Эпидемия ненависти. Во что превратился русский фейсбук

«Cкопление людей демонстрирует новые характеристики, совершенно отличающиеся от характеристик индивидов, из которых толпа состоит. Чувства и идеи всех собравшихся принимают единую направленность, а их сознательные личности растворяются в толпе». Человек в толпе воспринимает и ведет себя принципиально иначе, чем тот же самый человек отдельно, выйдя из толпы. Позже он не понимает, что с ним произошло, как он мог чувствовать и делать то, что чувствовал и делал.

Человек толпы мыслит не логически, а последовательностями эмоциональных образов, он не принимает сложности. В толпе побеждает самое простое и радикальное решение из имеющихся, здесь нет места индивидуальной ответственности. Человек делегирует контроль за собой толпе в целом, все его мотивации продиктованы стремлением плотнее слиться со всеми путем возгонки в себе коллективного эмоционального переживания, ни в коем случае не выпасть из толпы, не растождествиться с ней. Человек толпы ищет «врагов народа», чтобы вместе со всеми их уничтожить. Новация Мао Цзэдуна во время культурный революции заключалась в том, что он понял: психология толпы совпадает с психологией подростка, подросток в отличие от взрослого почти всегда находится в состоянии потенциального члена толпы и ищет группу, стайку, секту, к которой можно примкнуть. Так были изобретены хунвейбины.

Размышляя над этой темой, я пришел к выводу, что время толпы, каким был ХХ век, ушло. Люди гораздо разобщеннее, нет больших масс эпохи индустриального производства, уходит практика перенаселенности, когда на человека приходилось пять квадратных метров жилого пространства и основное свободное время он проводил на улице и т.д. Толпу стало трудно собрать.

ТЕПЕРЬ ЭТОТ ВЫВОД ПРЕДСТАВЛЯЕТСЯ МНЕ ОШИБОЧНЫМ.

По личным обстоятельствам я заметил новое явление толпы недавно. Я попытался рассказать о профессиональных идеях, которые стояли за проектами благоустройства в Москве, и оказался объектом массовой ненависти в фейсбуке. Разумеется, специфика ситуации может искажать мое восприятие – когда тебя травят, сохранение холодности ума требует серьезных усилий. Но тем не менее мне показалось интересным следующее.


Поленов Василий Дмитриевич (1844-1927) Христос и грешница
 
 
Во-первых, меня удивило, что люди, высказывавшиеся на эту тему, позволяли себе эмоции и слова, которые были бы непредставимы между нами в личном общении. Во-вторых, обращала на себя внимание однотипность высказываний. Когда один человек находит нужным назвать тебя коллаборационистом и коррупционером (как правило, в более эмоциональных выражениях), то, возможно, он хочет сказать что-то новое, оригинальное. Когда счет таких высказываний идет уже на десятки тысяч, причем каждый из выступающих знает, что ровно то же самое рядом с ним говорят другие, он, вероятно, движим каким-то другим чувством, удовольствие ему доставляет не оригинальность, а тождественность его высказывания с остальными.

Чувство ко мне достаточно быстро затихло, и я не буду анализировать свой кейс из-за невозможности быть судьей в собственном деле. Но обращусь к другим.

За последние неполные два месяца русский фейсбук пережил несколько последовательных эпидемий ненависти. После плитки возникло движимое и недвижимое имущество вице-премьера Игоря Шувалова. Люди сдержанно не одобрили его квартиры, но необычно сильные эмоции вызвали собаки, которые летают на частном самолете. Что интересно, обнаружилась высокая резистентность хейтеров к контраргументам. Коррекция информации, заключавшаяся в том, что на самолете летали не собаки, а их хозяйка, не возымела совсем никакого действия. Несколько неожиданные попытки Алексея Венедиктова разобраться в ситуации с юридической точки зрения привели к тому, что он сам стал объектом ненависти.


При этом травля «своих» отщепенцев приносит большее эмоциональное удовлетворение, чем обличение отдаленных, пусть и более влиятельных врагов.


Ни с юридической точки зрения, ни тем более с позиций справедливости я сейчас не отстаиваю прав Шувалова на его собственность и прав Венедиктова защищать кого ему вздумается. Меня интересует другое. Невосприимчивость к рациональным возражениям, по Лебону, – симптом психологии толпы. Она не способна к критическому анализу информации, она не реагирует на вскрытые подтасовки и уж тем более совершенно не может мыслить юридически. Только эмоциональный образ. Только зажравшиеся собаки вора и подонка, для которых куплен частный самолет. Не менее характерен хейт-трансферт с Шувалова на Венедиктова. По Лебону, для толпы не существует репутаций, они сгорают мгновенно, достаточно растождествления авторитета с общими чувствами – и наступает цепная реакция ненависти. При этом травля «своих» отщепенцев приносит большее эмоциональное удовлетворение, чем обличение отдаленных, пусть и более влиятельных врагов. Причины, вероятно, чисто психологические: своего легче представить.

Пропущу ненависть к господину Астахову (Павел Астахов – до сегодняшнего дня уполномоченный по правам ребенка. – Slon), эпидемия захватила и меня, и я не могу здесь претендовать на необходимую для анализа дистанцию. Чрезвычайно характерным мне кажется кейс нового министра образования РФ Ольги Васильевой. Он поразителен скоростью. Между назначением нового министра и началом массового возмущения не было временного зазора – по моим наблюдениям, оно началось через два часа. При этом госпожа Васильева была малоизвестна, а предыдущий министр образования, господин [Дмитрий] Ливанов, не пользовался популярностью, даже, напротив, имел сомнительную репутацию из-за школьной реформы. Казалось бы, тут самыми авторитетными должны быть высказывания тех, кто что-нибудь знает про нового министра. Но свидетельства таких лиц, историков с отличной репутацией, коллег, оказались полностью дискредитированными самим фактом знакомства с министром, их полностью перекрыли две перевранные цитаты из выступлений Васильевой. Пересказанных журналистами предложений из ее докладов хватило, чтобы все уверились: она ярая сталинистка и православная мракобеска. Причем, разумеется, последовавшие исправления в цитатах не произвели никакого эффекта. Понятно, что новый министр воспринималась в контексте общей репутации российской власти в фейсбуке. Я не представляю себе взглядов госпожи Васильевой, допускаю, что они далеки от приемлемых, иначе как бы она сделала в этой власти карьеру. Но она их так и не высказала. Мне кажется интересным именно нежелание разбираться одновременно со страстным желанием публично высказаться и сказать то же, что и остальные. Это как-то симптоматично.

И, НАКОНЕЦ, ПОСЛЕДНЯЯ ЭПИДЕМИЯ, 57-Я ШКОЛА.

Мои отношения с этой школой исчерпываются опытом неуспешного изучения хеттской клинописи в 1978 году в составе функционировавшего там кружка по расшифровке древних письменностей. Не считаю, что на этом основании меня можно считать лицом пристрастным, по-хеттски я сегодня ничего не разберу. Этот кейс мне представляется интересным потому, что здесь противоположность интересов «человека толпы» и просто человека проявилась наглядно. Для меня это доказательство того, что мы действительно имеем дело с феноменом виртуальных толп.

Обвинения сексуального характера сложны, задача здравомыслящего человека – не усугублять их эмоциями. Я недостаточно информирован и не буду говорить по сути произошедших преступлений против нравственности или более серьезных. Но есть два банальных тезиса. Эта школа десятилетиями была важнейшим местом для московской интеллигенции, у которой за последнее время отняли слишком много, чтобы своими руками забивать насмерть немногое оставшееся. В школе учатся дети, обязанность любого взрослого – соблюдение осторожности в высказываниях.

Задача толпы противоположна. Лебон специально подчеркивает: толпа никогда не рассматривает факты, она питается только слухами, при этом каждый слух она принимает как абсолютную истину. Фейсбук считает доказанным, что речь идет о массовой педофилии с применением административного ресурса, которую школа осознанно не замечала, да что там, поощряла, да что там, организовывала. Над заподозренным учителем требуют суда, да что там суда, уничтожения без всякого суда, да я бы удавила собственными руками! Директора надо сажать за организацию педофилии, учителей разогнать, запретить работать по специальности, школу расформировать, номер 57 больше никакой школе не присваивать во веки веков – возгонка эмоции пределов не знает.

Особенно интересны высказывания людей, которые испытывают сомнения в своих действиях, но не могут с собой справиться. Посты через один начинаются словами «я не хотела писать, но я чувствую – хочу – должна – не могу не сказать». При этом высказывания стереотипны, не добавляют ничего, кроме того, что еще кто-то испытывает те же чувства, что и остальные. В толпе люди конкурируют накалом эмоции, в виртуальной толпе – истошностью высказываний и обсценной лексикой. Стремление защищать ребенка в большинстве случаев не надо специально воспитывать, оно как-то само образуется. Но логика толпы ломает и то очевидное соображение, что если каждый ученик 57-й школы теперь выглядит возможной жертвой педофилии, если «девочка из 57-й» становится репутацией, то это как-то неправильно, ни к чему. Это так странно, что почти противоестественно. Но желание раствориться в негодующей толпе оказывается сильнее личной рациональности, да что там рациональности, базовых инстинктов.

Вслед за Лебоном можно выделить несколько этапов развития виртуальной толпы, и они, как мне кажется, совпадают с толпой в реальности. Сначала это вброс информации, далее ее циркуляция и коррекция в сторону содержательного упрощения и эмоционального усиления, цепная реакция, формирование образа, формирование цепи поддерживающих образов, возникновение эмоциональных лидеров, определение врагов и, наконец, призыв к действию. Действием, как правило, являются коллективные петиции в пользу уничтожения объекта ненависти – эта часть динамики толпы остается пока смазанной, и тот, кто придумает более эффектные финалы, в ближайшее время соберет много лайков.

Я бы обратил еще внимание на то, что пользователи соцсетей постоянно поддерживают себя в состоянии предтолпы в периоды, когда повод пока не найден. Такие флешмобы, как «Мои фотографии из 90-х» или «Мои первые семь работ» – это нечто вроде ежеутренних линеек, они выполняют функции переклички. Есть и более серьезные психотехники, напоминающие публичные исповеди или собрания по самокритике, которые Мао практиковал у хунвейбинов. «Я не боюсь сказать» – это внушение доминант коллективных моральных ценностей над индивидуальными, здесь общественная польза отменяет личный стыд. Такие практики являются решающими для подготовки человека к тому, чтобы влиться в виртуальную толпу и образовать с ней единое целое.

Я считаю, что мы имеем дело с новым феноменом. Виртуальной толпы, казалось бы, не может быть – для классической толпы важно физическое единство, несловесное заражение эмоциями через ритм, взгляд, звук, движение. Конечно, фейсбук с его механизмами моментального оповещения и элементарного эмоционального обмена приближен к моторному вовлечению в коллективное тело толпы, но все равно разница огромна. Выясняется, что осознание эмоции не мешает ее протеканию и вовлечению в нее, интеллектуальный протез эмоции работает практически так же.

Для меня остается вопросом то, насколько формирование именно хейтерских толп определяется функционалом фейсбука. В фейсбуке нет кнопки «хейт», чтобы передать эту эмоцию, нужно высказаться, и у людей нет иного выбора, кроме как постить однотипные высказывания. По Лебону, толпа совсем не обязательно настроена негативно, бывают позитивные толпы, которых соединяет, скажем, переживание религиозного воодушевления. Не совсем понятно, образуют ли толпу люди, массово ставящие лайки, – возможно, что степень эмоционального вовлечения здесь все же недостаточна, и во всяком случае мы не можем замерить силу нажима на эту кнопку. Принципиальным отличием виртуальной толпы от реальной является также время протекания цикла ее жизни. Здесь виртуальность дает себя знать – реальные толпы переживают все изменения за несколько часов, в фейсбуке время жизни толпы – неделя.

Но образование толпы – это симптом, и хотелось бы понять, что за ним стоит. Я не знаю ответа на этот вопрос, но у меня есть три разные версии. Одна – простая, политическая. Образование толп в ХХ веке – характерный симптом неинституциализированной, выплескивающийся за границы нормальных процедур политической жизни, и, возможно, мы имеем дело именно с этой ситуацией. Просто политика уходит с улиц в социальные сети, и хотя может вернуться оттуда назад («арабская весна»), не факт, что должна. Зачем захватывать почту, телеграф, правительственные здания и банки, если можно захватить серверы? Впрочем, это уже страшилки для депутатов Госдумы.


Виртуальной толпы, казалось бы, не может быть – для классической толпы важно физическое единство. Но выясняется, что интеллектуальный протез эмоции работает практически так же.


Вторая версия несколько сложнее, она этическая. О формировании новой сетевой этики написали многие, есть высказывание умной Екатерины Шульман, проповеди Андрея Бабицкого, прекрасный текст Андрея Архангельского, они это очень приветствуют. Я хочу сказать о проблеме более традиционной. В этих эпидемиях ненависти, идущих одна за одной вслед, очень заметен момент столкновения, если угодно, отцов и детей. Предметом атаки являются ценности, сформировавшиеся в постсоветское время: деньги, клубы, сообщества, институты сотрудничества с властью или бизнесом. Все они с точки зрения новой этики являются конформистскими и в этом смысле недостойными уважения. В их отношении допустимы любые нарушения неформальных правил, распространяющихся на свой круг: можно публиковать переговоры не для печати, можно частную переписку, возможны публичные доносы, можно все, поскольку в основании жизни разоблачаемых лежит ложь. В принципе это характерная ситуация молодежного бунта. Ваши правила ничего не стоят, потому что вы сами их не соблюдаете; ваши неформальные договоренности ничего не стоят, потому что это групповой эгоизм; вы подонки, поскольку у вас нет никакой морали, любое аморальное действие в отношении вас морально, поскольку это борьба со Злом. Правда, мы имеем дело не с молодежью, а с поколением взрослым, но, возможно, несколько задержавшимся в своем социальном развитии из-за «тучных 2000-х», когда формирование новых социальных клубов не приносило видимых дивидендов.

Группе с такой системой взглядов нужна публичность для того, чтобы выработать свои ценности и отделить своих от чужих, и максималистская система этики для разоблачения существующих авторитетов. Толпа – идеальный институт для этих целей, она позволяет переформатировать социум, вербуя сторонников и уничтожая противников.

Наконец, третья версия, которая лично мне кажется самой правдоподобной, является излишне научной. В своем «Постижении истории» Арнольд Тойнби выделяет такую фазу развития культуры, как «надлом». Это еще не распад, и надлом может быть преодолен, но вообще-то распад близко. Для Тойнби принципиальным является понятие «творческого меньшинства», до известной степени это примерно то же самое, что мы сегодня называем «креативной элитой». Так вот, одной из примет фазы надлома является «маргинализация творческого меньшинства». Его ответы на вызовы времени перестают кого-либо интересовать, оно больше не поставляет моделей поведения для общества, оно замыкается в себе и утрачивает творческий потенциал.

Фейсбук в России некоторое время являлся интеллектуальной социальной сетью. Мне кажется, что редукция интеллектуала до человека толпы – явный признак маргинализации.

Поделиться