Выбранные места из переписки с друзьями в эмиграции.
Юрий Анненков. «Русский эмигрант на чужбине во Франции». Обложка журнала «Сатириконъ», 4 апреля 1931
Фото: Юрий Анненковъ
С начала года Россию покинуло более миллиона человек — исследователи уже говорят о шестой волне эмиграции и сравнивают ее с предыдущими. Оснований для сравнений с каждым днем становится все больше: как и когда-то, русская эмиграция постепенно обживает новые города, обрастая своими изданиями, культурной жизнью и новыми связями. Перечитали письма русских эмигрантов за сто с лишним лет и выяснили, как это было: как они привыкали к новой жизни, о чем они думали и что их тревожило, чем раздражали другие эмигранты и манила оставленная родина.
Отъезд
Я убежал из России 14 марта. Меня ловили по Петербургу с 4 по 14 марта. Сейчас нахожусь в карантине в Финляндии. <...> Через четыре дня выйду и месяц проживу в Finland. По ночам еще кричу. Снится мне, что меня продал провокатор и меня убивают. Виктор Шкловский — Максиму Горькому. Финляндия, 24 марта 1922
***
Мы устраиваемся здесь понемногу и устроимся, конечно, не хуже прежнего. Неприятен был только самый момент переезда, как переход от лучшего к худшему. Владимир Ленин — матери. Швейцария, 22 января 1908
***
Дни были очень тревожные. <...> Пахло надвигавшейся катастрофой и близким концом. Поместились мы в трюме, вповалку, на полу. Хотя народу было и очень много, но все же был какой-то порядок. Как мы узнали уже здесь, наш пароход был последний с регулярной эвакуацией. Что было после нас, поддается трудно описанию: говорят, что садившиеся спихивали друг друга в воду, стреляли из револьверов и т. д. Иван Билибин — Николаю Рериху. Египет, 17 апреля 1920
***
Я сердился на Мишле, а потом на наших трамблеров,— это помогло. Как это они не поймут, что с сумой нищего лучше идти в Европу и кричать о России, нежели так жить, как они. Александр Герцен — Марии Рейхель. Франция, осень 1851
***
Наконец я вырвался. Если бы вы знали, с какою радостью я полетел в мою душеньку, в мою красавицу Италию. Она моя! Никто в мире ее не отнимет у меня! Я родился здесь. Россия, Петербург, снега, подлецы, департамент, кафедра, театр — все это мне снилось. Николай Гоголь — Василию Жуковскому. Италия, 30 октября 1837
Адаптация
Постепенно опарижаниваюсь. Ввожу в привычку (и с успехом) утреннее сидение в кафе. Премило. Сажусь за «свой» столик (сегодня, правда, было много народу и пришлось сесть за другой), заказываю (нет, уже не заказываю, сам приносит) кафе-крем и круассан, разворачиваю «Фигаро». Виктор Некрасов — Виктору Кондыреву. Франция, 17 марта 1976
***
«Потеплее ли у нас? Повеселее ли я?..» Лето уж верно у нас началось прежде вашего. А на последний вопрос, прежде чем ответить, я бы спросила тебя, что такое ты называешь весельем. С каждым днем мне здесь становится ловчее. Наталья Герцен — Татьяне Астраковой. Франция, 4 июля 1847
***
Я три недели приучал себя в Берлине к еде, которую давали в Hotel de Rome, и не мог воспитать свой вкус ни к селедкам и визиге, подаваемой середь обеда с сладкой приправой, ни к двадцати тарелочкам соусов из всякой дряни: из чернослива, шафрана, ребарбара, капусты, солодкового корня, гулярдовой воды и пр. и пр., ни к жареному с апельсинами (ей-богу!). Чего же ждать от людей, которые так мерзко едят, кроме золотухи и трактатов о метафизике! Александр Герцен — московским друзьям. Германия, 12 марта 1847
***
Слышал, что предположено ввести налог на балконы, по 50 лир со штуки, ибо они — балконы — «пользуются общественной площадью». После Москвы, Ленинграда чувствуешь себя здесь как-то очень неловко, как бы принужденным сдерживать «свободу дыхания». Максим Горький — Петру Сувчинскому. Италия, 15 ноября 1931
***
У меня бывает такое чувство, что я сидел-сидел на мягком диване, очень удобно,— а ноги-то отекли, надо встать — не могу. Мы все здесь как-то несвойственно нам, неправильно, не по-нашему дышим — и от этого не умрем, конечно, но что-то в себе испортим, наживем расширение легких. Растение в темноте вырастает не зеленым, а белым: то есть все в нем как следует, а — урод. Я здесь не равен себе, а я здесь я минус что-то, оставленное в России, при том болящее и зудящее, как отрезанная нога, которую чувствую нестерпимо отчетливо, а возместить не могу ничем. Владислав Ходасевич — Михаилу Гершензону. Германия, 29 ноября 1922
***
Я приехал сюда с широко разинутым ртом и все глотал и глотал. Василий Кандинский — Арнольду Шёнбергу. Германия, 3 июля 1922
***
В Берлине я наделал, конечно, много скандала и переполоха. Мой цилиндр и сшитое берлинским портным манто привели всех в бешенство. Все думают, что я приехал на деньги большевиков, как чекист или как агитатор. Сергей Есенин — Анатолию Мариенгофу. Бельгия, 9 июля 1922
***
На днях кончился здесь карнавал. Я первый раз видел последний день карнавала за границей — процессии ряженых на улице, повальное дурачество, тучи конфетти (мелкие кусочки цветной бумаги), бросаемых в лицо, бумажные змейки и пр. и пр. Умеют здесь публично, на улицах веселиться! Владимир Ленин — матери. Германия, 20 февраля 1901
***
Хочу домо-о-о-ой! Господи, какая тоска без языка. Ну что это за <...> жизнь, когда ни кондуктор, ни извозчик, ни разносчик, ни швейцар, ни кабатчик, ни лакей не говорят на твоем языке. Ни пособачиться, ни отвести душу не с кем, и такая жуть без легкого, крепкого, меткого, летучего, оперенного словца. Александр Куприн — Владимиру Гущику. Франция, 30 августа 1922
***
До лета кое-где и сыграю здесь, хотя тут немного подходящих городов для игры, да и музыка тут представлена слабо. Немножко успокоюсь, отдохну и, может, начну работать. Тут хоть покой есть, если нет денег... Сергей Рахманинов — Модесту Альтшулеру. Дания, 12 января 1918
***
Я не хочу и не могу быть эмигрантом. Может быть, это очень плохо, но ведь душе не прикажешь. Я остался прежним: верю в Бога, чту память Е. Н. Трубецкого, никому не отдам свои воспоминания детства, юности, ни минуты не сомневаюсь в России. Николай Устрялов — Николаю Цурикову. Китай, 27 октября 1926
Быт
Кушать вообще здесь нельзя как в России. Мясо, например, здесь очень дорого, и в ресторане дают «малую порцию», то же самое яйца и молоко. Хлеба нашего, черного или белого, здесь и в помине нет, и жрешь булки и булки во веки веков. Так что я так привык, что если, <...> случаем, увижу черный кусок хлеба, то подавиться можно от одного взгляда. Марк Шагал — родным. Франция, 1911
***
Мать не приживается. Район (черт с ним, что он старинный) ей не нравится (воздуху, деревьев!), квартира (бог с ней, что она в центре, отдельная, обставленная, а сейчас уже и обвешанная) — еще того меньше. <...> Матери не хватает именно «коммунальности» — не хватает именно соседки, у которой можно попросить примусную иголку, а ее мужа починить кран, а с нею самой пожаловаться на рост цен, ну и вообще переброситься «парой слов». Виктор Некрасов — Виктору Кондыреву. Франция, 5 декабря 1975
***
Мы живем, страдаем, устраиваем выставки, открыли школу, художественную галерею. Денег теперь мало. Давид Бурлюк — Арсению Островскому. США, 14 мая 1933
***
Живется трудненько, заработков никаких, если не считать четырех долларов в месяц из «Сегодня». <...> Но, несмотря на все невзгоды (а у кого их нет?), живем мы, погруженные целиком в природу, отрешившись от мирской суеты и бестолочи. Игорь Северянин — Владимиру Немировичу-Данченко. Эстония, 28 января 1930
***
Остановиться Вам непременно надо у меня! Вас это ни мало не стеснит, кроме Вас в квартире нашей будет жить студент-квартирант,— стало быть, можете хоть в купальном трико по квартире гулять (хозяйки у нас нет). Да и вообще — какие же стеснения могут быть в нашей эмигрантской жизни, когда всякая новая, добрая встреча — только праздник. Саша Черный — Дон-Аминадо. Франция, июля 1922
***
Если ты не был в Мюнхене, не томись желанием быть в нем. Так сказал скучающий Бальмонт. В Мюнхене ничего хорошего нет, кроме пива. Но его я пью лишь тогда, когда у меня нет денег на вино. Константин Бальмонт — Максимилиану Волошину. Германия, 6 октября 1908
***
В Берлине серо, как и полагается. Пиво и пиво. Как Вы знаете, много понаехало москвичей высланных, среди которых больше и вращаемся. Устроили мы тут клуб писателей, по понедельникам слушаем более или менее гениальные произведения. Борис Зайцев — Ивану Бунину. Германия, 28 января 1923
***
Жизнь здесь дорога, трудна, а люди жестокие эгоисты и шарлатаны (говорю про русских). Александр Куприн — Борису Лазаревскому. Франция, 1920
Местные
Отношения российского типа с ночными беседами, внезапными появлениями, одалживанием денег — здесь совершенно исключены. Американское «друг» соответствует русскому «знакомый». Я, например, дружу с Воннегутом, он хорошо к нам относится, неоднократно и в разных формах выражал свою литературную симпатию, но когда у него было 60-летие, он позвонил и сказал: «Приходи в такой-то ночной клуб к одиннадцати, когда все будут уже пьяные…» Сергей Довлатов — Юлии Губаревой. США, 24 декабря 1982
***
Вчера в ресторанчике по пути из Эдинбурга сюда, я попросил (через друга англичанина) дать мне к чаю поджаренные тосты. Он произнес речь, она ответила спичем. «О чем вы так долго говорили?» — «Ни о чем... Просто она сказала, что тосты будут не сразу, а через 5 минут». Виктор Некрасов — Виктору Кондыреву. Англия, 17 марта 1975
***
Кроме фокстрота, здесь почти ничего нет. Здесь жрут и пьют, и опять фокстрот. Человека я пока еще не встречал и не знаю, где им пахнет. В страшной моде господин доллар, на искусство начхать — самое высшее музик-холл. Я даже книг не захотел издавать здесь, несмотря на дешевизну бумаги и переводов. Никому здесь это не нужно. <...> Здесь все выглажено, вылизано и причесано так же почти, как голова Мариенгофа. Птички какают с разрешения и сидят, где им позволено. Ну, куда же нам с такой непристойной поэзией? Сергей Есенин — Александру Сахарову. Германия, 1 июля 1922
***
Прага удивительный город в том отношении, что тут каждый день буквально с утра до ночи все беспрерывно читают лекции и что — еще удивительнее — всех слушают столь же беспрерывно. Однако, если все читать да читать лекции, то ведь думать разучишься, ибо времени для дум не остается. Александр Кизеветтер — Сергею Мельгунову. Чехословакия, 24 февраля 1923
***
Если я до сих пор жив, то только благодаря чуткой Эстии: эстонский издатель выпустил 3 книги моих стихов, эстонская интеллигенция ходит на мои вечера (1–2 раза в год), крестьяне-эстонцы дают в кредит дрова, продукты. Русские, за редкими исключениями, в стороне. Игорь Северянин — Александру Ященко. Эстония, 20 декабря 1920
Эмигранты
По Нью-Йорку бродят в неисчислимом количестве советские граждане, причем это выглядит так естественно, что я уже несколько раз слышал восклицания: «Где же Гордин? Где же Валерий Попов?», как будто Бродвей самое подходящее место для них. Сергей Довлатов — Юлии Губаревой. США, 26 сентября 1988
***
Не забывайте иной раз, что у нас собирается фонд в пользу наших эмигрантов. Я согласен, что было бы лучше, если б часть их умерла с голода — но по слабости все же надобно их покармливать. Александр Герцен — Григорию Вырубову. Швейцария, 16 декабря 1866
***
Большевики берут активностью и инициативой и волевым устремлением. Этого волевого устремления нет в русской эмиграции — совсем нет! Владимир Вернадский — сыну. Франция, 15 июня 1924
***
На днях виделся с Шаляпиным и проговорил с ним несколько часов. Он производит тяжелое впечатление — много говорит, но все как-то невпопад, растерянно и, что печальнее всего,— очень неинтересно. По-видимому, он перестал вообще что-либо понимать не только в политике, но и в музыке и искусстве. С виду он очень похудел и как-то сжался в объеме. Петр Сувчинский — Максиму Горькому. Франция, 8 июня 1930
***
В эмиграции пошли бродить похабнейшие письма и листки. Любопытно, как люди, дома, перед лицом общего пугала, хранившие по отношению друг к другу хотя бы лояльное молчание, здесь развернулись в надменности, интриганстве и общем сволочизме. Василий Аксенов — Белле Ахмадулиной и Борису Мессереру. США, июль 1986
***
Я дал себе зарок ни в каких склоках не участвовать, ни в какой форме. Сейчас же поднимается столько мерзости и злобы, что становится тошно. Всем «о душе» пора подумать, а вместо этого вся эта чушь. Это действительно «разложение эмиграции», старческое ее состояние, как в домах, где старички все ругаются. <...> А надо, как советовал Блок, «тихо жить и тихо думать». И есть о чем. Георгий Адамович — Ирине Одоевцевой. Англия, 8 мая 1959
***
Все нудно в парижской эмиграции. Похаживают в гости, бридж, почитывают доклады, Бердяевы разлагают молодежь, все пичкают вчерашним бульонцем жидким, с приправами, во имя имок и муасонов, с прожилкой из юдофильства, с эманацией всеприемлемости б-кой, с проповедью «терпимости» — дома терпимости. Неистребима эта вонь федотовщины. Иван Шмелев — Ивану Ильину. Франция, 19 января 1935
***
Мы живем замкнуто, почти никого не видим, да и некого видеть здесь: отбросы эмиграции и рыбаки, далекие от искусства. Игорь Северянин — Георгию Шенгели. Эстония, 12 сентября 1927
Радости
Передайте, пожалуйста, Попову, что здесь, клянусь — не вру, продаются огромные бутылки Vоdkа Ророv. Василий Аксенов — Белле Ахмадулиной и Борису Мессереру. США, 1980
***
Здесь все мешается вместе. Вольность удивительная, от которой бы ты, верно, пришел в восторг. Николай Гоголь — Александру Данилевскому. Италия, 2 февраля 1838
***
Я думаю, ты помнишь здешние музеи, вот это в самом деле great advantage, я иногда захожу по пути минут на 15–20, сижу перед картиной и балдею, как В. И. Чапаев перед газовой плитой. Василий Аксенов — Борису Мессереру. США, 7 апреля 1982
***
Что ни магазин, то усираешься. Сегодня зашел в нашу самообслугу купить творога и прилип к книжной полке. Купил-таки вам с Вадиком что-то роскошное про зверей и джунгли (мать не может оторваться), а вчера «Историю Второй мировой войны» на раскладке (вместо 90 фр. за 50 — как тут удержишься!) и уж совсем неизвестно для чего «Энциклопедию убийц». Виктор Некрасов — Виктору Кондыреву. Франция, 4 декабря 1974
Тоска
Теперь живу в Helsinki и так скучаю по России… что и сказать не умею. Хотел бы всем сердцем опять жить на своем огороде, есть картошку с подсолнечным маслом, а то и так, или капустную хряпу с солью, но без хлеба… Никогда еще, бывая подолгу за границей, я не чувствовал такого голода по родине. Каждый кусок финского smorgos’a становится у меня поперек горла. Александр Куприн — Илье Репину. Финляндия, 14 января 1920
***
Года за два, за три до войны все стало как-то киснуть, снижаться — на собрания, на которые приходило прежде 200 человек, стало приходить 50. Это была смена скоростей, неизбежная вне своей страны и при варке в собственном соку без аудитории в течении четверти века. Несмотря на физически сносную для большинства жизнь — стало мучительно недоставать России. Георгий Иванов — Иванову-Разумнику. Франция, 1942
***
Тоска смертная, невыносимая, чую себя здесь чужим и ненужным, а как вспомню про Россию, вспомню, что там ждет меня, так и возвращаться не хочется. Сергей Есенин — Александру Кусикову. По дороге из США во Францию, 7 февраля 1923
***
Здесь скверно, как нигде и никогда еще не было. Кормят плохо. Еть некого. Выпить не с кем. <...> И вот уже месяц ни слова по-русски! От этого такое ощущение, будто бы у меня рот заплесневел. Александр Куприн — Борису Лазаревскому. Франция, 10 сентября 1925
***
Неприятная зима — без снега. В сущности, даже и зимы-то никакой нет, а так какая-то дрянненькая осень, мокроть стоит. Хорошо, что не холодно, и я вполне обхожусь без зимнего пальто, но неприятно как-то без снега. Надоедает слякоть и с удовольствием вспоминаешь о настоящей русской зиме, о санном пути, о морозном чистом воздухе. Владимир Ленин — матери, Германия, 26 декабря 1900
Россия
Там, из Москвы, нам казалось, что Европа — это самый обширнейший рынок распространения наших идей в поэзии, а теперь отсюда я вижу: Боже мой! до чего прекрасна и богата Россия в этом смысле. Кажется, нет такой страны еще и быть не может. Сергей Есенин — Анатолию Мариенгофу. Бельгия, 9 июля 1922
***
На Руси есть такая изрядная коллекция гадких рож, что невтерпеж мне пришлось глядеть на них. Даже теперь плевать хочется, когда об них вспомню. Теперь передо мною чужбина, вокруг меня чужбина, но в сердце моем Русь, не гадкая Русь, но одна только прекрасная Русь: ты, да несколько других близких, да небольшое число заключивших в себе прекрасную душу и верный вкус. Николай Гоголь — Михаилу Погодину. Швейцария, сентябрь 1836
***
В глубине души теплится надежда на скорое возрождение Родины: уж слишком нагло и безобразно гоненье на Церковь, и значит — вскоре восстанет, возмутится народ. Не может не возмутиться: русский он! Пока я думаю так, я могу жить. Игорь Северянин — Владимиру Немировичу-Данченко. Эстония, 28 января 1930
***
Недавно для класса перечитывал «Несвоевременные мысли» Горького. Поучительное чтение, особенно в эмиграции; эффект странно остужающий. Василий Аксенов — Белле Ахмадулиной, Борису Мессереру. США, начало февраля 1984
***
Вчера выпал снег. Это нормально. Было красиво, как в России. Вера Бунина — Татьяне Логиновой-Муравьевой. Франция, 21 января 1945
***
Работаю, а то и нет. Вспоминается Россия — божественная русская весна. Константин Коровин — Станиславу Дорожинскому. Франция, 23 февраля 1938
***
В Россию никогда не вернусь. Просто потому что такой страны нет. Мне некуда возвращаться. Не могу возвращаться в букву, смысла которой не понимаю (объясняют и забываю). Марина Цветаева — Борису Пастернаку. Чехословакия, 27 марта 1926