Приговор всей системе

Вердикт присяжных по делу об убийстве Анны Политковской обнаружил полную несостоятельность всех правоохранительных органов России.

Мы публикуем стенограмму пресс-конференции, которая состоялась 19 февраля в стенах информационного агентства «Интерфакс». О какой-то её небольшой части вы могли узнать из телесюжетов на центральных российских каналах. Ниже - самые жесткие и самые важные реплики адвокатов Каринны Москаленко и Анны Ставицкой, шеф-редактора «Новой» Сергея Соколова и сына Анны Ильи Политковского.


Первой слово взяла адвокат стороны обвинения Каринна Москаленко: 

«Со многими собравшимися здесь журналистами мы беседовали и обменивались мнениями ранее, но потерпевшая сторона до последнего сохраняла свой нейтралитет, так как мы решили не воздействовать никоим образом на присяжных и быть такими же нейтральными, как и они до вынесения окончательного суждения. 

Целью уголовного судопроизводства является защита прав потерпевших от преступления. Здесь вы видите двоих из них, на самом деле их больше. Скажите мне, достигнута ли эта цель? Нет, не достигнута. Но эти цели должны достигаться с точнейшим исполнением закона и соблюдением прав обвиняемой стороны. В этом смысле нам, ратовавшим за исполнение этих законов, сетовать на оправдательный приговор не приходится. Мы приветствуем наличие в нашей стране института суда присяжных, который мы считаем наиболее справедливой формой правосудия. Так или иначе, присяжные пришли сегодня к выводу, и мы никогда не узнаем в результате каких обсуждений и каких споров, но, заметьте, единогласно. Значит все мы, граждане своей страны, граждане других стран, все, кто уважает этот институт, должны признать состоявшимся это решение. Это решение ещё не вступило в законную силу, даже приговор не вынесен, он будет вынесен завтра. Но признать это решение как результат состязательного производства мы должны, и мы с Анной Эдвардовной и наши доверители очень внимательно следили за тем, чтобы права обеих сторон соблюдались. И, наконец, последнее, что я сейчас скажу. Для нас было очень важным не обвинять, не скатиться к тому, чтобы принять какую-либо из сторон. Для нас было важным не осуществлять функции защиты. У обвиняемых были хорошие защитники, добросовестно работавшие в этом процессе, и они справились со своей задачей. Мы только сейчас в нашей стране увидели редкий образец случая, когда мы имеем состязательный процесс. И если в результате такого состязательного процесса присяжные приходят к выводу, что вина тех или иных лиц не доказана, то мы должны согласиться - недоказанная виновность равна доказанной невиновности». 

Анна Ставицкая: «Если вы помните, в самом начале процесса нами было сделано заявление о том, что следствие было проведено не очень эффективно. С нашей точки зрения, которой мы придерживались с самого начала суда, дело в таком виде не должно было идти в суд. Весь этот процесс показал, что мы были абсолютно правы. И сейчас пенять на присяжных и говорить о том, что они вынесли какое-то неправильное суждение и не оценили то, что происходило в ходе процесса, невозможно. Мы внимательно слушали, что представляли на заседании стороны обвинения и защиты, как это делала последняя, каким образом она пыталась повлиять на присяжных. На наш взгляд сторона защиты была более убедительна. Вердикт присяжных является результатом работы сторон, и результат того, что тех доказательств, которые были в деле, недостаточно для того, чтобы сделать однозначный вывод о виновности подсудимых. Мы можем гадать, почему вердикт получился именно таким, но с точки зрения юридического анализа, а я юрист, и не могу от этого никак отойти, если не доказана виновность, то вердикт должен быть однозначно оправдательным». 

Сергей Соколов, шеф-редактор «Новой газеты»: «Как известно, и много об этом говорилось, «Новая газета» проводила и продолжает проводить собственное журналистское расследование. И у меня есть объяснение многим вопросам, которые здесь поставили адвокаты. Прежде всего, мы, конечно, тоже уважаем вердикт присяжных и не собираемся подвергать его сомнению. Это дело прокуратуры, которая собирается обжаловать его в вышестоящие инстанции. Действительно, на суде могло бы быть много больше доказательств, на суде могло бы быть много больше подсудимых. И действительно, те люди, которые сегодня оказались свободными, имеют отношение к убийству. Мы продолжаем настаивать на своей точке зрения. Мы не юристы, нам в этом отношении несколько проще. Почему, собственно говоря, получилось то, что получилось? Следствие никогда с этим не согласится, но я выскажу собственную точку зрения. Следствию категорическим образом не давали работать. Причем это было сделано не с точки зрения какого-то вышестоящего указания, а с точки зрения сопротивления всей системы. Когда оказалось, что сотрудники правоохранительных органов, специальных служб, их многочисленные секретные агенты, оказались втянуты в эту историю, то система выставила гигантский щит. Начиная с того, что помогли скрыться предполагаемому киллеру Рустаму Махмудову. Скажите, пожалуйста, как человек, находящийся в федеральном розыске, живущий под другой фамилией, разъезжающий с офицером ФСБ на какие-то спецоперации, может получить загранпаспорт на третью фамилию и уехать из страны? Это как так может быть? Почему не проведены должным образом обыски в служебном кабинете Рягузова? Я после того, как дал показания, ознакомился с некоторыми вещами, и выяснил неожиданно, что у всех изымаются огромное количество всяких документов из квартир, включая запись о том, кто чего собирается покупать – рыбу или маргарин. Но обыск у господина Рягузова проходит так: в сейфе обнаружена бумажка с таким-то номером телефона – остальное «отношения к делу не имеет». В столе тоже бумажка – остальное «отношение к делу не имеет». Системный блок компьютера Рягузова тоже «отношения к делу не имеет». Ребята, как это не имеет, если все те товарищи, которые вокруг него крутились, имеют прямое отношение к его агентурной работе? Почему следствию не были предоставлены ни учетные карточки агентов, ни архивы, связанные с деятельностью того же Гайдукаева и всей остальной компании? Почему, в конце концов, прослушка господина Рягузова, которого слушали сотрудники УСБ, не была предоставлена следствию? Таких вопросов очень много. Я предполагаю, что если бы следствию дали работать эффективно, мы бы имели сегодня совершенно другой результат. Ещё раз говорю – противодействие по факту было гигантским. И то, что сейчас следствию в вину вменяется, я бы назвал его бедой. Поскольку приговор сегодняшний – это приговор всей правоохранительной системе, которая работает неэффективно от начала и до конца. Киллера опознали через два дня после убийства, о чем было сообщено в ФСБ Российской Федерации. Следствие об этом узнает спустя полгода. Как такое может быть? Это что, не противодействие?»

Илья Политковский: «Я полностью согласен со всеми позициями, которые были здесь высказаны. Хотел бы также добавить, что, как и до процесса, изучив материалы дела, так и сейчас я считаю всех четверых, которых выпустили сегодня присяжные, так или иначе причастными к убийству моей мамы. Я не юрист, я говорю так, как мне кажется на самом деле. Степень их вины и причастности должны были доказать в суде. Гособвинение это сделать не смогло. В любом случае вердикт присяжных – это был единогласный вердикт, не было никакого голосования – оправдательный». 

Вопрос из зала: «Как вы считаете, кто чинил препятствия следствию, у вас есть версии на этот счет?» 

Сергей Соколов: «Да, у меня есть версии на этот счет. Я позволю развернуть свой ответ. Все, кто занимается криминальной журналистикой, знают: стоит только заняться каким-то расследованием даже очень незначительного преступления, как моментально натыкаешься на каких-то коррумпированных участковых, за которыми стоят коррумпированные начальники, и так далее по восходящей. Соответственно, когда мы говорим о попавших в поле зрения правоохранительных органов своих коллегах, вскрывается гигантская коррупционная сеть, которая очень боится, что, потянув за одну ниточку, можно завалить всю систему. Генерал боится, что арестуют сержанта, потому что так или иначе дорожка приведет к нему. Это сложившаяся де-факто система, когда каждый боится, что его подчиненный сдаст его. И поэтому инстинкт самосохранения этой машины таков, что они никого не сдают. В ходе суда выясняется, что начальник того же самого подполковника Рягузова вместе с фигурантами уголовного дела, куда-то там летал. Все он прекрасно знал про этих людей, он с ними постоянно общался. Что, он позволит каким-то образом себя подставить? Никогда в жизни. Именно поэтому такое гигантское количество утечек информации, которые исходили из специальных служб, из МВД. Именно благодаря этим утечкам информации ушел киллер. Именно благодаря этим утечкам информации сорвались другие фигуранты по делу. И, давайте говорить уж откровенно, на мой взгляд, даже аресты были проведены абсолютно не вовремя, скоропостижно, и это было связанно с определенным интригами между Генеральной прокуратурой и Следственным комитетом. Всем хотелось отличиться раньше других. Это не работа, это выяснение отношений между собой. На самом деле следствие – почему я выступаю отчасти его адвокатом – следствие работало в тех условиях, в которых оно могло работать. А условия таковы». 

Каринна Москаленко: «Можно я немного возражу Сергею. Я не слышала ни в ходе следствия, ни потом никаких жалоб от следствия, что им мешают работать. Более того, у следствия есть процессуальные нормы выражения такого возмущения и требования обеспечить им следственную самостоятельность. Конечно, я живу не в безвоздушном пространстве, поэтому я прекрасно понимаю, о чем говорит Сергей, и такие факты, наверное, имели место, но я не вижу оправдания следствию. Понимаете, если мы будем каждый раз входить в положения следователя, в положение людей, которые осуществляют функции уголовного судопроизводства ненадлежащим образом, то у нас не будет результата, у нас будет то, что есть сейчас: дело пойдет в профессиональный суд, и будут люди осуждены; дело пойдет в независимый суд присяжных – там будут сидеть просто наши сограждане, которые не готовы из соображений целесообразности осудить кого-то, и будет оправдательный вердикт. Будет именно так. А то, что мешали, я согласна, я знаю такие факты, «Новая газета» с нами делилась такими фактами. Следствие должно понять: чтобы честь своего мундира по-настоящему защитить, они должны сказать о фактах и обстоятельствах, препятствующих проведению нормального расследования. Но дело прошло через суд и сегодня мы говорим так: было два дела, и то, которое оставалось в генеральной прокуратуре, мы называли основным делом. Нам говорили: нет, основное это, там выделенное. Так вот сейчас мы заявляем – основное дело стало единственным делом, у вас ещё есть возможность его расследовать. А если кто-то вам мешает, так заявите об этом обществу, и потребуйте самостоятельности. 

И всё-таки суд принес свои плоды. Мы узнали новые факты, которые будем анализировать. Раньше мы заявляли следствию ходатайства, но нам отказывали. Теперь посмотрим, что будут с ними делать. 

Анна Ставицкая: Я не знаю, кто мешал следствию. Я считаю, если следователь честен, он об этом должен заявить. Когда расследуется преступление, говорить, что кто-то мне мешал, поэтому я не раскрыл, по меньшей мере, непрофессионально, а вообще трусливо. Но следствие мешало и нам, стороне потерпевших, в ходе его представлять и защищать свои права. Мы, как представители потерпевших, даже не были допущены к делу. Возможно, если бы мы были допущены, если бы следователь внимательно относился к тем ходатайствам, которые были нами заявлены, не произошло бы то, что произошло». 

Вопрос из зала: «Учитывая то, что вы сейчас сказали, возможно ли в описанной вами системе вообще привлекать людей к ответственности?» 

Сергей Соколов: «Я предполагаю так: если государству кого-то захочется осудить, оно его осудит. Если государство показывает незаинтересованность в обвинительном вердикте, будет то, что было сегодня. Понимаете, окунувшись с головой во всю эту историю с делом Анны Степановны Политковской, с делом Юрия Петровича Щекочихина, Игоря Домникова, Стаса Маркелова, Насти Бабуровой, я прекрасно понимаю, что эта система не просто прогнила – она не может функционировать. Несмотря на отдельные попытки, отдельных людей. Невозможно, она не работает. Это бессмысленная история». 

Вопрос из зала: «Не потребуете ли вы смены следственной группы? Если Гарибян останется руководителем, насколько эффективна будет его работа, учитывая произошедшее сегодня?» 

Сергей Соколов: «Перспективы пессимистичные, и они связаны отнюдь не с фигурой следователя Гарибяна. Если такое противодействие встретила история шестерок, я представляю, что начнется, когда следствие начнет подбираться к заказчику. Есть ли сейчас наработки по заказчику? Есть. Но я бы в этой ситуации хотел бы предостеречь от попыток устроить из второго уголовного дела пиар-акцию. Во главе группы могут поставить эффективного менеджера из прокурорских – мы знаем, как они дело Ходорковского расследовали и ещё много чего. Они поймают первых попавшихся бомжей, сделают их виноватыми и дело закроют. Очень бы хотелось, чтобы этой ситуацией занимались профессионалы. Не стоит отстранять людей, которые уже вникли в ситуацию, имеют наработки. Были уже попытки поменять следователя. Ни к чему хорошему это не привело. Не думаю, что нужно принимать такие кадровые решения, хотя мои коллеги могут такую точку зрения не разделять. 

Каринна Москаленко: «Мы ещё не обсуждали перспективу отвода следователя – такое право у нас, конечно, есть. Стоит ли это делать, или сейчас следствие задумается над тем, что очень многие наши советы в виде ходатайств не были учтены? Если мы увидим бессмысленные действия, или непонятные нам действия, или невнимание к нашим ходатайствам, мы обсудим вопрос отвода. 

Что касается того, в каком расследование теперь пойдет русле… Если бы сейчас был предъявлен хоть какой-то обвинительный приговор, то следствие могло бы сложить руки. Никакого дела пока у следствия не получилось. Думаю, это делает очевидной необходимость более эффективной работы. Под этим я понимаю такой коллектив следователей, которыми бы не командовали должностные лица параллельных органов. Это следствие должно быть хозяином материалов дела, и если существует какое-то оперативное сопровождение, то оно должно работать на следствие. Больше ничего сказать не можем. Есть определенные наработки, мы будем заявлять ходатайства, но будем это делать непублично. Нужно дать следствию работать, но только тогда, когда мы увидим, что оно готово это делать действительно серьезно. 

Анна Ставицкая: «Помните, как в школе учили: от перемены мест слагаемых сумма не меняется». Если вместо Гарибяна поставят Иванова или Петрова и не будут давать ему работать, ничего не получится. Неважно, кто именно будет заниматься раскрытием дела, но, если следствие захочет его раскрыть, оно это сделает». 

Вопрос из зала: «Каринна, в начале суда вы сказали, что считаете ошибкой невнимание следствие к заявлению Рамзана Кадырова о том, что он знает, кто совершил убийство. Также вы считали ошибкой, что не расследовали тот факт, что Анну убили в день рожденья Путина. Что сейчас вы думаете по этому поводу?»

Каринна Москаленко: «Спасибо за вопрос. Дело в том, что в начале судебного разбирательства произошла скандальная история – мне приписали слова, которых я не говорила. Заявили о том, что, дескать, Москаленко просила вызвать в суд в качестве свидетеля Рамзана Кадырова. Мне пришлось раз сто пятьдесят отвечать по телефону, что я такого ходатайства не заявляла. Действительно фамилии Кадырова и Путина звучали во время прения сторон, но совсем не по поводу того, чтобы я их просила вызвать в зал суда. Сторона потерпевших говорила о том, что следствие эффективно в частности ещё и тогда, когда проверяются, причем не формально, а тщательно, все заслуживающие внимания версии. И если кто-то, неважно Рамзан Кадыров или Иван Иванов, заявляет, что ему что-то достоверно известно, да ещё по делу, в котором явно недостаточно доказательств, конечно же, эти сведения надо собрать. Когда я говорила о том, что дата смерти пришлась на день рождения Путина, я говорила о разработке следственных версий. Следовало анализировать этот факт и говорить о том, как он мог или не мог быть связан с мотивом преступления. Ведь, может быть, это были какие-то враги Путина. Версий из этого факта можно построить, как минимум, две, а то и больше. Мы не знаем, в какой степени проверялись эти версии, следов такой проверки нет. Это ещё один факт упущений в работе следствия».  

Вопрос из зала: “Каринна, ожидали ли вы, что приговор будет оправдательным?»

— Вы знаете, что потерпевшая сторона до последней минуты хранила нейтралитет. Это было сутью нашего выступления в прениях. Мы не хотели, чтобы наша точка зрения, наши заблуждения или наша правота хоть каким-нибудь образом воздействовала на убеждения присяжных. Мы хотели, чтобы это была в чистом виде воля присяжных, потому что они же знали о нашей нейтральности, о нашем отказе от возможности обвинять или защищать. И поэтому мы скрывали свою точку зрения. Сегодня мы можем сказать: да, мы допускали такую возможность, не то чтобы мы ждали оправдательного приговора, этого я не могу сказать, потому что, как вам уже сказали окружающие меня здесь люди, в какой-то степени мы подозревали осведомленность лиц, привлеченных к уголовной ответственности, о каких-то обстоятельствах. Но можно ли было считать, что в этом случае достаточно доказательств их вины? Скорее нет, чем да. Но оправдательного вердикта мы все-таки могли ожидать, думали над такой возможностью. И, знаете, сегодня, когда присяжные удалились, а мы ждали звонка об оглашении их вердикта, и он прозвучал через два часа, мы сказали себе: «Да, он оправдательный». Ну, и, кроме того, моя коллега сказала, как убедительно выглядела сторона защиты.»

Вопрос из зала: «Вы считаете, что они виновны?»

Каринна Москаленко: «Знаете, я, когда ехала сюда, думала, что придут люди, с которым говорить легко и от которых нечего скрывать. Не могу сказать спасибо за ваш вопрос, потому что он очень жесткий. Уйду ли я от ответа на этот вопрос? Может быть, вы будете считать, что уйду. Не уйду от ответа на этот вопрос, потому что я на него отвечать иначе как «оправдательный вердикт для меня доказательство того, что они невиновны» не могу. Я юрист и моим друзьям из «Новой газеты» гораздо легче. Я вам скажу, как сказал вердикт: недоказанная виновность ровна доказанной невиновности. Это постулат, через который я никогда не перешагну. 

Сергей Соколов: «Я соответственно поймаю пас Каринны Акоповны и отвечу так: я считаю, что все четыре человека, сидевшие на скамье подсудимых, и не только я, но и люди, которые вместе со мной проводили журналистское расследование, считают, что все они причастны к этому убийству. Мало того, я очень беспокоюсь, искренне беспокоюсь за тех свидетелей и по делу Анны Политковской, и по делу Эдуарда Поникарова, которые давали показания в суде. Я предполагаю, что опасность их жизни и здоровью, существует. На скамье подсудимых сидели люди не самые главные, но весьма серьёзные. Я бы просил журналистов внимательно следить за судьбой свидетелей по этому делу. 

Вопрос из зала: «По вашим ощущениям, будет ли дело доведено до логического конца?»

Каринна Москаленко: «Будем заставлять следствие работать. Это то, что мы, адвокаты, представители потерпевшей стороны вам, себе, обществу обещаем. Будем заставлять их работать. Пока шло судебное разбирательство уже несколько ходатайств нами подготовлено и подано. Мы не останавливали этой работы ни на минуту. Мы пришли в этот процесс, зная о слабости доказательств, мы ушли из него, понимая, что наши опасения были неслучайны. Но нам ненужно было назначенных убийц. Я в своей практике иногда с удивлением смотрела на потерпевшую сторону и если недостаточно доказательств я всегда думала: «Да зачем вам нужно, чтобы посадили именно этих людей? Или вам правда, все-таки нужна? Моим доверителям нужна только правда. Мы с адвокатом Ставицкой никогда не остановимся на полуправде. Прежде всего, потому, что Аня никогда бы не остановилась на полуправде». 

Сергей Соколов: «И вообще-то, мы очень сильно благодарны открытому процессу. Если вы помните, были очень неуклюжие попытки его закрыть. Низкий поклон господину Колесову, тому присяжному, который всю эту историю вывел на чистую воду. Благодаря открытому процессу мы узнали в непригляднейшем свете всю историю нашей правоохранительной системы и специальных служб. Все эти агенты, про которых нельзя ничего говорить, которые живут своей собственной жизнью и ни перед кем не отчитываются; все эти показания Рягузова и его откровения в суде; вся эта система с похищением людей сотрудниками УБОПа – все это вскрывалось перед вашими глазами. Здесь мы имеем в виду два вердикта – один де-юре оправдательный, второй де-факто обвинительный. Весь этот суд вынес обвинительный вердикт той дичавшей системе правоохранительных органов и коррупции, которая у нас существует».

Вопрос из зала: «Илья, вы разочарованы этим приговором?»

Илья Политковский: «Я не разочарован. Это вердикт, на то он и вердикт. Но я разочарован обвинительным заключением и теми людьми, которые его подготовили. Этот вердикт – результат тех документов, которые были переданы в суд. Это очень важно. В принципе, я был готов и к нему».  

Илья Донских

Новая газета
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе