11 сентября: 20 лет спустя

Что вы подумали или почувствовали, когда произошла трагедия? Как изменилась с того дня жизнь американцев? Можно ли сказать, что трагедия 11 сентября послужила поводом для публичного осмысления её глубинных корней или размышлений о том, что Ясперс называл «метафизической виной», а Достоевский – виной «всякого пред всеми за всех и за всё»? С такими вопросами я обратилась к своим друзьям американцам, в том числе нью-йоркцам. 

 

Эта трагедия произошла у меня на заднем дворе

Лиза Радакович-Хольсберг, Нью-Йорк, доктор теологии, преподаватель Фордемского университета, музыкант, автор альбома Race for the Sky, посвящённого событиям 11 сентября.


Лиза Радакович-Хольсберг.
Фото из личного архива


По мере того, как дни здесь, в Нью-Йорке, идут от начала к середине сентября, я вспоминаю стих Эмили Дикинсон, начинающийся словами: 

Зимний день, и свет другой,

Луч косой, гнетущий, 

Подавляющий порой, 

Как собор поющий. 

Небом посланная рана, 

Сколько ни смотри, 

Нету никакого шрама, 

Это изнутри… *

И этот косой луч всегда напоминает мне тот день. Яркость солнца в это время года и положение точки на земле, где я стою, относительно солнца, которое определяет угол и длину моей чётко очерченной тени, возвращая жгучую реальность того дня.

Трудно поверить, что прошло двадцать лет с тех пор, как мой «задний двор» (я живу в самой верхней части Северного Манхэттена) был заполнен дымом, огнем и пеплом, и море обуви неистово слетало с бегущих ног. Позже я узнала, что центр города был усеян конечностями – частями человеческих тел, которые были найдены поблизости от обломков зданий – но вдали от тел тех душ, которые прыгнули, спасаясь от огня, и тех, кто был вытолкнут из своих офисов силой взрывов и взрывающихся полов. Некоторые тела принадлежали тем, кого я знала. 


Обрушение Южной Башни. Работа Хилари Норт, одного из авторов альбома «Race for the Sky». Она написала текст песни «Как изменилась моя жизнь».
Фото из личного архива Лизы Радакович-Хольсберг


Хотя трудно поверить, что прошло двадцать лет, я до сих пор помню тот день, как будто это было вчера. Память срабатывает особенно ярко, когда сентябрьское небо лучится своей «фирменной» смесью света и тени. Экзистенциальная печаль того дня, кажется, не уходит и не уйдёт. Несмотря на все многочисленные и разнообразные наши усилия – всех тех, кто был свидетелем этой трагедии и пережил боль от потери родных, друзей, знакомых – я не верю, что мир стал лучше. 

Когда упал первый самолет, мне позвонила мама. Я была дома с двумя маленькими детьми, включила телевизор и услышала голос человека, с которым мы виделись на одной свадьбе, Джими Гартенберга. Он разговаривал по телефону с ABC News, находясь этажом выше того места, где самолет врезался в здание. Как странно, что из миллионов людей в Нью-Йорке я узнала голос, который говорил с нацией, с миром, со своей молодой семьей – о, даже сейчас, когда я пишу это, я не могу найти слов, чтобы описать это чувство, когда мир наклоняется вокруг своей оси, как в тот день, я не могу выразить то, что мое внутреннее сердце хотело бы сказать. Джеймс Гартенберг не выжил.


Джилл Гартенберг со своим мужем Джеймсом Гартенбергом, погибшим во время терактов 11 сентября, и их дочерью Николь.
(Из личного архива Джилл Гартенберг Пила)


Второй звонок, сразу после того, как я повесила трубку после разговора с мамой, был от свекрови (чудо, что обе они смогли дозвониться, потому что вскоре после этого все телефонные линии Нью-Йорка отключились). Она была в ужасе от мысли, что её сын, брат моего мужа был в центре города. Я всё повторяла: нет-нет, это день, когда он работает на Лонг-Айленде, это день, когда его нет в башнях, – пока бежала по коридору к его квартире, пытаясь найти ключ к разгадке того, в какой офис он пошёл в то утро. Я так благодарна, что в тот день мой деверь действительно был на Лонг-Айленде. 

Дети плакали, а дочь дёргала меня, пора было выйти на улицу поиграть. Моему сыну было почти девять месяцев, дочери не было ещё трёх лет. Солнце сияло; это был ясный, свежий и тёплый осенний день. Но – врезался следующий самолет. Затем рухнули башни. Мои дети всё ещё хотели поиграть. Не зная, что делать, я посадила их в двухместную коляску, и мы вышли наружу. Было жутко тихо. Мы пошли на детскую площадку, и я, как робот, катала своих детей на качелях. В эти первые мгновения движения на улицах не было, и небо было совершенно неподвижным – только солнце и чистая лазурь. Единственным звуком, нарушавшим эту тишину, был незнакомый рёв двигателей истребителей, строящихся над головой. Когда я прохожу мимо этой детской площадки, я всегда вспоминаю то утро: слышу, как мои дети смеялись на качелях и поднимали головы, когда звуки военных самолетов рассекали небо.

Жуткая тишина из-за изоляции во время COVID-19 в марте и апреле 2020 года вернула это чувство. Правда, эта недавняя тишина длилась дольше – днями, неделями – в моём районе Нью-Йорка было так тихо, что щебет птиц казался таким же громким, как радиопередачи из бумбоксов в 80-е. И вместо рёва истребителей весной 2020-го были нескончаемые завывания сирен на каретах скорой помощи, которые день и ночь без конца метались по улицам, пытаясь обогнать вирус и спасая на этот раз не здания, а человеческие лёгкие.

Эти воспоминания об 11 сентября, о травмах и потерях, произошедших в результате актов насилия и агрессии, – свидетельство о трагедии. Но как житель Нью-Йорка я хочу сказать, что эти воспоминания не исключительны в трагической истории нашего мира. Планета наводнена людьми, которые повсюду сеют насилие, агрессию и трагедии. Так много страданий. Так много страданий. 11 сентября не исключение. На протяжении многих лет я пыталась пропеть эту трагедию, высказать свой собственный художественный и интеллектуальный ответ на 11 сентября. Я пела об этой трагедии, потому что она произошла у меня на заднем дворе. Это повлияло на мою жизнь. С этого момента сердца жителей Нью-Йорка стали ближе к страдающим людям во всём мире. Возможно, подобное повторилось во время COVID-19.

Остальные Соединенные Штаты в целом, казалось, были охвачены страхом, что случившееся с нами 11 сентября – и почти двадцать лет спустя во время COVID-19 – случится с ними. Мне кажется, это одна из причин, почему большая часть страны отреагировала на эти трагедии иначе, чем те из нас, кто живёт в Нью-Йорке. Конечно, всё, есть исключения, но так кажется. Страх и горе – очень важный опыт, сильно преобразующий человека. Они действительно могут нас менять. Жители Нью-Йорка сильно горевали каждый день, по крайней мере полный календарный год после 11 сентября. New York Times печатала некрологи по погибшим каждый Божий день. Открываете нью-йоркскую газету – и на первой полосе всегда было что-то об 11 сентября. В остальной части страны этого не было. 

Я думаю, большинство жителей Нью-Йорка, которых я знаю, больше жаждали скорбеть, чем отомстить. Этим наши планы отличались от планов наших политических лидеров и многих наших сограждан. Мы были на самом дне колодца печали, и наши крики эхом отражались в пустоте наших сердец. Для жителей Нью-Йорка это горе приобрело новые масштабы после того, как улицы нашего города снова переменились – на этот раз закрытыми ставнями магазинов и ресторанов, полевыми госпиталями и моргами в фургонах-рефрижераторах. Возможно, если бы наше горе было лучше понято и разделено, оно могло бы преодолеть страх, которым так многие охвачены.

Стихотворение Эмили Дикинсон заканчивается строками, которые передают то, что я чувствую сегодня по поводу 11 сентября и ковида, по поводу нашей быстро нагревающейся планеты, жадности, несправедливости и нетерпимости. Когда приходит этот «косой луч», пишет Дикинсон, –  

…тогда природа слушает,

Замерев, поверьте.

А ушло – как равнодушие

На лице у смерти.

Сегодня, через двадцать лет после 11 сентября, косые лучи настолько ясно дают мне понять, что мы – что я – ещё не изменили наш мир таким образом, чтобы действительно чтить наших любимых умерших. Спасатели 11 сентября и медицинские работники, пострадавшие от ковида, показали нам, как выглядят самоотверженность и забота о других. Протестующие выразили наше стремление к справедливому образу жизни и совместной любви. Пусть пример этих обычных людей – а не бизнес-магната, знаменитости или политического авторитета – даёт нам луч надежды, за которым мы пойдём.

***

Лиза музыкант, и после 11 сентября она записала альбом «Race for the Sky». Но наше с ней знакомство было связано не с музыкой, а с её научными трудами, посвящёнными Николаю Бердяеву. Интерес к мысли этого русского философа, размышлявшего о достоинстве человеке и смысле его жизни в эпоху поругания и смысла, и человечности, и достоинства, тоже пробудился в ней именно после тех страшных событий. 

 

Буш предложил нам пройтись и купить что-нибудь

Рэндалл Дженнингс, Остин (штат Техас), фермер, выпускник католической семинарии в Корпус-Кристи.


Рэндалл Дженнингс.
Фото: facebook.com/randall.jennings.71


Я был с другом в кафе, и у них был телевизор над баром. Когда врезался первый самолет, я надеялся, что это несчастный случай. Затем, после второго удара, я надеялся, что это что угодно, только не исламский терроризм. Я знал, что наша страна наносила ущерб Ближнему Востоку на протяжении десятилетий, и я знал, что обязательно последует возмездие и что оно будет жесточайшим. Всё это казалось очередным инцидентом, и вместе с тем превосходящим все прежние, который будет удерживать нас в трагической логике вражды. У меня не было желания торжественно маршировать под флагом мести. Больше всего я чувствовал пустой страх.

Одна из черт Соединенных Штатов – это, конечно, то, как мы иногда почти гордимся своей изолированностью от остального мира. Мой брат и его жена как-то провели в Остине большой сбор средств для семей пожарных и полицейских, погибших 11 сентября. Но потом всё быстро вернулось на круги своя. Я упоминал, что американцы очень быстро всё забывают? Президент Буш призвал нас не сидеть взаперти от страха, а пройтись и купить что-нибудь. Я уж не хочу говорить, что после того вторжения сцены военных действий, нашего возмездия, стали чуть ли не самыми популярными телешоу.

Я бы хотел, чтобы моя страна использовала те события как возможность поразмышлять о случившемся. Слова Достоевского «всякий пред всеми за всех и за всё виноват» могли бы стать долгожданным сигналом для пробуждения, но мы настолько погрязли в индивидуализме, потреблении, терапии и стремлении к новизне, что его идея могла бы показаться не более чем мазохистским неврозом. Этот инцидент усилил ксенофобию, и многие были готовы видеть виноватыми исключительно иностранных врагов. Мы-то «хорошие парни». 

***

После нашего разговора Рэндалл попросил меня, если будут силы, молиться об Америке. Я поделилась с ним молитвой, которой мы в братстве молимся о России. Там есть такие слова: «Мы просим Тебя о том, чтобы в ситуации кризиса Ты открыл нам путь деятельного покаяния и исцеления нашей жизни. Не дай нам принести совесть в жертву благополучию, быть бездвижными и пассивными. Не дай нам видеть врагов в своих соплеменниках и согражданах и лишать их словом или делом чести и достоинства…». «Идеальная молитва», – сказал мой друг-католик из Техаса.

 

«Там есть люди» – сказал я в пустоту

Джон Мидэй, Ирвинг (штат Техас), профессор Университета Далласа.


Джон Мидэй.
Фото: facebook.com/john.medaille


Я это хорошо помню; как можно забыть? Я тихонько сидел дома за письменным столом и работал над статьей. Тогда ещё не было Facebook и мгновенных медиа, компьютер не снабжал вас постоянно свежими мировыми новостями, и можно было работать за ним и оставаться в совершенном одиночестве. Жена позвонила мне и сообщила ужасную новость: самолеты врезались в башни-близнецы в Нью-Йорке. Я сразу сказал: «Один – случайность; два – нападение». Как оказалось, их было не два, а четыре. Действительно, нападение. 

Я включил телевизор – все каналы превратились в один, по которому передавали один сюжет. Я с ужасом смотрел, как он разворачивается: дым и пламя льются из зданий, отчаявшиеся люди прыгают с крыш, паника на улицах внизу. И затем – последний ужас, когда здания, одно за другим, начали рушиться, верхний этаж падал на нижний, сначала медленно, затем с нарастающей скоростью и погребая всё большее число жертв. «Но там есть люди», – сказал я в пустоту. А потом это случилось снова. И ещё в третий раз.

И я сразу понял, что ответ будет только один – месть. И действительно, что ещё мы могли сделать? Чтобы дать другой ответ, требуется сверхъестественная благодать, и даже «христианская» нация не может быть достаточно христианской, чтобы отреагировать иначе. Возможно, такой нации никогда не было и не будет. Итак, я знал, что Афганистан, несчастная страна, откуда началось нападение, скоро станет объектом наших военных действий. Как я знал и то, что не будет никаких репрессий против страны, откуда были родом почти все нападавшие, – Саудовской Аравии. В конце концов, человеческая жизнь и недвижимость Нью-Йорка – это одно, но нефть есть нефть, и мы ничего не посмеем повредить этим священным отношениям. 

Я подумал: «Ну, мы на время сменим русских в Афганистане и потом уйдем, как они, и всё». Я не был ни в малейшей степени подготовлен к тому, что произошло на самом деле. Я не мог предположить, что основной удар придётся не на Кабул, а за 3000 километров от Бен Ладена, на Багдад. Конечно, эта абсурдная стратегия не могла не вызвать разногласий. 


Tеррористическая атака на Всемирный торговый центр в в Нью-Йорке, 11 сентября 2001 года.
Фото: wikimedia.org


В чём абсурдность? Это было не что иное, как абсурдная вера в то, что люди Ближнего Востока захотят стать хорошими жителями Запада, что арабы могут стать «прирученными» хорошими республиканцами и демократами и что Багдад может стать пригородом Сиэтла. Конечно, это была невыполнимая миссия. Это древние земли со своей историей, традициями, политическими институтами и, прежде всего, со своими религиями. Даже ближневосточное христианство (намного более древнее, чем римская версия) имело свои обряды и традиции. За три десятилетия до тех событий я был солдатом во Вьетнаме, где мы пытались сделать то же самое, и я знал с математической уверенностью, чем это закончится. Я просто не знал, когда.

Итак, в чем же была вина? Ну, с ними всё понятно, правда? Я просто сидел за своим столом, когда они начали нас убивать! Что может быть яснее? Ах, но правда в другом; правда всегда есть. Истина в том, что Америка заменила Францию и Англию в качестве арбитров в судьбе Ближнего Востока – земель, которые даже своими географическими очертаниями обязаны скучающим западным бюрократам, рисовавшим линии на карте распадающейся Османской империи. Земель, которые европейцы, а затем и американцы попытаются подчинить своей воле. Не имело значения, что эти линии не соответствовали этническим или историческим границам. Наоборот, эти границы соединят в пределах одного государства антагонистические группы населения, которыми смогут править только сильные мира сего и будут делать это (как мы надеялись) при поддержке западных держав. Некоторые возражали. С другими удалось договориться. Третьи даже нанесли ответный удар. Так что правда в том, что они появились здесь, потому что когда-то мы появились там.

Достоевский был прав: каждый перед всеми и во всём виноват. Наша вина не освобождает и не должна освобождать заговорщиков и террористов. Но в признании общей вины есть возможность совместного раскаяния, и из этого источника, и только из этого источника может быть взаимное прощение. Скорее всего, мы до этого уже не дойдём. Но хотя бы придерживаться этой возможности означает, что это всегда будет возможно. 

 

В Америке такого не бывает

Том Уиллет, Франклин (штат Теннесси), музыкант, музыкальный продюсер, преподаватель, сооснователь Центра современной музыки, автор сборника «Творчество спасёт мир» по трудам Николая Бердяева.


Том Уиллетт.
Фото: facebook.com/twillett3


11 сентября 2001 года был первым днём занятий для 32 американских студентов колледжа, отобранных для изучения музыки, музыкальных технологий и музыкального бизнеса в городке художников, который мы основали на острове Мартас-Винъярд в Массачусетсе. Все были вдали от дома, некоторые впервые, и шокирующие и печальные события дня быстро сплотили нас в одну семью.

Мы испытали шок и не могли поверить в происходящее, затем последовали замешательство и страх. Как ребенок 60-х годов, могу сказать, что это было похоже на день, когда застрелили президента Джона Кеннеди. «В Америке такого не бывает!»

Распространённой реакцией был испуг. Некоторые стали думать о том, как укреплять нашу обороноспособность и безопасность. Для других те события стали поводом демонизировать целые группы «чужих» людей. Третьи увидели в них возможность развязать на десятилетия тотальную «войну с террором», не считаясь финансовыми и человеческими затратами, не обращая внимания на разведданные и не имея никакого надёжного «плана выхода».

Как сказал американский актёр и режиссер Клинт Иствуд в своём фильме «Непрощённые»: «Нас всех ещё это ждёт, малыш». 
________________________

* Автор перевода Сергей Долгов.

Поделиться