Россия и враждебный Запад

Владимир Бондаренко о поэтическом образе извечного противостояния двух цивилизаций.
Заместитель министра обороны США по вопросам России, Украины и Евразии Майкл Карпентер сообщил, что России понадобится не больше 60 часов для того, чтобы разгромить войска НАТО. Он только не добавил, а зачем это надо России?
Посетители на территории Государственного музея-заповедника Сергея Есенина в селе Константиново 
(Фото: Александр Рюмин/ТАСС)


Как сообщило недавно немецкое издание Bild, по мнению американского аналитического центра Atlantic Council: «Россия может захватить Польшу всего за одну ночь». И опять же, а зачем нам нужна Польша? Забудем про мораль и справедливость, просто прагматически, что мы будем делать в чужой для нас стране? Что у нас своей территории не хватает? Честно говоря, и в царское время сделали большую глупость, захватив Польшу. Во-первых, заселили Россию чужими для нас евреями. Пусть бы там поляки с немцами сами с ними разбирались. Во-вторых, настроили против нас на веки вечные самих поляков. Да и Сталин сдуру тоже на польские земли полез, дабы отдать их украинцам, вот и мучаемся теперь. Не было бы у Украины львовщины и западенцев, не было бы и этого антирусского бунта. Не нужна России ни Прибалтика, ни Восточная Европа. Дай Бог нам освоить по-настоящему пустующую Сибирь, Дальний Восток, и тот же русский Север.

Миф о российской угрозе живет на Западе уже веками. Меня поражает, что даже исламских бородачей, уже реально захватывающих всю Европу, европейцы боятся меньше, чем ни на что не претендующую Россию. Это же европейцы со смутного времени нападали на Россию, то поляки, то шведы, то Наполеон, то Гитлер. Это же комплекс агрессора: бояться того, на кого нападал.

Впрочем, русская литература лучше всяких политиков и философов чувствовала эту вражду к нам чужой Европы. От «Слова о полку Игореве» до стихов Державина, Тредиаковского и Одоевского. Прочитал недавно великолепную «Антологию русской поэзии», составленную известным филологом Тарасом Бурмистровым. Очень нужна такая книга сегодня. Отталкиваясь от нее, я и составил некий конспект, свое газетное обозрение на эту тему.

Вспомним великого Михаила Ломоносова:

Российский род, коль ты ужасен

В полях против своих врагов,

Толь дом твой в недрах безопасен.

Ты вне гроза, ты внутрь покров.

Полки сражая, вне воюешь;

Но внутрь без крови торжествуешь.

Ты буря там, здесь тишина.

Ну, а начиная с пушкинских времен, можно составить прекрасную антологию: «Россия и враждебный нам Запад». В ней практически все без исключения великие поэты России.

Интересно, как наши нынешние вроде бы культурные либералы не замечают это вечное противостояние в поэзии и культуре России и Запада?

Российским либералам вечно не нравилось гениальное стихотворение «Клеветникам России» Александра Пушкина, А Лермонтов уж весь, от «Бородино» до «Валерик», откровенно русский имперский поэт, которого наши либералы терпеть не могут, и всячески замалчивают. О Тютчеве и говорить нечего. Откровенное противопоставление Западу.

Через ливонские я проезжал поля,
Вокруг меня все было так уныло…

Бесцветныи? грунт небес, песчаная земля

— Все на душу раздумье наводило…

Я вспомнил о былом печальнои? сеи? земли

— Кровавую и мрачную ту пору,
Когда сыны ее, простертые в пыли,

Лобзали рыцарскую шпору…

Я уже не говорю о стихах всех почвенников и славянофилов, от Хомякова до Аксакова. Начиная с двадцатого века в заглавной роли антизападного Пушкина выступил великий Александр Блок со своими «Скифами». А вослед пошли и Северянин, и Маяковский, и Есенин, и Цветаева… Даже Анна Ахматова написала проникновенные стихи о русском народе.

Русская цивилизация — центрообразующая. Евразиец Петр Бицилли в 1922 году писал: «концепции истории Старого Света, как истории дуэли Запада и Востока, может быть противопоставлена концепция взаимодействия центра и окраин, как не менее постоянного исторического факта». Символу миссии России — «щиту», он не противопоставляет другой её символ «путь», а дополняет один другим.

«Россия есть целая часть света, огромный Востоко-Запад, она соединяет два мира. И всегда в русской душе боролись два начала, восточное и западное» — писал философ Николай Бердяев.

И это было заложено уже изначально, природным и духовным противостоянием. Мы, русские, легче найдем общий язык с мусульманами, с теми же татарами, башкирами, и с буддистами, они оказались нам ближе, чем прибалты или поляки, или даже болгары, вечно нас предающие.

2 августа 1831 года Пушкин создал свою знаменитую оду «Клеветникам России», ставшую символом отношений России и Запада. Это стихотворение, вместе с добавленной к нему немного позднее «Бородинской годовщиной» — основа в нашем многовековом споре, имевшим, может быть, важнейшее значение для национального самосознания России. В пушкинском стихотворении вопрос об исторической судьбе России поставлен с ослепительной резкостью и прямотой.

Пушкин начинает свою оду с прямого обращения к этим «крикунам из Палаты Депутатов»:

О чем шумите вы, народные витии?

Зачем анафемой грозите вы России?

Что возмутило вас? волнения Литвы?

Оставьте: это спор славян между собою,

Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,

Вопрос, которого не разрешите вы.

Пушкин искренне считал польский вопрос внутренним делом России, в которое Европа не может и не должна вмешиваться.

«Европа в отношении России всегда была столь же невежественна, как и неблагодарна», писал Пушкин. Поэт как бы напоминает Западу о том, что именно Россия сокрушила Наполеона. Видна закономерность в том, что на Западе время от времени появляются завоеватели, которые объединяют Запад полностью или частично, после чего вторгаются в Россию. Ее подметил еще Ломоносов: в своей Оде 1748 года он пишет о Карле XII, разбитом под Полтавой. Спустя чуть ли не триста лет этого же Карла вспомнит Иосиф Бродский.

Мучительно предчувствуя новое фатальное нашествие Запада на Россию, но и с вызовом предсказывая его обреченность, Пушкин обращает к Западу довольно воинственную речь, схожую с жутковатыми словами Блока «виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет в тяжелых, нежных наших лапах?»

Лермонтов писал «по случаю новой политической тревоги на Западе» (возникшей опять в связи с событиями в Польше) свою оду в том же роде, которая начиналась со слов:

Опять, народные витии,

За дело падшее Литвы

На славу гордую России,

Опять, шумя, восстали вы.

Уж вас казнил могучим словом

Поэт, восставший в блеске новом

От продолжительного сна,

И порицания покровом

Одел он ваши имена.

Но всех удивил считавшийся абсолютным западником философ Чаадаев, который писал Пушкину: «Я только что прочел ваши два стихотворения. Друг мой, никогда еще вы не доставляли мне столько удовольствия. Вот вы, наконец, и национальный поэт; наконец вы угадали свое призвание». Важнейшие слова, только проникнувшись русским духом, русской историей, русской судьбой, можно стать национальным русским поэтом.

Этот отзыв Чаадаева — величайший триумф Пушкина, говорит Вацлав Ледницкий. Чаадаев, основоположник русского западничества, рукоплещет Пушкину по поводу написания им откровенно антипольских и антизападных стихотворений.

Хочу отметить, что все эти гениальные стихи, посвященные России, и отвергающие чужой Запад, написаны не верноподданническими стихотворцами, а вполне независимыми, а то и оппозиционными по отношению к власти поэтами, от Пушкина до Блока, от Лермонтова до Бродского. Даже упрекаемый ныне либералами за свою приверженность к русской государственности Тютчев писал по отношению к конкретным царедворцами самые жесткие строки.

Поэт прекрасно видел нарастающую русофобию Европы, и писал о ней. И ехидно высмеял все ту же Турцию, которую, как и сегодня, веками натравливали наши западные соседи на Россию. И не от тютчевских ли предвидений и мечтаний о русской географии произошли все позднейшие русские имперские стихи:

Москва, и град Петров, и Константинов град

Вот царства русского заветные столицы…

Но где предел ему? и где его границы

На север, на восток, на юг и на закат?

Грядущим временам судьбы их обличат…

Семь внутренних морей и семь великих рек…

От Нила до Невы, от Эльбы до Китая,

От Волги по Евфрат, от Ганга до Дуная…

Вот царство русское… и не прейдет вовек,

Как то провидел Дух и Даниил предрек.

Спустя сто лет уже молодой советский поэт Павел Коган, отталкиваясь от тютчевских заветов, писал свои пламенные имперские стихи:

И пусть я покажусь им узким

И их всесветность оскорблю,

Я — патриот. Я воздух русский,

Я землю русскую люблю,

Я верю, что нигде на свете

Второй такой не отыскать,

Чтоб так пахнуло на рассвете,

Чтоб дымный ветер на песках…

И где еще найдешь такие

Березы, как в моем краю!

Я б сдох как пес от ностальгии

В любом кокосовом раю.

Но мы еще дойдем до Ганга,

Но мы еще умрем в боях,

Чтоб от Японии до Англии

Сияла Родина моя.

Что у царского поэта Федора Тютчева, что у советского патриота Павла Когана, видна все та же тяга к вселенскому пониманию России, к всемирности и всечеловечности, к мистическому постижению истории, к тому же Гангу и Индийскому океану. Этого и не понимали веками наши западные оппоненты.

Достоевский не был поэтом, но и он неожиданно в стихах воплотил все ту же тему противостояния России и Запада. Достоевский вспоминает о свергнутом монгольском иге, после которого переходит сразу к польскому восстанию 1830?1831 годов. По примеру Пушкина он обращается к западным витиям:

Писали вы, что начал ссору русской,

Что как-то мы ведем себя не так,

Что честью мы не дорожим французской,

Что стыдно вам за ваш союзный флаг,

Что жаль вам очень Порты златорогой,

Что хочется завоеваний нам,

Что то, да се… Ответ вам дали строгой,

Как школьникам, крикливым шалунам.

Не нравится — на то пеняйте сами!

Не шапку же ломать нам перед вами!

Гениально Федор Достоевский предсказал предательство России всех малых славянских народов, поскакавших за европейскими пряниками:

"… по внутреннему убеждению моему, самому полному и непреодолимому — не будет у России, и никогда еще не было, таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только их Россия освободит, а Европа согласится признать их освобожденными… Начнут они непременно с того, что внутри себя, если не прямо вслух, объявят себе и убедят себя в том, что России они не обязаны ни малейшею благодарностью, напротив, что от властолюбия России они едва спаслись при заключении мира вмешательством европейского концерта, а не вмешайся Европа, так Россия проглотила бы их тотчас же, «имея в виду расширение границ и основание великой Всеславянской империи на порабощении славян жадному, хитрому и варварскому великорусскому племени».

Может быть, целое столетие, или еще более, они будут беспрерывно трепетать за свою свободу и бояться властолюбия России; они будут заискивать перед европейскими государствами, будут клеветать на Россию, сплетничать на нее и интриговать против нее…

Особенно приятно будет для освобожденных славян высказывать и трубить на весь свет, что они племена образованные, способные к самой высшей европейской культуре, тогда как Россия — страна варварская, мрачный северный колосс, даже не чистой славянской крови, гонитель и ненавистник европейской цивилизации…

России надо серьезно приготовиться к тому, что все эти освобожденные славяне с упоением ринутся в Европу, до потери личности своей заразятся европейскими формами, политическими и социальными, и таким образом должны будут пережить целый и длинный период европеизма прежде, чем постигнуть хоть что-нибудь в своем славянском значении и в своем особом славянском призвании в среде человечества.

Между собой эти землицы будут вечно ссориться, вечно друг другу завидовать и друг против друга интриговать. Разумеется, в минуту какой-нибудь серьезной беды они все непременно обратятся к России за помощью. Как ни будут они ненавистничать, сплетничать и клеветать на нас Европе, заигрывая с нею и уверяя ее в любви, но чувствовать-то они всегда будут инстинктивно (конечно, в минуту беды, а не раньше), что Европа естественный враг их единству, была им и всегда останется, а что если они существуют на свете, то, конечно, потому, что стоит огромный магнит — Россия, которая, неодолимо притягивая их всех к себе…"

И этот русский магнит будет существовать во все времена, независимо, кто находится у власти или на троне. Даже явный оппозиционер царской власти Некрасов, в день прибытия англо-французской эскадры ездил к морю осматривать вражеские корабли. Вернувшись с «very interesting exhibition», он написал стихотворение, снабженное эпиграфом из пушкинских «Клеветников России» («Вы грозны на словах — попробуйте на деле!») и настолько тютчевское по духу и стилю, что даже ошибочно приписывалось самому Тютчеву:

Великих зрелищ, мировых судеб

Поставлены мы зрителями ныне:

Исконные, кровавые враги,

Соединясь, идут против России:

Пожар войны полмира обхватил,

И заревом зловещим осветились

Деяния держав миролюбивых…

Обращены в позорище вражды



К нам двинулись громады кораблей,

Хвастливо предрекая нашу гибель,

И наконец, приблизились — стоят

Пред укрепленной русскою твердыней…

Это стихотворение считается одним из лучших у Некрасова…

Почти столетием позже, в 1942 году, когда Россия терпела еще более жестокое поражение от Запада, Анна Ахматова писала о том же:

Мы знаем, что ныне лежит на весах

И что совершается ныне.

Час мужества пробил на наших часах,

И мужество нас не покинет.

Не страшно под пулями мертвыми лечь,

Не горько остаться без крова,

И мы сохраним тебя, русская речь,

Великое русское слово.

Свободным и чистым тебя пронесем,

И внукам дадим, и от плена спасем

Навеки!

В ХХ веке свой смелый вызов всему западному миру, продолжая Пушкина, сделал русский гений Александр Блок, прежде всего в своих «Скифах». Блок ставит эпиграфом к своему стихотворению начальные строки из «Панмонголизма» Владимира Соловьева, но с первых же слов заявляет:

Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы,

С раскосыми и жадными очами!

Вот — срок настал. Крылами бьет беда,

И каждый день обиды множит,

И день придет — не будет и следа

От ваших Пестумов, быть может!

О, старый мир! Пока ты не погиб,

Пока томишься мукой сладкой,

Остановись, премудрый, как Эдип,

Пред Сфинксом с древнею загадкой!

Россия — Сфинкс. Ликуя и скорбя,

И обливаясь черной кровью,

Она глядит, глядит, глядит в тебя,

И с ненавистью, и с любовью!..

«Европа — но ведь это страшная и святая вещь, Европа!», писал Достоевский лет за сорок до «Скифов». «О, знаете ли вы, господа, как дорога нам, мечтателям-славянофилам, по-вашему, ненавистникам Европы — эта самая Европа, эта „страна святых чудес“! Знаете ли вы, как дороги нам эти „чудеса“ и как любим и чтим, более чем братски любим и чтим мы великие племена, населяющие ее, и все великое и прекрасное, совершенное ими. Знаете ли, до каких слез и сжатий сердца мучают и волнуют нас судьбы этой дорогой и родной нам страны, как пугают нас эти мрачные тучи, все более и более заволакивающие ее небосклон?»

Блок тоже долго опасался за судьбу Европы, пока не почувствовал, что нравственное оскудение Запада зашло уже слишком далеко, особенно по сравнению с той стихийностью, которая прорвалась в русской революции:

Мы любим плоть — и вкус ее, и цвет,

И душный, смертный плоти запах…

Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет

В тяжелых, нежных наших лапах?

Идите все, идите на Урал!

Мы очищаем место бою

Стальных машин, где дышит интеграл,

С монгольской дикою ордою!

Гордо отказалась от Запада и Анна Ахматова. Поэтесса пишет свое знаменитое стихотворение «Мне голос был…» (оно датировано осенью 1917 года, но написано, по-видимому, несколько позже, во время немецкого наступления на столицу):

Когда в тоске самоубийства

Народ гостей немецких ждал

И дух высокий византийства

От русской Церкви отлетал,

Когда приневская столица,

Забыв величие свое,

Как опьяневшая блудница,

Не знала, кто берет ее,

Мне голос был. Он звал утешно.

Он говорил: «Иди сюда,

Оставь свой край глухой и грешный.

Оставь Россию навсегда.

Я кровь от рук твоих отмою,

Из сердца выну черный стыд,

Я новым именем покрою

Боль порожений и обид".

Но равнодушно и спокойно

Руками я замкнула слух,

Чтоб этой речью недостойной

Не осквернился скорбный слух.

Даже считавшийся европейским поэт Осип Мандельштам, и тот понимал, что есть великая Россия, и — есть чужая ей Европа, он упрекал поляков в предательстве интересов славянства.

Поляки! Я не вижу смысла

В безумном подвиге стрелков!

Иль ворон заклюет орлов?

Иль потечет обратно Висла?

Или снега не будут больше

Зимою покрывать ковыль?

Или о Габсбургов костыль

Пристало опираться Польше?

И ты, славянская комета,

В своем блужданьи вековом,

Рассыпалась чужим огнем,

Сообщница чужого света!

Мандельштам упрекает поляков в том, что они готовы опираться на немецкий Габсбургов костыль также, как почти через сто лет Иосиф Бродский упрекает украинцев, в том, что они, отказываясь от России, уходят в услужение «гансам» и «ляхам».

Мне кажется, в наше время, в конце двадцатого, в начале двадцать первого века явно это наше противостояние России всему Западу отчетливо выразил Иосиф Бродский в стихотворении «На независимость Украины». Украина гордо заявила, что они — Европа, и с Россией не хотят иметь ничего общего. Вот и получайте:

Скажем им, звонкой матерью паузы метя, строго,

скатертью вам, хохлы, и рушником дорога.

Ступайте от нас в жупане, не говоря в мундире,

по адресу на три буквы на все четыре

стороны. Пусть теперь в мазанке хором Гансы

с ляхами ставят вас на четыре кости, поганцы.

Как в петлю лезть, так сообща, сук выбирая в чаще,

а курицу из борща грызть в одиночку слаще?

Прощевайте, хохлы! Пожили вместе, хватит.

Плюнуть, что ли, в Днипро: может, он вспять покатит,

брезгуя гордо нами, как скорый, битком набитый

отвернутыми углами и вековой обидой.

Антизападную позицию в этом вековом поэтическом споре занимали и занимают все великие русские поэты ХХ и ХХI века, от Владимира Маяковского до Юрия Кузнецова, от Сергея Есенина до Станислава Куняева, от Александра Твардовского до Бориса Пастернака… На русофобских позициях остаются лишь некоторые поэты среднего уровня. Можно быть поэтом любой национальности, любой религии, любой идеологии, но в силу величия таланта поэт переступает через любую форматную ограниченность, и, отодвигая политические разногласия в стремлении стать национальным поэтом, воспевает Россию и русский народ, в противовес всем иным чуждым культурам.

Ныне на Западе разгул русофобии такой, что даже либералам нашим не по себе становится. К примеру, мой однокурсник по Литинституту, а ныне священник, традиционно придерживающийся либеральных взглядов, отец Владимир Вигилянский возмутился передергиванием проблемы «Россия и Запад» в западных СМИ. Он иронизирует: «СТРАШНО БОИМСЯ ПУТИНА. Поэтому едем завтра с женой на очередной Международный конгресс «Русская словесность в мировом культурном контексте», который организовывает Фонд Достоевского. Полностью согласен с британской Guardian («Россияне читают классику из страха перед Путиным»), на прошлой неделе просветившей меня относительно моей любви к А.С. Пушкину, Ф.М. Достоевскому и Л.Н. Толстому. Оказывается, я «не склонен рисковать и предпочитаю полагаться на одобренное властями мнение», а также я, вместе «со всей российской публикой», «тяготею к искусству, которое не противоречит политической линии страны».

Но если серьезно, то информационная война и русофобия приобретает явно психиатрические оттенки…"

Удивительно, но сегодня, после Юрия Кузнецова и Иосифа Бродского, в нашей поэзии, несмотря на острое политическое противостояние, не появляется новых острых гражданских стихов на эту тему. Или кишка тонка, или больших талантов нынче нема?
Автор
Владимир Бондаренко
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе