«Королевство Русь»: можно ли считать Древнюю Русь частью Европы

Древняя Русь с ее многочисленными князьями и белокаменными храмами на первый взгляд кажется совсем не похожей на Запад — скорее мы привыкли видеть в ней наследницу византийских традиций. Но современные историки предлагают пересмотреть это соотношение. Что сближает Русь и условно европейский мир, зачем искать сходство между ними и для чего ученым понадобились «глобальные Средние века»?


Древнюю Русь принято рассматривать как одну из окраин византийской ойкумены — мира, жившего по неписаным правилам, установленным Византией. Действительно, молодая страна переняла от греков многое: в первую очередь христианство, заметно усилившее международные позиции киевских князей. С верой пришли сотни переведенных с греческого книг, собственная монета (не похожая на византийскую), искусство строить и украшать церкви, писать иконы. Но в то же время у Руси оказывается много общего и с Европой — Центральной, Северной и Западной. Ряд современных ученых считает, что привычный образ отношений между Западом, Византией и Древней Русью пора переосмыслить. Речь пойдет исключительно о домонгольской Руси (до 1230-х): зависимость от Золотой Орды изменила характер отношений Руси с другими странами, поэтому этот период рассматривают отдельно.



Насколько похожи Русь и Византия?

Активно искать точки соприкосновения Древней Руси и стран Центральной, Западной и Северной Европы ученые начали не в последнюю очередь потому, что стало ясно: Русь далеко не во всем наследовала Византии. Например, в домонгольской Руси не возникла — и не могла возникнуть — развитая бюрократия. Византию опоясывали цепи чиновничества, где каждый, даже самый мелкий служащий был важным звеном. Карьерная лестница должностей организовывала общество, поскольку по ней действительно можно было подняться — хотя бы на несколько ступеней. Эта система зародилась еще в Риме, и ей понадобились столетия, чтобы сформироваться. В Восточной Римской империи она со временем стала одной из основ жизни, а в первые века Руси такая слаженная и объемная бюрократическая машина была попросту не нужна.

Не так просто обстояли дела и с заимствованиями в области права.


На Руси копировали византийские юридические памятники, но правоведы считают, что на местные нормы эти книги часто влияли только формально.


Переводчик мог сохранить структуру юридического сборника, но изменить содержание: скажем, вместо принятого в Византии телесного наказания «назначить» за то же преступление денежный штраф.

А как же византийское искусство и книжность? Уж их-то Русь точно заимствовала! Долгое время ученые так и считали, даже говорили о «трансплантации» культуры на русские земли. Но в последнее время исследователи усомнились и в этом. Никто не отрицает, что многие явления пришли на Русь из державы ромеев, но этот процесс не ограничивался простым копированием.

Византийская культура включала разные течения: как минимум можно говорить о соперничестве «гуманистической» и «аскетической» традиций. Первая сохраняла наследие Античности и старалась встроить его в христианский контекст. Важны были не только идеи античных мудрецов, но и «высокий стиль» их текстов. Полноценно воспринимать «гуманистические» произведения, наслаждаясь хитросплетениями редких слов и узнавая отсылки, могли лишь немногие высокообразованные ценители. «Аскетическое» течение обращалось к более широким массам, выражалось проще и не восторгалось античными тонкостями. Ценился опыт христианской веры, как личный, так и накопленный веками, а также точное соответствие церковным догматам — акривия.


Со временем традиции расходились всё дальше, и Русь переняла в основном «аскетическую» — изящные «гуманистические» вкрапления были редкостью.


Это неудивительно: в далекие земли чаще отправлялись те, кто не очень-то ценил доступ к изысканным новинкам культуры, возможный только в столице. Куда важнее для них было распространить и укоренить христианство среди недавних язычников. Это повлияло и на выбор книг для перевода на славянские языки, и на характер образования местных жителей: как можно меньше античных красот с языческими мотивами! Конечно, какие-то элементы «гуманистического» направления проникали на Русь, но в основном древнерусская культура выросла не из многообразия византийской, а из ее тщательно отобранных фрагментов. На них быстро наслоились следы взаимного влияния Руси и соседних стран, также недавно принявших христианство: Польши, Чехии, Венгрии, скандинавских земель. Так сложилась самостоятельная древнерусская культура, во многом весьма далекая от византийской.

Может быть, Русь прилежно копировала Византию хотя бы в том, что касается христианской веры? Оказывается, и в этом можно усомниться. «Принятие» новой религии — долгий процесс, и свержение киевских идолов было лишь началом.


Некоторые ученые считают: по отношению к эпохе, когда Русь приняла новую веру, сложно говорить о едином христианстве или о полярном разделении между Западом и Востоком. Скорее тогда существовало множество локальных «микрохристианств» (micro-Christendoms), эту концепцию впервые предложил историк Питер Браун.


Он считал, что до определенного момента (а именно, до григорианских реформ XI–XII веков) в Европе существовало множество локальных версий христианства, и приверженцы каждой, конечно, считали свою наиболее правильной. Русь же была окружена несколькими «микрохристианскими» регионами и могла перенимать какие-то особенности у каждого соседа.

Например, скандинавы, возможно, принесли на Русь специфическое отношение к мощам святых. Уже вскоре после принятия христианства и в скандинавских, и в древнерусских источниках безусловным признаком святости становится нетленность плоти. Иногда одного этого качества было достаточно, чтобы признать человека святым. В Византии, напротив, нетленность становится предметом горячих споров. Она нередко вызывала подозрения, а иногда считалась знаком неправедности.

Некоторые ближайшие «микрохристианства» смогли распространить на Русь почитание своих святых. Например, из чешских земель пришел культ святого Вацлава (Вячеслава), повлиявший на образы Бориса и Глеба: незадолго до гибели Борис вспоминает святого Вячеслава, тоже убитого собственным братом.

Учитывая всё это, ученые предлагают рассматривать Русь не только как часть «византийской общности» (Byzantine commonwealth), но и как полноправного участника европейских международных отношений. Впервые об этом заговорили на рубеже XIX и ХХ веков, но большая часть работ, выполненных в этом направлении, вышла в последние двадцать лет.



Что сближает Древнюю Русь и Европу?

Почему же историки предлагают отвлечься от отношений Руси с Византией и посмотреть на ее контакты с территориями Центральной, Северной и Западной Европы? Источники показывают, что в первые века своего существования Русь взаимодействовала с ними не меньше. Отчасти дело в географии: Русь от Византийской империи отделял долгий и рискованный путь, дорога же в условно европейские страны нередко бывала безопаснее.

Есть немало свидетельств этих международных связей. Одно из самых ярких — сложная система династических браков, связавшая Русь с правящими родами многих стран. В домонгольскую эпоху насчитывалось несколько десятков таких браков, ученые считают их важным инструментом средневековой внешней политики. Историк Кристиан Раффенспергер проанализировал сведения о 52 таких союзах и пришел к выводу, что почти 80% из них связали Русь со странами, лежащими к западу от нее, включая Польшу, Венгрию, немецкие земли, Францию, Англию и страны Скандинавии. К подсчетам Раффенспергера есть вопросы, но сам факт обилия браков между представителями древнерусских и условно европейских родов не вызывает сомнений. При этом возможность породниться с Византией оставалась, однако правители Руси пользовались ею редко — они сознательно выбирали западных соседей, а не далекую империю.

Впрочем, династические браки связывали Русь не только с Византией и Западом, но и со степными соседями. Около десяти князей женились на половчанках (Раффенспергер, скорее всего, учел лишь некоторые из этих случаев). Половецкие родичи нередко приходили на помощь древнерусским правителям — и, конечно, просили ответных услуг. «Южные» союзы заключались не менее продуманно, чем «западные».


Не со всеми обитателями степи русские князья решались породниться: например, мы не знаем ни одного династического брака с печенегами или торками, хотя военные союзы с ними не были редкостью.


Визуально оценить соотношение «западных», «византийских» и иных династических браков в Древней Руси можно на интерактивной карте проекта Rusian Genealogy Map.

Средневековый династический брак связывал не только жену и мужа — он сближал правящие семьи, а значит, и страны. Браком своих детей правители скрепляли политический союз. Свадьба сообщала на весь христианский мир о серьезности намерений союзников: разрыва семейных связей, как правило, старались избегать до последнего. У новообретенных родственников просили помощи в международных и внутренних конфликтах, и они откликались — отказ грозил семейно-политическим скандалом. Торговать тоже часто предпочитали со «своими», и браки открывали Руси новые большие возможности на европейских рынках.

Политикой и коммерцией дело не ограничивалось, такие союзы влияли и на культуру стран. Невеста отправлялась к родственникам жениха не одна, ее сопровождала свита, которая обеспечивала все ее физические и духовные потребности. С этими людьми в чужую землю прибывали книги, произведения искусства и даже имена. Например, французский король Филипп I получил необычное греческое имя, до него старших сыновей в роду называли либо Гуго, либо Роберт (так звали и младших братьев Филиппа). Предполагается, что на это решение могла повлиять мать будущего короля Анна Ярославна.

Политика в Средние века плотно переплеталась с религией, и в этой сфере Русь тоже постоянно контактировала с европейскими соседями. В итоге возникали явления, напрямую противоречащие позиции Византии. Например, русская церковь отмечала 9 мая праздник в честь перенесения мощей святого Николая Мирликийского. Его установил папа римский Урбан II после того, как в 1087 году итальянские купцы смогли то ли хитростью, то ли силой захватить мощи святого в Мирах и вывезти их в город Бари в Южной Италии. Итальянцы говорили, что таким образом спасли святыню от осквернения: незадолго до этого город захватили сельджуки. Но похитители явно осознавали и практическую пользу от своего благородного поступка — мощи привлекли в Бари множество паломников. Конечно, для Византии эта дата была совсем не праздничной. Она лишний раз напоминала грекам о военных поражениях и о том, как «латиняне» попросту украли великую святыню. Кроме того, в Средние века существовало представление о том, что любое перенесение мощей возможно лишь с согласия самого святого, — а значит, греков могло огорчать еще и то, что святой Николай добровольно оставил жителей города без своего покровительства.

Тем не менее на Руси праздник отмечали, он даже получил народное название «Никола вешний» (чтобы не путать с декабрьским «Николой зимним», днем смерти Николая Мирликийского).


Историк Александр Назаренко считает, что добавление этого праздника в календарь было одним из многочисленных шагов в сложной политической схеме киевского князя Всеволода Ярославича.


Его дочь Евпраксия, известная в западных источниках как Адельгейда, стала женой одного из саксонских маркграфов, а овдовев, вышла замуж за императора Священной Римской империи Генриха IV. Свою роль в этом сыграл ее первый брак: Генрих таким образом хотел восстановить отношения с Саксонией. Но при этом он явно осознавал и взаимные обязательства с Киевом. Всеволоду же союз с императором обеспечил временное превосходство в борьбе с амбициозным племянником Святополком Изяславичем.

В то же время Всеволод поддерживал контакты и с папой Урбаном II, противником Генриха, — на это указывает «латинский» праздник в древнерусском календаре. Александр Назаренко считает, что составитель древнерусского литургического текста, посвященного этому празднику, явно присутствовал на церемонии перенесения мощей в специально построенную для них церковь в Бари в 1089 году, — а церемонией руководил как раз Урбан II. Это было бы невозможно без инициативы Всеволода. На стороне Урбана II оказалась и Евпраксия-Адельгейда: вскоре после смерти отца она бежит от мужа и обвиняет Генриха IV в насилии, в том числе сексуальном. Ее обвинения сыграли важную роль в конфликте папы и императора. Всё это показывает: Древняя Русь была не только далекой окраиной византийской ойкумены, но и заметным участником европейской политики.

Еще одна важная сфера взаимодействия церкви и светской власти — финансовая, и здесь тоже находят сходства между Русью и Европой. Например, вскоре после крещения Руси Владимир устанавливает церковную десятину: десятая часть княжеских доходов отчислялась в пользу церкви. В Византии нет прямого аналога этой практики, а вот в странах Центральной и Западной Европы десятина была широко распространена. Ученые предполагают, что причина опять-таки в «возрасте» древней империи и молодых европейских стран. За столетия Византия успела выработать многие формы финансирования церкви, а едва обращенным в христианство правителям требовалось понятное и эффективное решение, которое сработало бы быстро. В XII и начале XIII века и на Руси, и в соседних странах десятина меняется схожим образом: теперь ее платят не только князья. Расхождения между Русью и Западом начнутся позже.

А еще Русь и Европу соединяли многочисленные торговые связи. Сегодня чаще всего вспоминают знаменитый путь «из варяг в греки», но по русским территориям также проходило немало маршрутов, связывающих Восток и Запад. Например, из Киева через Польшу и Богемию вел путь в германские земли. Свидетельства о нем есть и в русских летописях, и в западных хрониках, и даже в житиях святых. Житие святого Мариана, написанное в одном из монастырей Регенсбурга, рассказывает, как была основана обитель. Построить ее не удалось бы без поездки одного из монахов в Киев: там «король и первые лица города» одарили его драгоценными мехами и отправили назад в Регенсбург в сопровождении едущих туда же купцов. Денег от продажи мехов хватило на строительство крыши и нескольких монастырских зданий.

Европейский след находят даже в древнерусском искусстве — казалось бы, насквозь пропитанном влиянием Византии. Например, он хорошо заметен в оформлении древнерусских рукописных книг.


На страницах Остромирова Евангелия, созданного в середине XI века, «византийский» богатый орнамент и золочение встречаются с «западными» звериными мотивами инициалов (начальных букв, украшенных тонко выписанными фигурками).


В греческих книгах той эпохи звери и птицы написаны натуралистично и «мирно», а в Остромировом Евангелии они скорее хищные, клыкастые, опасные — такие же, как в западных манускриптах. Похожи на европейские и «личины» — круглые изображения жизнерадостных лиц, украшающие инициалы. Образцом для древнерусских мастеров могли стать книги, привезенные из Западной Европы. Скажем, Кодекс Гертруды, он же Трирский кодекс, или Кодекс Эгберта, созданный монахами знаменитого аббатства Райхенау, привезла на Русь дочь польского короля Гертруда, жена князя Изяслава Ярославича. Уже на Руси книгу дополнили несколькими миниатюрами в византийском духе — например, изображением самой Гертруды и ее мужа у ног святого Петра.

Все эти сходства Руси и европейских территорий подталкивают к выводу: похожие условия жизни этих обществ и примерно одинаковый круг задач влияли на их жизнь не меньше, чем идейно-культурный климат европейской или византийской ойкумены.



Спор о терминах: кто такой князь?

Для историка слова источников не менее важны, чем описываемые ими факты, — спасибо лингвистическому повороту в философии, а затем и в исторической науке, случившемуся в ХХ веке. Он показал, что у ученых нет прямого доступа к прошлому: исторический источник — не «склад» имен, обстоятельств и дат, а самостоятельная реальность, сложившаяся в том числе благодаря процессам, которые сформировали язык той эпохи. Поэтому современные историки много внимания уделяют терминам: они рассматривают, как слова возникают, меняются со временем и уходят в прошлое. Это очень важно и при переводе текстов с древних языков, особенно если языки источника и перевода — не ближайшие родственники.

Кристиан Раффенспергер в книге «Королевство Русь» (The Kingdom of Rus, 2017, переведена на русский в 2021-м) сосредоточился на трудностях перевода термина «князь» на английский. Исследователь отмечает, что это слово со временем не только меняло значение, но и оказывалось встроено в принципиально разные иерархии титулов.

В XVI–XVII веках британские купцы вели торговые отношения со страной, управляемой царем, которому подчинялись его многочисленные родственники-князья. Далеко не все они находились на вершине властной иерархии. Вот что писал о некоторых князьях британский дипломат Джайлс Флетчер:


«Четвертую и низшую степень дворянства составляют лица, носящие название князей, но происходящие от младших братьев главных домов, будучи их потомками через многие поколения. Они не имеют никакого родового наследства кроме одного пустого имени или титула князя <…> Последнего рода дворян так много, что их считают за ничто, и вы нередко встретите князей, готовых служить простолюдину за пять или шесть рублей или марок в год; а при всем том они горячо принимают к сердцу всякое бесчестие или оскорбление прав своих».
Флетчер Дж., «О государстве русском», 1591


Флетчер называет этих людей либо kniaz, либо duke (герцог), и последний термин англичане использовали еще несколько столетий. В ХХ веке термин duke встречается реже, теперь русский «князь» — prince. Это слово успело пройти собственную эволюцию: до XII века в западных источниках prince нередко был суверенным правителем, но после термин мог обозначать и сына правителя, и вассала.

Раффенспергер считает, что и duke, и prince не в полной мере описывают функции древнерусского князя домонгольской эпохи и его позицию в обществе. С точки зрения историка, древнерусский титул «князь» был гораздо ближе к древнеанглийскому cyning и скандинавскому konungr. Первый на современный английский переводят как king (король), второй — либо как king, либо как chief (вождь). Титулы konungr и cyning принадлежали правителям, которые выступали одновременно как военные лидеры, законодатели и сборщики налогов со своей земли.


Князь домонгольской эпохи также обязательно контролировал определенную территорию: управлял ею, собирал налоги, воевал за нее. Более того, титул он приобретал, лишь занимая эту позицию.


Древнерусский правитель в XI–XII веках был «князем определенной земли», а не просто «князем». Представитель правящего рода, не имевший своего удела, назывался князем-изгоем.

И князей, и «королей» было много: считается, что в Скандинавии около 800 года одновременно существовало порядка 45 «конунгов». Одни подчинялись другим, формируя сложную и подвижную иерархию власти. Нередко правителям приходилось договариваться друг с другом, один на один или на больших съездах с участием многих властителей-родственников.

Историк замечает, что в латиноязычных источниках современники практически всегда называют правителей домонгольской Руси rex. У этого термина тоже длинная история. Римляне называли так варварских вождей разного ранга, а в Средние века термин использовали для перевода древнеанглийского cyning и гэльского ri. В латинских источниках есть и слово dux («вождь», «предводитель»): например, так обозначают некоторых польских королей — другие правители польских земель при этом остаются rex. Правителей Руси dux называют крайне редко, и обычно это слово используют не светские, а духовные владыки. Например, так обращался к Александру Невскому папа римский Иннокентий IV. Впрочем, в другом послании он уже называет Александра rex. Носителей титула rex в стране может быть несколько. Вильгельм Эскилльский писал о Руси: «nam plures ibi reges sunt» («ибо там много reges»), а Сигеберт из Жамблу упоминал о русском consortio regni («содружестве regni»).

Исходя из этого, Раффенспергер считает, что князь домонгольской эпохи по статусу примерно равен правителям, которых в современной литературе принято называть королями, — и это еще одно свидетельство сходства Руси и европейских территорий. С точки зрения ученого, перевод этого термина как prince или duke анахроничен, это привносит в исторические источники реалии гораздо более позднего времени и совсем иной структуры власти. Впрочем, историк не стремится безоговорочно «отменить» устоявшийся вариант перевода — он лишь обращает внимание на сложность средневековой титулатуры и призывает использовать термины обдуманно, а не механически.



Зачем куда-то «присоединять» Древнюю Русь?

С доводами, приведенными выше, можно согласиться или поспорить, но остается еще один вопрос: зачем вообще пытаться непременно вписать Древнюю Русь в европейский или византийский мир? Почему бы не изучать ее саму по себе, как историки и делали столетиями? Делать это, разумеется, можно, и таких исследований по-прежнему большинство, но современная наука уже не может ограничиваться ими.

Сегодня всё популярнее становится «глобальная история» (global history, world history), возникшая в 1980-х. Она изучает процессы, общие для всех мировых культур, и явления, которые нельзя объяснить действиями лидеров отдельных государств.


Применить к Средним векам по-настоящему глобальный подход сложно: мир в ту эпоху был совсем не таким «компактным», как в ХХ, а тем более в XXI веке. Однако относительно масштабные процессы привлекают и медиевистов.


Чтобы в этом разобраться, «локальных» исследований недостаточно. Нужно выходить за границы стран и рассматривать крупные общности, — а значит, изучаемые страны придется вписывать в какие-то из них, иногда в несколько общностей сразу.

В течение столетий подавляющее большинство работ о Средних веках было «локальным», они посвящались Западной Европе, преимущественно Англии и Франции. Этот дисбаланс есть и сегодня. Например, престижный научный журнал Speculum заявляет, что принимает не только статьи о средневековой Западной Европе, но и исследования в области арабистики, византинистики, гебраистики и славистики. Однако, согласно подсчетам британского историка Питера Франкопана, с 2014 по 2019 год журнал не напечатал ни одной статьи, посвященной Византии, Восточной Европе или неевропейским территориям за пределами Средиземноморья. Лишь 2% книг, на которые журнал публиковал рецензии в 2018 году, были посвящены проблемам, не связанным с Западной Европой.

Сила традиции такова, что многие средневековые общества не рассматриваются как заметные участники международных отношений, хотя соответствующего материала в источниках достаточно, как мы видим на примере домонгольской Руси. Но виновата не только традиция — существует и серьезный языковой барьер, ведь одних латиноязычных источников для такой работы недостаточно.

Тем не менее многие историки считают, что результаты таких исследований стоят труда. Изучая жизнь больших общностей, исследователи смогут выйти за пределы истории отдельных стран и увидеть куда более полную картину жизни людей Средневековья. Эта картина будет и более точной. Выводы, сделанные при работе с западноевропейскими источниками Англии или Франции, раньше нередко распространяли на весь средневековый христианский мир. Но, сопоставляя их с памятниками менее «популярных» в науке земель, исследователи делают вывод, что явления английской и французской истории не всегда были нормой для Европы в целом — иногда они становились и исключением. Чтобы уточнить, что же считать средневековой нормой, а что — отходом от нее, нужно смотреть поверх границ, в том числе историко-географических.



Что почитать

Древняя Русь в свете зарубежных источников / под ред. Е.А. Мельниковой. М.: Университет Дмитрия Пожарского, 2013. Детальный обзор зарубежных источников, упоминающих о Руси, и сведения о том, как историки их интерпретируют. В этой же серии в 2009–2010 годах вышла пятитомная хрестоматия с переводами источников на современный русский язык.

Иванов С.А. Византийское миссионерство: Можно ли сделать из «варвара» христианина? М.: Языки славянской культуры, 2003. История миссионерства византийцев и неожиданные ответы на вопрос о том, как сами греки воспринимали просветительскую работу в далеких землях.

Литвина А.Ф., Успенский Ф.Б. Русские имена половецких князей: Междинастические контакты сквозь призму антропонимики. М.: ПОЛИМЕДИА, 2013. Рассказ о том, как непростые отношения Древней Руси и степи отражались в династических союзах и осознанном выборе имен для их потомков.

Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях: междисциплинарные очерки культурных, торговых, политических связей IX–XII вв. М.: Языки русской культуры, 2001. Междисциплинарное исследование политических и торговых связей Древней Руси: автор учитывает не только сами тексты нарративных источников, но и данные археологии, нумизматики, метрологии и исторической лингвистики.

Поделиться