Руководитель отдела Научного центра психического здоровья Сергей Ениколопов — о том, как СМИ должны рассказывать о жестоких преступлениях.
Фото: mgppu.ru
Убийство четырехлетней девочки в Москве раскололо общество на две части. Одни возмущены замалчиванием трагедии со стороны федеральных телеканалов, другие считают, что показ сюжетов мог бы спровоцировать антимигрантские настроения. О том, как надо освещать такие события и почему иногда нужна самоцензура, «Известиям» рассказал специалист по посттравматическим стрессовым расстройствам, руководитель отдела медицинской психологии Научного центра психического здоровья, ведущий научный сотрудник психфака МГУ Сергей Ениколопов.
— Сергей Николаевич, центральные каналы не показали эту историю. Можно ли не замечать такие трагедии?
— В данном случае я на стороне государственных каналов. Мы уже видим, что начался какой-то панический ажиотаж по поводу того, что она узбечка, появляются шовинистические высказывания. Во всех ситуациях, когда происходят теракты или такие жестокие преступления, отмечается всплеск ненависти к «врагу». И в случае с обезглавленной девочкой государственные каналы не стали потакать развитию ненависти у кровожадных граждан. Так что это было умное решение.
— Чем объясняется кровожадность граждан?
— Это одно из последствий посттравматики, но не настоящей, которая, как правило, проявляется через три месяца после события. Самый яркий пример — то, что произошло после 11 сентября 2001 года. После серии терактов граждане США добровольно наладили контакт с государством — пошли доносы, никто не сопротивлялся слежке, прослушке. На волне шока от терактов люди были согласны на самые ультрапатриотические жесты. То же самое происходит в любой другой стране. Какой-нибудь Гаврило Принцип стреляет в эрцгерцога Фердинанда, и начинается Первая мировая война. И у всех шовинизм зашкаливает — в Германии, в России. Феномен этот хорошо известен.
— Но ведь есть и другая крайность?
— Конечно. Дело в том, что все террористические организации рассматривают свои взрывы и жестокие убийства как рекламу. Это нам кажется, что когда то же ИГИЛ публично отрезает головы, это мерзко, и большая часть людей протестует. Но есть определенная часть людей, для которых это действие является позитивной рекламой: «Если они такие сильные, можно, я к ним присоединюсь?»
Говорить: «Давайте покажем эти преступления, и все увидят, какая гадость это ИГИЛ» — глупость. Руководство ИГИЛ добивается, чтобы крутили эти ролики, потому что знает, что получит еще несколько сотен добровольцев.
— Эти люди в пограничном состоянии? Психически нестабильные?
— Стабильные, всё у них в полном порядке. Всегда и в любом обществе есть люди, которые двигаются в сторону каких-то радикальных вещей, в психологии это называется «идентификацией с врагом». Помните фильм «Ночной портье»? Это просто пособие по посттравматике.
— Могут ли сюжеты о жестоких преступлениях подтолкнуть к убийству психически нестабильных людей?
— Конечно. Более того, если вернуться к истории с няней, то ее выкрики «Аллах акбар» и отрезанная голова вполне могут быть индуцированы телепоказами. Да, у нее бред, но если бы она смотрела что-то другое, то, возможно, и поступила иначе. Ее действия не означают, что она ярый сторонник ИГИЛ, но картинки, которые она видела, могут таким образом преображаться в ее возбужденном мозгу.
Вот еще пример: когда наступил миллениум, Иерусалим просто заполонили «мессии».
— Ну, «иерусалимский синдром» — известная вещь. В Израиле в психиатрических лечебницах вместо «наполеонов» либо «богородицы», либо «мессии».
— Но именно в момент миллениума он обострился. И в Иерусалим поехали «мессии» — кто на ослике, кто с пластиковой розочкой.