Русские: нормативные и альтернативные

С основания Руси и по начало ХХ века страна постоянно находилась в процессе религиозной реформации; абсолютизм покончил с этой многополярностью, приведя Россию к катастрофе.

Праздник Ивана Купалы. Фото: Константин Завражин / Getty Images / Fotobank

С конца 1990-х в России начались активные поиски национальной идеи, которые примерно через десять лет увенчались принятием доктрины «Русского мира» в качестве неофициальной, но фактически государственной идеологии. Одним из ключевых положений этой доктрины является постулирование единства «Русского мира» — не просто языкового или культурного, но именно духовного, ценностного.

Русские — единые и неделимые

Именно из него вытекает борьба за единообразное понимание всем, что мыслится частью этого «Русского мира», не только его настоящего, например, войны в Чечне или событий на юго-востоке Украины, но и его прошлого. Характерным примером, конечно, является отношение ко Второй мировой войне — она не просто безальтернативно рассматривается как Великая Отечественная с пресечением любых попыток обсуждать агрессивную политику сталинизма, его союз с нацистской Германией, мотивы русского коллаборационизма и другие сомнительные страницы этой истории. Победа в этой войне уже давно стала своего рода сакральным культом «Русского мира», а ее символ в виде георгиевской ленточки — куда более распространенным, а главное, живым атрибутом принадлежности к нему, чем официальный флаг России.

С точки зрения социально-исторического анализа этого феномена, важна не сама эта война и даже не возведенная в ранг господствующей интерпретация ее причин и итогов. Куда важнее именно модель организации социума — его сборка вокруг единых ценностей и символов, явно религиозного характера. Речь уже давно идет не о религии в классическом смысле, но о так называемой политической религии или гражданской религии, как ее называли якобинцы, низвергнувшие духовную власть католической церкви, но быстро пришедшие к выводу, что республике тоже нужны «духовные скрепы».

«Русский мир» в этом смысле находится сегодня в более сложном положении. В XX веке он уже прошел свою секуляризацию вроде якобинской, и коммунизм был для него именно такой гражданской религией явно атеистического характера. Сегодня в России происходит возрождение православия, по крайней мере, так принято считать. Неочевидно, насколько глубоким является воцерковление и тем более катехизация современного российского общества, но факт, что именно православие, воплощенное в конкретной юрисдикции конкретной церкви — Русской православной церкви Московской патриархии, является его собственно религиозным измерением.


Волонтеры раздают прохожим георгиевские ленточки, Владивосток, 24 апреля 2014 года. Фото: Юрий Смитюк / ИТАР-ТАСС

Весьма показателен в этом смысле проект конституции Донецкой Народной Республики, разработанный и опубликованный ею создателями, статья 9 которого гласит: «2. В Донецкой Народной Республике первенствующей и господствующей верой является православная вера (вера христианская православная кафолическая восточного исповедания), исповедуемая Русской православной церковью (Московский патриархат). 3. Исторический опыт и роль православия и Русской православной церкви (Московский патриархат) признаются и уважаются, в том числе как системообразующие столпы Русского мира».

Это неудивительно, если учесть, что у руля ДНР встали ярые адепты «Русского мира» с московской пропиской: политолог Александр Бородай, близкий к православному олигарху Малофееву и офицер запаса (?) ФСБ и ГРУ, монархист по убеждениям Игорь Гиркин (Стрелков). Причем на примере их биографий становится хорошо понятна суть этой доктрины как именно политической религии. Ведь оба они многолетние авторы газеты «Завтра» (ранее «День»), идеология которой состоит в том, что русский коммунизм был своего рода секуляризированной версией русского православия, сейчас же пришло время синтезировать оба этих лика «русского проекта»: религиозный и светский, белый и красный.

Таким образом, единство «Русского мира» играет основополагающую роль в этих представлениях: русские могли быть православными, они могли быть советскими, сегодня они могут быть теми и другими одновременно — главное, чтобы они были едиными, если угодно, единообразными. И пусть даже в душе такой русский будет язычником или даже атеистом, важно, чтобы он в таком случае был «православным атеистом». Потому что, как сказал Достоевский, «не православный не может быть русским» и «русский без православия — дрянь, а не человек».

Каким было христианство на Руси?

Ключевым положением русской православной историософии является единство русской истории в православии. Это у каких-то там англо-американцев христианских конфессий было «каждой твари по паре», у немцев есть католики и лютеране и даже у французов были гугеноты, а русские, согласно этой доктрине, всегда были едиными, православными (даже в своем отступничестве в «ересь» коммунизма). Но так ли это?

Точкой отсчета для таких представлений является, конечно, крещение Руси, которое трактуется как превращение конгломерата славянских языческих племен в православный русский народ. Оставим сейчас за скобками вопрос, насколько русской была православная церковь в те времена и какую политику она вела по отношению к интересам Руси. Не менее интересно другое — если рассматривать христианизацию как приобщение проторусских славян к исторической современности (modernity), есть серьезные основания полагать, что уже с самого начала православная (греческая) церковь не была единственным источником этого процесса и не обладала монополией на распространение христианства среди предков русских.


«Прибытие епископа в Киев» Федора Бруни

Аполлон Кузьмин, знаменитый в советские времена русский историк национал-патриотических взглядов был одним из тех, кто в своих исследованиях доказывал широкое распространение на Руси арианства — неортодоксальной формы христианства, унитарной, а не тринитарной. В этой гипотезе нет ничего удивительного, если учесть распространенность арианства практически по всему христианскому миру того времени, особенно среди «варварских» народов, в частности германцев. Со временем в большинстве случае они были искоренены церковью, а там, где устояли, в итоге стали питательной почвой для распространения в дальнейшем ислама, как произошло в Боснии или в Северной Африке.

Один из учеников А. Кузьмина, современный русский историк и публицист Александр Елисеев пишет об этом следующее:

«Профессор обращает внимание на то, что внутри русской летописной традиции отчетливо прослеживается стилистически и мировоззренчески особое направление, связанное с Десятинной церковью — древнерусским храмом в Киеве, существовавшим в X—XI веках. Для этого направления характерен антивизантинизм, что интерпретируется Кузьминым как верность некоей специфической христианской "традиции". Показательно, и на этом Кузьмин останавливается особо, что сама Десятинная церковь подверглась переосвящению при князе Ярославе Мудром, правителе "провизантийском". "Антивизантийская" часть "Повести временных лет", по наблюдению историка, менее ориентирована на аскетизм и иерархию Церкви, ее отличает гораздо более либеральный подход к вере. И сей либерализм он связывает с арианством, отмечая "варварскую" демократичность последнего. Действительно, ариане отрицали сложную иерархию, потому само арианство и пользовалось таким успехом среди "варварских" народов, находящихся на стадии так называемой военной демократии (готы, вандалы и др.).

Неизбежность влияния неортодоксальных направлений в христианстве Кузьмин обосновывает широкими контактами Руси с Крымом и Моравией. На территории Крымского полуострова располагалась Корсунь, служившая местом ссылки разного рода еретиков и церковных диссидентов. Именно отсюда после своего успешного военного похода Владимир вывез множество церковных книг и утвари. "Очевидно, — предполагает Кузьмин, — вместе с книгами были вывезены и какие-то идеи".

Кузьмин отмечает факт моравского влияния на Русь IX—X веков, ссылаясь на данные археологических раскопок в Киеве, согласно которым часть тамошних древних захоронений принадлежит выходцам из Моравии. Сам характер захоронения свидетельствует об их приверженности какому-то неортодоксальному варианту христианства. Историк напоминает о том, что по Моравии (и по всему Подунавью) некогда расселялись племена ругов — западной ветви русов. А руги во времена раннего Средневековья, в "варварский" период своей истории, исповедовали арианство. Активная роль моравских русов в жизни Киевской Руси отмечается и в старинных европейских хрониках, среди которых особо выделяется хроника Ханса Фризе».

Сам Кузьмин писал следующее:

«Как было отмечено, в дружине Игоря были и христиане. Ольга, согласно "Житию" и летописному фривольному рассказу о ее крещении, приняла крещение во время поездки в Константинополь. Но в ее свите был священник, и за помощью в распространении христианства на Руси она обратилась не к Константинополю, а к Оттону I, еще к королю, а затем первому императору Священной Римской империи (962), в зависимости от которой находилась теперь и Моравия».


«Крещение Ольги», миниатюра из Радзивилловской летописи

Из этих и им подобных фактов он делал следующий вывод, характеризующий религиозную и общественную жизнь Руси того времени: «Христианская община в Киеве в окружении язычества — факт сам по себе значительный: он указывает на такое язычество, которое было терпимо к другим верованиям».

То есть христиане на Руси были еще до ее крещения сверху в греческую (православную) веру. И, судя по различным свидетельствам и фактам, часть этих христиан была арианами, а не православными.

«Жидовствующие» — русские библейские законники

Другой историк — Вадим Кожинов — писал, что если до монголов на Руси было построено сто монастырей, то за такое же время при их владычестве — двести, то есть в два раз больше. Из этого следует, что Орда благоприятствовала православной церкви, что неудивительно: во-первых, она представляла Византию, с которой у монголов существовали стратегические отношения, во-вторых, способствовала укреплению власти князей, лояльных Орде.

А вот в фактически независимых от Орды северо-западных русских республиках — Новгороде и Пскове, позиции православия оказались не так прочны. В XV веке здесь начинается мощное движение за религиозную реформацию, ставшее даже не ровесником западноевропейского протестантизма, но его предшественником. В принципе, это неудивительно — Новгород был одной из первых в Европе республик, фактически ровесником и северным аналогом итальянских торговых республик (Венеции, Гэнуи и т. д.), а кроме того, частью мини-ЕС того времени — Ганзейского союза североевропейских вольных городов.

Ярлык, навешанный на это движение в российской историографии — «ересь жидовствующих», не позволяет многим оценить его с исторических позиций. Ведь «ересь» — это субъективная оценка одной религиозной доктрины в отношении другой — имеющей тот же исток, но впоследствии отклонившейся от ее догматики. Что касается «жидовствования», по сути, оно заключалось в двух моментах.

Первый — понимание Христа не как Бога, а как сына Божьего. Конечно, ничего «жидовского» в этом нет, так как иудаизм не признает Христа ни в первом, ни во втором случае — корректнее было бы говорить о «магометантствующих», учитывая, что именно ислам признает Христа пророком Бога. По сути же, имело место возрождение арианского вероубеждения, которое, как мы выяснили, пришло на Русь даже раньше православия.


Казнь стригольников в Новгороде в 1375 году. Миниатюра Никоновской лицевой летописи Казнь стригольников в Новгороде в 1375 году. Миниатюра Никоновской лицевой летописи

Второй момент — это ветхозаветная, законническая направленность. Однако такой же крен был характерен для протестантов среди многих североевропейцев, в ряд которых можно смело ставить и новгородцев. Кальвинисты в Голландии, американские библейские общины — у многих из них развитие буржуазной этики осуществлялось через обращение не столько к Новому Завету, сколько к содержащему законодательные положения Ветхому Завету.

«Жидовство» этому движению было приписано его противником — тогдашним русским Торквемадой Иосифом Волоцким, который считал его создателем «жида Захарию (Схарию)», магией и колдовством совратившим в ересь многих честных русских людей. Впрочем, другая версия гласит, что Захарией на самом деле был князь таманского генуэзского княжества Гизольфи. Так ли это, однозначно утверждать сложно, но интенсивные торговые связи Новгорода с другими морскими торговыми державами делали это в принципе возможным.

Впрочем, не важно, кем был сам основоположник данного движения, важно, что оно возникло не на пустом месте. Ведь за век до него Новгород и Псков уже охватило движение стригольников — типичных протестантов, которые отвергали церковную иерархию и священников, формируя вместо них собственные общины с избираемыми пасторами (учителями). Сведения о них содержатся в житии Моисея, архиепископа Новгородского, примерно в середине XIV века. Обличал их и другой северный православный епископ — Стефан Пермский, а следующий архиепископ Новгорода Дионисий специально для того, чтобы получить против них обличительную грамоту от патриарха отправился в Константинополь. Следующее обличительное послание против стригольников — на этот раз от киевского митрополита Фотия властям и народу Пскова — датируется уже 1416 годом, что явно свидетельствует о долговечности этого движения, а все указанное выше — о том, что православная церковь воспринимала его как весьма опасного противника.


Иосиф Волоцкий. Источник: stsl.ru Иосиф Волоцкий. Источник: stsl.ru

Но, если «стригольники» были преимущественно народным движением, то «жидовствующие», точнее, библейские унитаристы, судя по всему, пользовались поддержкой и среди элитарных слоев. Так, есть сведения о том, что в библиотеках адептов этого движения находили произведения не только Аристотеля, но и передовых исламских и иудейских философов того времени: Аль-Газали и Маймонида, что свидетельствует о высоком интеллектуальном уровне Новгорода и Пскова. Того же не скажешь об их обличителе Иосифе Волоцком, дискуссия со стороны которого в основном сводилась к призывам «жечи и вешати» еретиков.

В то же время это движение не было верхушечно-интеллектуальным. Эффект его массового распространения был, по-видимому, вызван спонтанным симбиозом с этическим протестантизмом — стригольничеством. В итоге получился очень интересный сплав, где этическое стригольничество соединилось с ветхозаветными мотивами, а религиозный пуризм — с ориентацией на интенсивное интеллектуальное развитие.

В России принято считать, что религиозные войны, разделявшие западные нации на католиков и гугенотов, реформатов или гуситов, были где-то далеко, а у русских в этом отношении была тишь, да гладь, да православная благодать. Но фактически в тот момент Русь переживала попытку своей протестантской реформации, оплотом которой были Новгород и Псков, что абсолютно логично, если учесть буржуазный характер как этих государств, так и самого протестантизма. Так называемая «жидовская ересь», а на самом деле северо-западный протестантский монотеизм в XIII веке конкурировал с официальным православием за умы русской политической элиты. Судя по всему, не был изначально нетерпим к нему и правитель Московии Иван III, с которым основательно пришлось поработать, чтобы заставить его объявить «крестовый поход» против «русских гугенотов».

Расправа с «русскими гугенотами» происходит одновременно со становлением централизованного Русского (Московского) государства. Новгород в 1478 году уже был вассально подчинен Москве, с другой стороны, в значительной степени оставался независимым. Поэтому несмотря на череду официальных осуждений и отлучений в 1490-м, 1503-м и даже расправы с протестантами в 1504 году, искоренить это течение полностью было невозможно, тем более, что с гонениями в Новгороде оно не только перекинулось во Псков, но и пустило корни в Московии.

«Окончательное решение гугенотского вопроса» стало возможным только после создания Иваном Грозным Российского государства, геополитический и религиозно-идеологический фундамент которого был заложен при его деде Иване III и бабке — гречанке Софии Палеолог, сподвижники которой Юрий и Дмитрий Траханиот активно подстрекали русского царя к расправе над «еретиками». Иван Грозный пошел дальше — он осуществил не просто поверхностные репрессии, которые не могли устранить проблему, а геноцид новгородского населения с его уводом вглубь Московии и рассредоточением по ней. Это, а также режим опричного террора на какое-то время помогли церковному православию пресечь среди русского люда всякое инакомыслие и иноверие.

Пуритане Московии

Надо сказать, что новгородские «жидовствующие» были далеко не единственными русскими ветхозаветными законниками.

В XVIII—XIX веках в Российской империи, особенно в таких губерниях, как Воронежская и Тамбовская, подобные общины среди русского крестьянского населения получили широкое распространение. Субботники, молокане, духоборы — для всех них была характерна приверженность в той или иной степени Ветхому Завету, включая, такие проявления, как почитание субботы, отказ от свинины, строгий монотеизм с отвержением церковных догматики и обрядов. В общей сложности таких русских ветхозаветных законников было десятки тысяч, они стремились к территориальной консолидации и распространению, а после начала против них религиозных репрессий под давлением правительства началось их массовое переселение на Кавказ, где они основали многочисленные поселения.

Впрочем, не менее интересно то, что многие не очень хорошо понимают, что собой представлял религиозный уклад, господствовавший в самой Московии до Никоновских реформ XVII века. По большому счету, за вычетом православной догматики, это было законничество сродни талмудическому или шариатскому.


«Обед работников» Сергея Виноградова

Весьма интересно эта тема разобрана в работе протоиерея Георгия Крылова «Понятие "скверна" ("погань") в средневековой Руси и в современном старообрядчестве». За основу для нее автор взял рассказы старообрядческого протоиерея Полиекта Ефимова и его сына протоиерея Георгия Ефимова, а также воспользовался консультациями и материалами еще нескольких специалистов в данной области (Н. Г. Денисова, Д. Григорьева, М. Макаровской, иерея Сергия Мацнева и др.). Дадим слово автору:

«Всякий "практикующий" христианин (новообрядец или старообрядец — последний в большей степени), научаясь христианскому быту и обиходу, неизбежно сталкивается с осколками некогда цельной системы мировосприятия, в основе которой лежал некий духовный критерий. Речь идет о том, что в основе отношения к событиям окружающего мира и предметам лежало их действие на душу и тело человека. Внешние факторы могли освятить, осквернить либо быть нейтральными. Причем тело и душа не воспринимались изолированно — осквернявшее душу оскверняло и тело (и наоборот). В основе отношения к телесному и материальному лежало именно духовное воздействие, хотя материальное и духовное воспринималось комплексно. Духовная скверна переживалась физиологически, физиологическая — духовно. Каждый свой шаг средневековый христианин переживал и осмысливал, руководствуясь этими ощущениями и критериями. Это отношение во многом определило литургическую культуру, быт и обиход русского средневековья.

Итак, скверну можно определить как некий мировоззренческий средневековый комплекс. Он включает в себя морально-этический, физиологический, духовно-аскетический, канонико-догматический компоненты. Этот комплекс изначально формировался в процессе воспитания и определял, наряду с другими комплексами, ритуальное и бытовое поведение христианина в средневековье. Наша задача — реконструировать этот комплекс с помощью исторических источников и живой традиции, сохранившейся в старообрядческих общинах».

Далее, прот. Г. Крылов подробно описывает существовавшие у древлеправославных московитов правила ритуальной чистоты, разделения вещей и действий на чистые и нечистые, подробной регламентации половой жизни через эту призму, приготовления и вкушения пищи, пищевых запретов, домохозяйства, социальных отношений, рождения и похорон. По сути, это сакрально-юридическое регулирование всей жизни человека, с момента его появления на свет и до его ухода из этого мира.

Что из этого следует? Русский древлеправославный закон, описываемый прот. Г. Крыловым, устанавливал для придерживающихся его правила досконального регулирования всех, включая мельчайшие детали, аспектов жизни, так же, как это делают исламский шариат и иудейская галаха.


«Заседание Земского собора 1613 года». Миниатюра из рукописи «Избрание на царство М. Ф. Романова».

Это подрывает теологию противопоставления новозаветного христианства как «религии благодати», ветхозаветным иудаизму и исламу как «религиям закона». Ведь, согласно ей, благовестие Нового Завета означает отмену Ветхого Завета как «закона» через утверждение освобождающей от него «благодати». Но до никоновских реформ древлеправославные московиты не только жили по собственному «закону», но и видели в этом глубокий религиозно-мистический смысл, а никак не проявления языческо-магических суеверий.

Русский мыслитель Н. С. Трубецкой определял господствовавшее в Московии древлеправославие как бытовое исповедничество. Но каков был его источник? Богословские реформы XVII века обнажили то, что религиозный уклад Московии разительно отличался не только от Запада, но и от остального православного мира. Сами «исправители» московских богослужебных книг и чинов родом из Юго-Западной Руси, то есть Белоруссии и Украины, считали, что они-то как раз возвращают Московию к стандартам православного мира.

Но у старых московитов, приверженных своей религии, это вызвало самую жесткую реакцию. Не берусь судить о правоте одной или другой стороны в споре об истинности их православия. Но невозможно не заметить того, что религиозно-бытовой уклад Московии не только имел «талмудическо-шариатские» черты, но и находился под культурным влиянием мусульманского Востока, с которым московиты тесно сообщались во времена Орды. М. Г. Худяков в своей знаменитой монографии «Очерки по истории Казанского ханства» приводит замечание Максима Грека о настолько сильной приверженности московитов восточной моде, что, по его мнению, они скоро наденут чалму. Весьма характерно и устройство жилищ зажиточных московитов, в именно удаление женщин в предназначенную для них часть дома (женский терем).

Впрочем, не стоит из этого делать вывод о порочности или принципиальной антиевропейскости такого уклада. Как уже было отмечено выше, на Западе для многих наиболее развитых сообществ был характерен еще больший консерватизм по отношению к соседям. Голландские кальвинисты не были либеральнее испанских католиков, как и американские протестантские фундаменталисты не были либеральнее англичан, хотя первые были республиканцами, а вторые монархистами. Напротив, в это время именно пуритане становились движущей силой буржуазно-республиканских революций.

Свой аналог такой революции, точнее, ее попытки, был и у великороссов. Им были события 1612 года, когда именно русское «третье сословие» в лице консервативной «черной сотни» с оплотом в купеческом Нижнем Новгороде, мобилизовавшись, сменило власть в Москве. Был созван и вполне адекватный для того времени аналог Парламента — Земский Собор, избравший царем Михаила Романова.

И весьма показательно, что укрепив свою власть, со времени Алексея Михайловича Романовы одновременно искореняют великоросский пуританизм и элементы республиканизма в виде Земского Собора и Боярской Думы, а также окончательно закрепощают крестьянское население. Все это сопровождается насаждением реформированного государственного православия, которое в духе абсолютистско-централистский монархий объявляется эталоном русскости.

Русская антисистема

Все ли русские смирились с произошедшим? Ответ на этот вопрос очевиден даже при беглом взгляде на последующую русскую историю.

Весь XVIII век Россию сотрясали национальные и сословные бунты и войны от башкирских восстаний до крестьянских герилий. Религиозный фактор играл вескую роль и в первом, и во втором случае.


«Пугачев в Казани творит суд» Гавриила Горелова

Мусульманские народы восставали против гонений на ислам, которые начались практически незамедлительно после воцарения Романовых, несмотря на то, что на договоре об их призвании стояли подписи и татарских мурз. Но и практически все восстания казаков и крестьян: булавинское, разинское, пугачевское были инспирированы старообрядцами в их среде.

Пушкин в «Истории пугачевского бунта» пишет о том, что к моменту пугачевского восстания среди казачьего населения Волго-Уральского региона общераспространенными были идеи исхода из России («пора валить»). Эмигрировать хотели в мусульманскую, но на всю Европу славившуюся своей веротерпимостью Турцию, приют в которой находили религиозные диссиденты не только России, но и Западной Европы.

В саму Турцию из России уходили целые старообрядческие общины: федосеевцев, некрасовцев, которые за право свободно соблюдать свою религию служили османскому султану, в том числе, в войнах против России. В тогдашние румынские провинции Турции ушла немалая община старообрядцев-липован, чьи поселения и национально-культурная автономия по сей день сохраняются уже в независимой Румынии.

Центром Белокриницкой старообрядческой иерархии некоторое время была Австрийская империя, в связи с чем она в обиходе даже именовалась «Австрийской». А поповские согласия староверов вели переговоры с прусским королем Фридрихом Великим, славившимся своей веротерпимостью, о воссоздании под его эгидой трехчинной иерархии.

Все это указывает на то, что староверы, которых по сути можно считать старыми великороссами, не смирившимися с попранием всего жизненного уклада их народа, в значительной своей части не только не воспринимали абсолютистскую империю с казенной церковью своим государством, но во многих случаях были явно враждебны ему. Неудивительно, что московские старообрядцы-федосеевцы буквально с хлебом-солью приняли Наполеона в Москве в 1812 году и то недолгое время, что город находился под оккупацией французов, были их опорой среди местного населения, пользуясь этим для сведения счетов с государственной церковью.


Старообрядцы читают молитвенник, 1897 год. Фото: Михаил Дмитриев / РИА Новости

Собственно, весь XIX век русский организм активно бродил. Причем, не только высший свет, порождая разнообразных декабристов, славянофилов и западников, Герцена, Бакунина и т. д. Бродила и народная среда, принимая формы самоорганизации, которые долгое время оставались за рамками широкого внимания, замалчивались и преуменьшались.

Уже указывалось на то, что XIX век ознаменовался бурным развитием религиозных движений, родившихся в народной среде (молокане, духоборы) и достаточно грамотно перенаправленных правительством на Кавказ. На Юго-Западе — в землях нынешней Украины, которые сейчас модно называть Новороссией, среди украинских крестьян, немецких колонистов и крестьян, переселенных из внутренней России, достаточно массово развиваются самобытные общины протестантов — штундистов.

А вот старообрядцы после двух веков активных гонений и сопротивления сумели занять стратегическую социальную нишу в сфере бизнеса. По сути дела, к концу XIX века большинство отечественного капитала было сосредоточено в руках старообрядческих семей (Рябушинские, Морозовы, Третьяковы, Щукины, Мамонтовы, Бахрушины и т. д.), чьи пуританизм, закрытость и солидарность между собой позволили им добиться успехов так же, как и иудейским капиталистам в ряде мест Западной Европы.

Неудивительно, что в начале XX века старообрядческая среда играет активную роль уже и в политике, поставляя выходцев из нее (Н. Д. Авксентьев, А. И. Гучков, А. И. Коновалов, С. Н. Третьяков, Н. И. Астров) и капиталы (С. Морозов) ведущим оппозиционным и революционным партиям.

Профессор Александр Эткинд в своей книге «Хлыст» описал и проанализировал значительное влияние, которое прямо или косвенно оказали различные русские секты на революции начала XX века. В принципе, ничего удивительного в этом нет — как уже не раз указывалось, религиозный фактор зачастую играет важную роль в различных политических, социальных и национальных революциях, причем именно в эпоху модерна, когда, казалось бы, религия должна окончательно уйти из политики.

Последнее, если и происходит, то только там, где государству или обществу удается провести эффективную секуляризацию национальной жизни. Однако в России сегодня мы наблюдаем новую политизацию религиозного фактора. Господствующая, исторически сложившаяся как государственная, Русская Православная Церковь играет все более активную роль в жизни общества, претендуя на то, что итальянский левый теоретик Антонио Грамши определил как «культурную гегемонию», то есть, духовную власть над обществом, тесно связанную с политической.

Доктрина «Русского мира», которая внедряется ей через государство, снова предполагает, что «русский значит православный», пусть даже и атеист. Один раз Россия уже через это проходила. Стоит ли нам ждать продолжения сюжета книги «Хлыст» в XXI веке?

Вадим Сидоров

Русская Планета

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе