Как Маруся Борисова стала кузнецом

В этом году исполняется 70 лет с начала Великой Отечественной войны. Разве такое забудешь, говорят те, кто её пережил. Марусе Борисовой было восемнадцать лет, когда началась война. Она окончила школу ФЗУ и работала контролёром в инструментальном цехе Ярославского автозавода. В воскресенье 22 июня был назначен коллективный выезд инструментальщиков в «Красный холм».
Отправились рано утром на пароходе. Автозавод пользовался в городе уважением, их встретил лично директор дома отдыха, а потом все рассыпались кто куда: кто в лес, кто на Волгу, кто на танцплощадку, где, несмотря на ранний час, уже крутили пластинки.

Маруся больше всего на свете любила тогда танцевать. В клубе в кружке бальных танцев она пропадала всё свободное время. Неудивительно, что и тот день они с пареньком из их цеха провели почти целиком на танцплощадке. Вальс, падеспань, краковяк сменяли друг друга, а ребята не знали устали. С наступлением вечера народ снова стал собираться вместе, погрузился на пароход, в Ярославль прибыли уже затемно.

В мазанке Борисовых в Кислородном посёлке (там сейчас Вторчермет) радио не было, и о том, что началась война, Маруся узнала только в понедельник, когда пришла на работу. Заученными движениями она проверяла свёрла и мётчики, а на душе разрасталась тревога. Вечером, когда пришёл со смены отец, все собрались на кухне. Мама плакала. Брат Александр служил на флоте. Что теперь будет?

В первые же дни в магазинах стали исчезать продукты. Вскоре были введены карточки. Маруся и папа по рабочим карточкам получали по 700 граммов хлеба, мама как иждивенка сначала 300, но вскоре норму снизили до 250 граммов. По карточкам давали ещё вермишель и больше ничего. Маруся очень скучала по сладкому. Однажды кто-то принёс на работу горсточку сахарного песку. Мария Александровна до сих пор помнит вкус того кусочка чёрного хлеба с крупинками сахарного песка.

Поиск съестного становился главной проблемой жизни. Мать зачастила в деревню – на родину, под Ростов. Пока было что обменять, привозила картошечки. Иногда родные, которые оставались в деревне, делились молочком. Летом в колхозе находилась работа – косить, полоть, жать. Денег не платили, но привозила и оттуда что дадут: той же картошки или муки.

Не оставался в стороне от этих забот и Марусин папка. На заводе он, вспомогательный рабочий, не упускал случая помочь в столовой; разгрузит что-нибудь или дров наколет, там ему за это миску каши положат. А он её домой принесёт.

Ещё одной проблемой с первых же дней войны стало топливо. Борисовы приспособились отапливать свою мазанку «колёсами» – неподалёку от Кислородного посёлка находилась свалка старых покрышек. Зимой отец ещё ездил на саночках в лес, хоть и далеко, а нет-нет, да и привезёт какую-нибудь лесину.

С одеждой сначала было ничего, до войны всё-таки одевались неплохо. Хуже с обувью. В тёплое время года все носили тапочки.

– Сейчас и покойников в таких не хоронят, а мы и на танцы в них ходили, – Мария Александровна не пропускает случая вспомнить про свои любимые танцы. – А на зиму мама сшила мне из старого пальто бурки. Я носила их с галошками. Хорошо, если только по городу бегать. А наше испытание они не выдержали.

Но обо всём по порядку.

С первых дней войны на заводе стали работать по двенадцать часов. Враг наступал стремительно, осенью создалась прямая угроза Москве. Тысячи ярославцев были мобилизованы на строительство оборонительных сооружений – в случае прорыва гитлеровцев многокилометровая цепь этих сооружений должна была стать ещё одной линией обороны на пути врага в глубь страны.

Маруся Борисова попала в дивизион автозаводцев, который был направлен в район Поречья. Работали с шести утра дотемна. Глубина траншеи – три метра. Копали её мужчины, выкидывая землю наверх, а наверху землю разбрасывали девушки.

– Я единственная, кто работал вместе с мужчинами внизу. Здоровая была, крепкая. Приходи, говорят, Маруся, к нам. Я и согласилась. Поздняя осень, сыро, грязно – сапог моих хватило ненадолго. Что делать? Вот я оттуда и сбежала – за обувью. Добралась домой, мама мне новые бурки принялась шить, напихала в них ваты, тем временем ещё один дивизион с завода на окопы посылают. Ну и я с ним. Поработала ещё сколько-то, немцев от Москвы отбросили и нас обратно на завод вернули. За работу всем выдали материал на платье. Кроме меня – раз я сбежала.

Впрочем, «награду» за окопы Маруся всё-таки получила, только в другом смысле. После возвращения невыносимо стали болеть ноги. Ходила с палкой. Потом всё-таки отправилась в больницу. Там назначили лечение, но у неё после него так прихватило сердце, что мама к врачам больше не пустила, стала лечить сама.

После сенокоса траву сушат и убирают в сарай, и от неё остаётся труха. Мама привезла из деревни целый мешок такой трухи. Каждый вечер Маруся парила теперь ноги в бочонке с этой трухой, а после мама растирала ей ноги керосином. Вскоре ноги поправились и, удивительное дело, больше никогда не болели, никогда в жизни, до самой старости.

А война продолжалась. На заводе не хватало мужчин, и однажды Марусю и ещё пятерых девушек вызвали к директору.

– Мы вошли в кабинет и увидели вместе с ним ещё парторга завода. Директор помолчал немного и спрашивает, как мы по-смотрим на то, чтобы поработать в кузнице. Больше некому. Всех забрали в армию. Хоть завод останавливай. Что сказать? Согласились, конечно.

Их обучал пожилой человек по фамилии Кротов. В полумраке наполненного грохотом цеха подвёл к пышущей жаром громадине, сказал, что это молот, познакомил с наладчиком дядей Мишей Лабзиным и стал объяснять что к чему.

Из шестерых сформировали две бригады. Оглядев их тройку, Кротов назначил Марусю кузнецом и бригадиром, Надю Голованову нагревальщиком, а Нину Лабзину прессовщиком.

– Это сейчас в кузнице всё нагревают электричеством, а тогда всё было на мазуте, – возвращается в прошлое Мария Александровна. – Жара, копоть, сполоснуться негде – раздевалки были разбиты во время бомбёжки. Так мы возьмём две раскалённые докрасна болванки, опустим их в тазы с водой – в одном тазу вымоемся, из другого окатимся, и ничего.

Иногда жара делалась невыносимой. Здесь молот, тут печь, из которой так и пышет, детали передавали друг другу горяченные... Не выдержат и бегут охладиться на улицу. В результате – двухсторонний слипчевый сухой плеврит. Температура высоко не поднималась, но кашляла день и ночь, особенно мучительно ночью, иногда только сидя и засыпала. Какой больничный! Работала, как все. Смену сдавала бригаде Лиды Квиткиной, которая работала с Ниной Беловой и Настей Макаловой, а следующую смену принимала у них.

Шло время, в кузницу стали приходить мальчишки-подростки, возвращаться с фронта по ранению мужчины, и Марусю Борисову вместе с другими девушками вернули в инструментальный цех. Благодаря маминым заботам, молодости и крепкой деревенской закваске здоровье восстановилось, и весь день она теперь снова проводила, склонясь над контрольными приборами.

В 1944 году вышла замуж за фронтовика, позже развелась, потом встретила другого человека, но семейная жизнь так и не сложилась, дочь и сына растила одна.

А на работе всё было хорошо. Работала на моторном заводе начальником бюро инструментального хозяйства, старшим мастером заточного отделения, контролёром технического надзора. В общей сложности Мария Александровна отдала заводу сорок пять лет.
Северный край

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе