«Они погибли, а ты живой»

Николай Дупак помнит, как услышал Клавдию Шульженко на вокзале в первые дни войны, благодарит полковых врачей за то, что остался жив, и чувствует вину перед погибшими товарищами. Об этом легендарный директор Театра на Таганке рассказал в интервью «Известиям» в преддверии Дня Победы.

— Николай Лукьянович, вы прошли боевой путь от курсанта до командира взвода разведки, а потом и командира гвардейского кавалерийского эскадрона. А как для вас начиналась война?

— 22 июня 1941 года я встретил в Киеве в шикарной гостинице «Континенталь». К тому времени я уже полтора месяца был на съемках фильма Александра Петровича Довженко «Тарас Бульба». Меня, выпускника Ростовского театрального училища, которым руководил Юрия Завадский, будущий главный режиссер Театра Моссовета, утвердили на роль Андрия. Тараса играл Амвросий Бучма, а Остапа — Борис Андреев.

22 июня, воскресенье, номер гостиницы. Где-то в 5–6 часов я проснулся от гула. Вышел на балкон и увидел, как на очень низкой высоте пролетали самолеты с непонятными знаками. Потом выяснилось, что это немцы бомбили переправу через Днепр. Утром я сел в трамвай и поехал на студию. Проезжая мимо еврейского базара (сейчас там цирк), увидел, что немцы туда тоже сбросили бомбы. Погибло очень много народу. Потом Молотов по радио сообщил, что началась война.

— Съемки продолжились?

— Александр Довженко собрал всех и сообщил, что вместо двух лет фильм снимут за полтора года. Но съемки продлились всего неделю. Так как в массовке были заняты 400 человек солдат, процесс пришлось прервать. Они отправились на фронт.

Вид на разрушенный немецко-фашистскими захватчиками Крещатик, июль 1941 года Фото: ТАСС

— Вы тоже получили повестку?

— Из Таганрога, где жили мама и брат, на Киевскую киностудию пришла мне телеграмма: «Коля, тебе прислали вызов в военкомат». Я подумал, зачем я поеду в Таганрог? Пойду в Киевский военкомат. Меня там спросили: «Ты где родился?» — «В деревне». — «В пехоту». Но так как для роли я занимался на ипподроме верховой ездой, то рискнул попроситься в кавалерию. Тогда мне предложили поехать в Новочеркасск. Это в 40 км от Ростова-на-Дону и в 60 — от Таганрога. Там было кавалерийское училище. Мне выписали билет до Ростова. Приехав в город, я вдруг на вокзале услышал замечательную песню Клавдии Шульженко: «Синенький скромный платочек // Падал с опущенных плеч». В Ростове никакой войны не ощущалось...

В Новочеркасском кавалерийское училище я проучился до февраля 1942 года. Потом 10 человек выпускников — отличников боевой подготовки направили в Москву. Мы были приписаны в резервный эскадрон инспектора кавалерии Красной Армии Оки Ивановича Городовикова. В Москву мы уже не могли ехать на поезде. К тому времени немцы уже вовсю бомбили это направление. Добрались мы до Москвы на перекладных. Нас разместили в казарме в Лефортово... А потом фронт, бои.

— Вы были несколько раз ранены. И возвращались в строй. У вас хорошая генетика?

— Наверное, хорошая. Но в том, что на фронте остался жив, по сей день благодарен врачам. В марте 1943 года под Харьковом шли кровопролитные бои с фашистами. Туда была переброшена их дивизия «Викинги». В бою под Мерефой 10 марта я получил ранения. Если бы не Ефим Ильич Аронов, наш полковой врач, великий Аронов, я бы с вами не разговаривал. Он спас тысячи жизней. Вы посмотрите на его фотографию — на кителе некуда ордена вешать. За каждую тысячу спасенных человек врачей награждали орденом Красной Звезды. У него их было четыре. Вот об этом надо писать.

Представьте себе: поле боя, кругом убитые, а он с зеркальцем. Подползал к бойцу, подносил зеркало ко рту, и если появлялась хоть капелька, значит, жив. Так и меня спас. К тому времени я уже шесть часов пролежал в снегу. Он понял, что я дышу, и тут же дал скрытую команду, чтобы меня вытащили. Я был безнадежный, а таких засылали подальше в глубь страны — было такое распоряжение командования. Привезли меня на носилках в Актюбинск, в госпиталь. «Как фамилия?» — «Дупак». — «У вас есть брат?» — «У меня два брата: Сережа и Гриша». — «Вы знаете, что две недели назад Сергея привезли к нам из Сталинграда?» Как это считать, что это такое? Чудо. Так в госпитале я встретил старшего брата.

Бои в Харькове, август 1943 года Фото: ТАСС/Анатолий Егоров

— У вас множество военных наград. За каждой событие?

— Моей жизни не хватит, чтобы рассказать про войну, о которой я знаю… В прошлом году ветеранов пригласили в Лондон. Я тоже оказался в этой делегации. Там были ветераны 1931 года рождения. А у них у каждого орденов до пупа. Я спрашиваю одного: «Дорогой, а сколько же тебе было лет во время войны?» — «Десять». Как так случилось, что ты тоже ветеран? Оказывается, они юнги. Потом, после войны, они оформили всё это хозяйство и много лет разъезжают по миру как участники войны.

— Юнги на флоте были, и дети полка тоже. Вы думаете, что это аферисты?

— Нет, не аферисты, но у нас всё возможно. Сейчас в живых уже ни одного моего сослуживца не осталось.

— Почему ветераны Великой Отечественной не любят вспоминать войну?

— Потому что вспоминаешь своих лучших друзей… Они погибли, а ты живой. У меня ощущение, что я перед ними как бы виноватый. А еще не вспоминают, потому что плохо относятся к участникам войны. Отремонтировать мне квартиру — пять лет решается вопрос. Дача в Щербинке — не утверждают план, требуют снести забор, на 5 м сократить наш участок. У меня сборный домик, вокруг шикарные дома, а проблемы у меня. Так я ничего для семьи, для внука и для дочери не построил. Всем надоели мы, всем. Богом клянусь....

Это несерьезно с моей стороны — разговаривать на такую большую тему. Я снялся почти в 100 фильмах, представляете? Из них около 80 — о войне. Поставил десятки спектаклей на эту тему: «А зори здесь тихие», «У войны не женское лицо», «Пристегните ремни»..,. Мне стыдно, что после моего ухода из Театра на Таганке там не было поставлено ни одного спектакля про жизнь нашего народа в период Великой Отечественной войны. А ведь именно мы на Таганке, а не у Кремля, впервые в Москве зажгли чашу Вечного огня.

— Как это произошло?

— В 1965 году в спектакле «Павшие и живые», он родился из поэтического вечера, на котором читали стихи поэтов-фронтовиков. Юрий Любимов предложил почтить память героев Вечным огнем. Я подключил свои связи, договорился с пожарными. Так на авансцене загорелся огонь. Пожарные, конечно, сидели на лучших местах. Специально для этого спектакля Володя Высоцкий написал стихи «Солдаты группы «Центр».

Сцена из спектакля «Павшие и живые» в театре на Таганке, январь 1967 года Фото: РИА Новости/Фред Гринберг

— Знаю, что вы добивались звания для Высоцкого, а его так и не дали.

— Я получал выговоры за плохо поставленную воспитательную работу в театре. В Министерстве культуры наверняка до сих пор можно найти протоколы, где меня уничтожали как антисоветчика. Мол, воспитываю бог знает кого и делаю всё не то. Уму непостижимо, но трижды требовали, чтобы я Высоцкого освободил от работы в театре. И дважды коллектив проголосовал «за». Основание было нетрудно найти. Володя сорвал гастроли в Минске, в Питере. Он дискредитирует театр. А когда я его не уволил, решили, что надо освободить от работы в театре меня. Слава богу, что Юрий Петрович заступился. Он сказал: «Если завтра Дупак не придет на работу, мы объявляем забастовку». Это вообще фантастика была. Ультиматум от театра.— Знаю, что вы много сделали для увековечивания памяти Высоцкого.

— После смерти Володи я хотел сделать в театре его музей. Нашел помещение около ста с лишним метров. Но ко мне обратилась Нина Максимовна, мама Володи. «Николай Лукьянович, у меня большая просьба: а можно под музей — небольшой домик найти в районе театра? Сегодня вы директор, а завтра придет кто-то другой и всё может поломать». Мне удалось выбить хороший особняк рядом с Таганкой. Сделали там ремонт, открыли музей, который потом передали Никите Высоцкому. С 1997 года он вручает премии «Своя колея». Кому только не выдал. В мою сторону он даже не посмотрел. В прошлом году был юбилей Таганки. Меня на него даже не пригласили. Не понимаю, почему. Мне безумно обидно.

— Театральные интриги?

— Не знаю. Я всё для театра делал, мне кажется, лучше не надо. Никого с работы не увольнял. Всем построил квартиры, вся Таганка живет в шаговой доступности от театра. Мы объехали всю страну с гастролями, были в 13 странах. И это когда мало кто вообще выезжал за рубеж. То, что сейчас происходит на Таганке, в моей голове не укладывается. Это надо же: 20 млн рублей истратили, чтобы сделать паркет, потолок, светильники и заменить двери! Такой шик-блеск противопоказан Театру на Таганке. Люди немного не понимают, что такое искусство.

Николай Дупак и Юрий Любимов, 1979 год Фото: РИА Новости/Анатолий Гаранин

Когда мы с Юрием Петровичем Любимовым повезли труппу на гастроли в Эдинбург, нам предложили играть в театре, как наш Большой, я тут же сказал: «Это нам не подходит. Другая стилистика, другое решение. Нам чего-нибудь попроще». И тогда нам нашли дом культуры мясокомбината. Он был очень похож на наш театр, и мы там играли.

— Про ваши способности в Москве легенды ходили. Говорили, что построили театр из ничего.

— Вы не представляете, до какой степени мы были бедные! Многое доставалось бесплатно. Кирпич, из которого построено новое здание театра, я привез из Швеции. Там мы попали на прием в ратуше. Рядом была стройка. Я пошел туда и увидел красные кирпичи, такие же, из которых было построено здание ратуши. Взял один и привез в Москву. Отдал на исследование. Выяснили, что такую глину надо везти из Эстонии. Чтобы оттуда привезли 24 вагона материала, Володя Высоцкий поехал со мной на кирпичный завод, а потом в Министерство путей сообщения. Выступил — и у театра появилось 8 тыс. кв. м кирпича. Для контраста в отделке использовали белый мрамор. С него надо каждую весну пескоструйкой сбивать пыль. 20 лет ни разу этого не делали. А уникальный мрамор просто залепили афишами.

Кран-балку для сцены, который стоил очень дорого, завод в Видном сделал бесплатно. Привезли ее в театр для установки — оказалось, ошиблись на 20 см. Пришлось Володе Высоцкому снова ехать со мной в Видное, снова встречаться с коллективом.

— Вы считаете, что сейчас нерачительно обращаются с деньгами в театре?

— Когда Промыслов — председатель Моссовета — сказал, что Театру им. Ермоловой выделено на покупку радиоаппаратуру 60 тыс. рублей, ему на Политбюро сделали выговор:. «Сейчас нужно помогать Кубе, Болгарии, другим социалистическим странам. А вы тратите на какой-то Ермоловский театр. Переживут без аппаратуры».

Закладка первого камня в фундамент нового здания Театра на Таганке, директор театра Николай Дупак — слева, Москва, декабрь 1972 года Фото: РИА Новости/Анатолий Гаранин

Когда я обратился, чтобы 100 тыс. дали на кресла для Таганки, а они стоят гораздо больше, меня послали куда подальше. А 800 уникальных кресел всё же появились в театре. Их сделали по спецзаказу в Финляндии. Кресла удобные. В каждом был динамик. Чтобы их привезти в театр, вопрос решался на уровне Косыгина, на уровне Госплана СССР. Их финны не только сделали, но и привезли на двух трейлерах за свой счет. Кресла служили 20 лет и еще столько же могли прослужить. Но Николай Губенко (худрук театра «Содружества актеров Таганки», которому отошло новое здание. — «Известия») решил купить новые. Те можно было просто перетянуть. Конструкция у них была сделана на совесть.

— Сейчас у всех театров кризис, билеты не продают, спектакли не играют. Хотят, чтобы государство помогло выбраться из кризиса. Как вы на это смотрите?

— Государство должно содержать театры, библиотеки, школы, больницы. Это обязанность руководства страны, города, района. Потому что у театра особая миссия. Он и школа, и университет одновременно. Я сейчас разговариваю с вами по одной простой причине — может, вы найдете возможность изложить мои мысли.

— Не осталось ничего хорошего вспомнить?

— В процентном соотношении (это я абсолютно не грешу): 25% — прекрасно и 75% — неприятности.

— Вы до сих пор душой в театре. Любите Таганку?

— А как не любить? Сердце болит за театр, за то, что происходит с культурой, с ветеранами. Я надеюсь, вдруг кто-то меня услышит. Мне есть что сказать моим коллегам, есть чему научить. Так что будем все здоровы. Посылаю вам самые добрые пожелания в это непростое время.