Я все равно паду на той… Часть третья

* * *

Впереди — гражданская...

В эти дни, после разгона Сессии Верховного Совета Армении и практически первого непосредственного столкновения ереванцев с войсками, враждебность к русским нарастает. И тут появляется новая линия конфликта — конфликт армян с миром вообще как таковым. 7 декабря происходит мощнейшее землетрясение, после которого несколько городов на северо-западе Армении оказываются в руинах.  

Приезжает М.С. Горбачев. Он ведет себя так, что вызывает общую ненависть. Может быть, он просто не смог понять чужого горя и неправильно толковал реакции обездоленных людей, чем вызвал враждебность по отношению к себе такую, что его чуть ли не самого обвинили в организации (!) землетрясения. Старик у развалин дома, где была погребена его семья, заявил в лицо Горбачеву, что требует Карабах. На весь мир Горбачев произнес, что это величайший цинизм. Здесь не было цинизма, это было отчаяние. Я слышала эту историю в пересказе ленинаканцев. Только тогдашний премьер, Николай Рыжков, сдерживал нарастающее чувство враждебности. Я никогда не слышала рассказов о том, что он делал и что говорил. Рассказывали только, как он смотрел. Видимо, этого было достаточно.

Затем почти сразу последовал арест половины членов комитета «Карабах», остальные были арестованы в течение следующего месяца. Произошло несколько серьезных столкновений с войсками. Конфликт нарастал.

На его подъеме, в феврале 1989 года, появился лозунг: «Русские — это белые турки». Это была кульминация психологического армяно-русского конфликта. Русские безоговорочно были отнесены к врагам. Что-то должно было произойти.

Но не произошло ничего, абсолютно ничего. Лозунг появился только раз, может быть два. И сам снял напряжение. Казалось, что армяне сначала сами написали его, а затем уже прочитали. И пришли в ужас. Лозунг запрятали как можно дальше и постарались о нем забыть. Когда через 3-4 месяца мне захотелось доказать, что такой лозунг существовал, я смогла это сделать, только найдя человека, у которого в подвале он был засунут.

В эти дни (апрель - май 1989 года) впервые появился навязчивый мотив гражданской войны. Гражданской, поскольку война с русскими воспринималась именно как таковая. Правильнее было бы сказать, что это был нарастающий ужас перед гражданской. Я в разных домах снова и снова слышала такие разговоры.

Может быть, если бы армяне уже не зашли так далеко, то они тогда попытались бы остановиться. Было поздно. Но вместо того, чтобы бороться против русских как против оккупантов, которые уже однажды были названы «белыми турками» и, казалось, можно было ожидать рецидива, грядущая война называлась гражданской. А значит уже тогда русские перестали восприниматься как враги, к чему дело склонялось зимой. Страшное слово было произнесено и отвергнуто народным сознанием. Острота конфликта спала, но сам конфликт тем не менее продолжался. И снова и снова начал всплывать образ «русского а la Абовян».

Определенную роль в армяно-русских отношениях сыграл приезд и выдвижения в качестве депутата от Армении в Верховный Совет СССР Галины Старовойтовой. Ереван был увешан лозунгами: «Галина — самый армянский депутат». Ее встречали аплодисментами и слезами. И хотя в Армении подавляющее большинство не разделяло ее политических взглядов, по-человечески ее вспоминают с большой теплотой и заинтересованностью.

Потом мне пришлось самой в некотором смысле испытать на себе роль «русского а la Абовян», без каких либо громких эффектов (поэтому я подозреваю, что было не так мало русских, сыгравших в те годы эту роль).

Причиной были мои политологические разработки лета 1989 года и прогнозы. К этому времени, мне кажется, я сама уже сильно попала под влияние армянской логики, и что бы и как бы я не анализировала, выходило, что после множества испытаний и жертв Россия, в конце концов, придет Армении на помощь и в результате всех катаклизмов Армения останется с Россией.

Если коротко, то получалось так: депортация армян из Баку, одновременно очередное сильное обострение в Карабахе, армяне из Армении спешат на помощь карабахцам, путь перерезан (тогда никакого Лачинского коридора еще и в помине не было), в Нахичевани в это время бьют или убивают каких-либо армян (казалось, что центральным властям все это не трудно спровоцировать), внимание резко переключается с недоступного Карабаха на Нахичевань, одним своим краем открытую на Араратскую долину. Далее — вторжение армян в Нахичевань, которое вызывает резкую реакцию со стороны Турции.

Существует договор 1921 года между Турецкой республикой и Российской Федерацией, по которому Нахичевань непременно всегда должна принадлежать Азербайджану, а никак не третей стороне, то есть не Армении. Поэтому турки по всей логике должны резко подтянуть к границе свои войска (существует несколько километров нахичевано-турецкой границы, далее Нахичевань граничит с Ираном). А там можно было предположить, что границу турки, конечно, не перейдут (ведь речь шла о границе СССР), но пограничные перестрелки наверняка да будут. Во всяком случае армяне успеют пережить ужас перед турецкой оккупацией, поскольку в таких случаях логика бессильна.

Ну а тогда уже придут русские войска (то есть, советские, но все равно русские) и армян как бы спасут. За что Армения останется еще на век России благодарна и будет препятствовать развалу СССР. Для чего все и делается.

Самое поразительное, что ядром прогноза было то, что армян обманут и именно обманом заставят остаться с Россией. Мне казалось тогда важным предупредить о возможности обмана, ловушки. Впечатление от моих рассуждений было обратным, чем я ожидала. Радость вспыхивала и в глазах политических деятелей тех лет и простых людей. Меня снова и снова просили повторить свои сказки. Лица собеседников напрягались, они словно считали вслед за мной, приходили к выводу, что все как будто логично и вдруг начинали улыбаться. Армяне 1989 года хотели быть обмануты, хотели, уже хотели остановить процесс разрыва, забыть все, как страшный сон. Мне казалось, что я говорю вещи неприятные, а звучали они как радостная весть, и я оказалась в роли человека, несущего это весть.

Позднее я услышала свою версию развития событий со ссылкой на совершенно таинственный источник, чуть не инопланетного происхождения.

Появился и новый мотив, героический. Имена всех более-менее известных фидаи (партизан Турецкой Армении конца XIX - начала ХХ века) и основные факты их биографии (о которых раньше почти никому не было известно, прежняя армянская этническая символика была в основном связана с историческими событиями далекого прошлого) выучивались наизусть. В моду вошли фидаинские песни конца XIX века, где доминирующим мотивом является не жалоба на извечно несчастную армянскую судьбу, а готовность к борьбе. Молодые парни организовывались в отряды и идут на границу. Иногда это было серьезно, иногда напоминало театр. Каждый отряд действовал по своему усмотрению, в тот период порядок в вооруженных формирования еще не был наведен.

Но при этом ни на день не умирала надежда быть когда-нибудь в будущем понятыми. Ожидается, что будет время, когда русские прейдут к сходным позициям, и тогда русские и армяне станут союзниками. Априорно предполагалось, что мир столь же враждебен к русским, как враждебен к армянам. Между Арменией и Россией ставился знак тождества.

В сознании армян того времени было: воюя за свои интересы, они воюют и за интересы русских, даже если те этого не понимают.

Подразумевалось, что Армения безоговорочно является другом России и их интересы совпадают.

Не помешали даже события начала 1991 года. Армянские отряды (еще не армия) сражаются не столько с азербайджанцами, сколько с советскими войсками (был такой период в карабахской войне — и бои, надо сказать, были тяжелыми). Началось все с того, что Ноембиряновский район и райцентр Ноемберян бомбили советские (то есть, читай, русские, самолеты). Мне неизвестна причина или даже повод, зачем они это делали. Было около 30 погибших. Армяне были уверены, что бомбили без причины и повода.

Я увидела нарастающее ощущение абсурда.

Казалось бы, конфликт с русскими должен был достигнуть своего апогея. Но этого не произошло. Каждый день в Ереван прибывали гробы. Почти каждый день по центральному Проспекту Месропа Маштоца проходили траурные процессии. Но люди молчали и смотрели на происходящее как бы непонимающими глазами. Они не хотели верить в реальность.

Абсурдность чувствовалась во всем. Парни уходили на войну, фактически войну с русскими, а в городе была популярна песня со словами «Я российский солдат, прям и верен мой путь».

От пули советского солдата погиб командир моего близкого друга. Его жена сказала мне: «Его убили русские». Но в ее словах не было ни грана ненависти, ни капли укора. Она обняла меня и заплакала на моем плече. Мне было бы легче, если бы она дала мне пощечину. Она повторяла: «Это абсурд, абсурд. Брат убивает брата».

Это была действительно гражданская война, о которой говорили армяне и которой так боялись. И самое удивительное, когда она началась, отношение к русским не ухудшилось, а поразительным образом улучшилось. Ожидание войны было страшнее, чем она сама. Тогда словно бы разорвался нарыв. Армяне так боялись, что придется воевать с русскими, что жили в постоянном напряжении. Когда же на самом деле пришлось, они просто не захотели принять эту войну, отказались ей поверить, назвали реальность абсурдом.

Я помню, в разгар войны был такой эпизод. В нескольких селах армянские отряды, значительно более боеспособные, чем азербайджанские, сдали позиции прежде, чем успел завязаться бой, поскольку вперед выступали русские — то ли солдаты, то ли наемники — и требовали от армян уйти. Когда я спросила, почему их слушались, а не расстреливали на месте, мне ответили: «А у нас нет обычая убивать русских». Эти факты, вероятно, погоды не делали, но они много говорили о восприятии войны.

RussianJournal

Поделиться
Комментировать