской и Флорентийской академий. Итальянская ( и европейская) слава пришла к нему много раньше, когда в начале 40-х годов одну из его работ на библейские темы "Хаос" приобрел Папа Григорий ХVI, к тому же удостоив его Золотой медали.
Популярность художника, как правило, определяется простотой восприятия его творений. Так было во все времена. Даже в нынешние, когда значительная часть публики смотрит на художественные произведения, руководствуясь мнением профессиональных экспертов, которые считают искусство в формах жизни явлением второстепенным, если не второсортным, и задают тон на рынке визуальной культуры. Но даже зная, что в моде актуальное творчество, для понимания которого нужен солидный объем эстетических знаний, американцы и в ХХI веке покупают фотореалистические картины Нормана Роквелла. Причем задорого. Статья об этом художнике в Википедии заканчивается внешне сухой информацией, которая на самом деле скрывает восторг: 4 декабря 2013 года картина Роквелла "Застольная молитва" была продана за 46 миллионов долларов. Это самая высокая цена, которую аукцион "Сотбис" выручал за продажу американского произведения реалистического направления в искусстве. Да, похоже, и не только американского.
Феномен Роквелла, мастера, любимого самой широкой публикой (помимо картин он 40 лет рисовал обложки журналов), сродни феномену Айвазовского. Он был понятен и плодовит. Притом что фотография к моменту его смерти в 1978 году давным-давно стала рутиной повседневной жизни. Сегодня и ребенок может снять пейзаж, натюрморт, портрет или жанровую сцену - на мобильный телефон или сверхтехнологичную цифровую камеру. Тем не менее искусство, отражающее жизнь в формах жизни, всегда в цене. И прежде всего потому, что акт узнавания в отношениях художественного произведения и публики - наиважнейший и притягательный процесс. Публика ищет знакомое - даже в незнакомом.
Но в случае Айвазовского трудно говорить о прямолинейной доступности, которая неизменно сопутствует квазиреалистическому искусству. (Напомню анекдот советских лет: "Что такое социалистический реализм? - Это выражение благодарности партии и правительству в доступной им форме"). Он никогда не был реалистом в расхожем смысле этого слова. Его работы сильны не жизнеподобием, но магической мощью, которую он разглядел в окружающем космосе. Он проецирует библейскую мистерию сотворения мира на мир современный, созданный из хаоса, получивший внятные гармоничные очертания, но в любой миг готовый выбросить наружу пенящуюся лаву, скрывающуюся в его недрах. Его идиллические пейзажи хрупки, в них трепет предчувствия бури, взрыва - и потому они притягательно прекрасны.

Айвазовский держит зрителя в напряжении, затягивает в катастрофические катаклизмы, завораживает предощущением ужасного или свершившейся трагедией. Мощь природы не соразмерна силе человека - он может бросить вызов судьбе, сохраняя личное достоинство, но даже героический жест не способен предотвратить его поражения. В битве государств и народов может выиграть одна или другая сторона. В битве с космосом у человека, похоже, нет шансов на победу. Из 6 тысяч полотен, написанных Айвазовским, большая часть посвящена этой сквозной теме человеческого бытия - преодолению страха перед природой и примирением с ее всевластием. Как справедливо заметила Ядвига Юферова, "чистый алармизм, заставляющий вспомнить о Хичкоке".
Айвазовский, в юности воспитывавшийся под влиянием немецкого идеализма

и европейского классицизма, был знаком и с готическим романом, и с современной ему романтической эстетикой. Ему была близка мистика Н. В. Гоголя, способного не только рассмешить, но и смертельно напугать своего читателя. С Гоголем Айвазовский познакомился в начале 40-х годов, во время своего первого итальянского путешествия. Словом, Айвазовский вовсе не простодушный мастер, добившийся успеха у широкой и профессиональной публики благодаря виртуозному умению писать с натуры. Он сочиняет мистерию, а не бытовую драму. Удивительным образом он оказывается способным придать живописному полотну размах и напряжение античной трагедии рока - и при этом вызвать чувство ужаса у публики ХIХ века. Равно как и последующих столетий. Мы можем быть сколь угодно просвещены, можем обладать огромным объемом знаний, но мы по-прежнему с замиранием сердца будем следить за утлым челном, прорывающимся через морскую бездну. Нас всегда будет пугать, завораживая, чернота ночи и безбрежность океана. Магия творческого метода Айвазовского состоит в том, что он беспредельное и непреодолимое стремится сделать частью нашего опыта, - и это ему удается в высшей степени убедительно. Настолько, насколько чувство ужаса может стать частью разумной жизни. "Чувственное выражение сверхчувственного", - одно из важных определений искусства неизбежно вспоминаешь, посетив выставку Айвазовского в Третьяковской галерее. Он проникал в космические бездны, он устремлялся к безднам человеческой души. Недаром символисты, и прежде всего Михаил Врубель, в трагическую "эпоху канунов" разглядели в нем своего предтечу.

Российская газета - Федеральный выпуск №7050 (182)

Автор
Михаил Швыдкой (доктор искусствоведения)
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе