Ярстарости: Астольф де Кюстин и его визит в Ярославль летом 1839 года

«Из книг о России, вышедших в новейшее время, самая гнусная есть творение подлеца маркиза де Кюстина, – писал литератор Николай Иванович Греч начальнику штаба Корпуса жандармов Леонтию Васильевичу Дубельту в июле 1843 года.

– Испросите мне позволение разобрать эту книгу... Ради бога, разрешите, не посрамлю земли русския! Что не станет в уме и таланте, то достанет пламенная моя любовь к государю и отечеству!»


«Читал ли ты Собаку Кюстина?» – интересовался Василий Андреевич Жуковский в письме к одному из своих друзей. Впрочем, в другом послании он признавал за произведением французского аристократа определённые достоинства: «Нападать надобно не на книгу, ибо в ней много и правды, но на Кюстина».

Мемуары Кюстина произвели огромное впечатление на Александра Ивановича Герцена. «Книга эта действует на меня, как пытка, как камень, приваленный к груди, – писал он, – я не смотрю на его промахи, основа воззрения верна. И это страшное общество, и эта страна – Россия».

Путевые заметки Кюстина наделали много шума. На Западе книга сразу стала бестселлером, а в Российской империи попала под запрет. До 1917 года публиковались лишь отдельные её фрагменты, да и при Советской власти выходила только сокращённая и переработанная версия. Первый полный русский перевод «России в 1839 году» увидел свет в 1996 году и с тех пор неоднократно переиздавался.

Причина негативного отношения к книге – критический взгляд Кюстина на Россию. В восприятии французского путешественника она предстаёт страной варварства и рабства, всеобщего страха и бюрократической тирании. Книга, полная тонких наблюдений, содержит множество нелестных отзывов о русских порядках и нравах. Маркиз увидел и описал отрицательные явления российской жизни, дал выразительные характеристики многим государственным деятелям той эпохи.

Автор знаменитой книги «Россия в 1839 году», французский аристократ и монархист, маркиз Астольф Луи Леонор де Кюстин ушёл из жизни 160 лет назад, 25 сентября 1857 года, в возрасте 67 лет.

Мы не будем спорить с его записками или защищать их от нападок. Перелистаем лишь одну главу – ту, в которой Кюстин описывает своё посещение Ярославля. Посмотрим, каким наблюдательный иностранец увидел город и его обитателей в эпоху царствования Николая I.



«Пусто, печально и тихо»

Астольф де Кюстин прибыл из Москвы в Ярославль 18 августа 1839 года. Столичный знакомый предупреждал маркиза, что путешествие по российским дорогам дорого ему обойдётся. Так и вышло. «К прибытию в Ярославль ни одна часть моей коляски не осталась в целости, – сокрушается Кюстин. – Её будут теперь чинить, но вряд ли она довезёт меня до конца».

Ярославская земля встретила французского гостя холодным осенним дождём. Впрочем, это его ничуть не расстроило. Кюстин вздохнул с облегчением. Одна единственная гроза разом избавила его и от летнего зноя, и от сопутствующих неудобств: пыли, мух, комаров.

Кюстин издалека увидел «цветные и золочёные главы ярославских церквей, которых здесь немногим меньше, чем домов». Подобно многим провинциальным городам России, Ярославль показался маркизу обширным и безлюдным. Как он пишет, причиной тому была не многочисленность зданий, а огромная ширина улиц и площадей.

Дома в городе «расположены далеко друг от друга, так что жителей почти не видать». «От края до края империи царит один и тот же архитектурный стиль», – вздыхает Кюстин, созерцая «псевдоклассические здания» Ярославля.

Воплощённый в жизнь при губернаторе Мельгунове регулярный план застройки Ярославля, не впечатлил искушённого посланца Европы. На его взгляд, город «настолько правильно расчерчен, что кажется вымершим; в нём пусто, печально и тихо».

Досталось и Демидовскому столпу, установленному в 1829 году в память об основателе Ярославского училища высших наук Павле Григорьевиче Демидове. «Высится в Ярославле колонна наподобие петербургской, – пишет Кюстин, – а напротив неё несколько зданий с аркой внизу, подражающих Генеральному штабу в столице... Всё это отличается самым дурным вкусом, и странно не соответствует строению церквей и колоколен; здания эти словно принадлежат не тому городу, для которого их возводили».

Угнетающее впечатление произвела на чувствительного маркиза Волга-матушка, «огромная серого цвета река, с берегами крутыми, словно утёсы». «Серо-металлическое небо» и «монотонные свинцовые тучи, отражающиеся в жестяного цвета воде» довершали череду холодных и суровых картин, встретивших Кюстина в окрестностях Ярославля.



«Русские молчаливы и нелюбопытны»

Ярославцы понравились маркизу больше, чем ярославские ландшафты. «Чем ближе подъезжаешь к Ярославлю, тем больше поражает красота местных жителей», – пишет он. Кюстин «любовался их тонкими лицами и благородными чертами». Француза впечатлили богатые и добротно отстроенные сёла в окрестностях Ярославля, где иногда можно было встретить даже каменные дома. Его эстетическое приятие не распространялось лишь на «женщин калмыцкой расы, горбоносых и скуластых».

Гость был очарован мягким голосом местных жителей, который «звучит всегда густо и звонко, без усилия». Кюстин отметил музыкальность русского языка, который становится «грубым и шипящим, когда на нём говорят чужие». Интересно, что уху его был приятней уличный русский говор, чем салонный. По мнению маркиза, русский – «единственный язык в Европе, который в устах людей благовоспитанных нечто теряет».

В записках Астольф де Кюстин описывает знаменательную встречу с местным населением. Прогуливаясь по берегу Волги, он услышал сквозь порывы ветра песню – «невнятно-жалобную мелодию, смысл которой угадывал сердцем». Несколько человек плыли по реке на длинном плоту, умело им управляя. Плот причалил к берегу недалеко от Кюстина, и его пассажиры направились к маркизу. Тот остановился, однако «туземцы» прошли мимо чужестранца, не удостоив его даже взглядом, ни словом не обмолвившись между собой.

«Русские молчаливы и нелюбопытны, – резюмирует Кюстин свои впечатления, – мне это понятно – то, что они знают, отвращает их от того, что им неизвестно». Замечание куда более глубокое, чем может показаться на первый взгляд. Оно как будто перекликается со знаменитой фразой Пушкина из «Путешествия в Арзрум»: «Мы ленивы и нелюбопытны».



«Словно в Лондоне»

Что касается самого Астольфа де Кюстина, то он был любопытен и отнюдь не ленив. Для удовлетворения своей любознательности маркиз планировал нанести в Ярославле несколько визитов и запасся ради этого рекомендательными письмами. Наибольший его интерес вызывал ярославский губернатор Константин Маркович Полторацкий.

Побывав в домах нескольких семейств Ярославля, проницательный маркиз ощутил скрытое недоброжелательство, если не ненависть, по отношению к первому лицу губернии. Ему наговорили о Полторацком много дурного, вернее намекнули на это дурное. «Доброжелательное любопытство» Кюстина требовало своего удовлетворения.

Утром 19 августа, на второй день пребывания француза в Ярославле, к воротам трактира, где он остановился, подъехала карета, запряжённая четвёркой лошадей. Из неё вышел сын губернатора, «совсем ещё мальчик, в роскошном мундире». Борису Полторацкому в ту пору было 19 лет. Ротмистр лейб-гвардии Гусарского полка, он прожил всего тридцать лет и умер неженатым.

– Мой отец хорошо знает Париж, – заявил юноша, – он будет очень рад принять у себя француза.

– Когда же он бывал во Франции? – полюбопытствовал Кюстин.

Молодой человек смутился. Казалось, вопрос поставил его в тупик. Позже маркиз узнал, что губернатор был участником войны с Наполеоном, о которой Полторацкий-младший тактично решил не напоминать гостю.

Кюстин не знал, что в феврале 1814 года в битве при Шампобере, в период так называемой «шестидневной войны» на территории Франции, генерал-майор Полторацкий был взят в плен. Наполеон долго беседовал с ним о последних военных операциях. «Одни русские умеют так жестоко драться», – говорил своему пленнику французский император.

В просторном и богатом салоне Кюстина ждали губернатор и всё его многочисленное семейство. Гость был представлен губернаторше Софье Борисовне Полторацкой-Голицыной, восседавшей в углу гостиной на увитом зеленью подиуме. Маркиз был поражён, когда та его спросила: «А что, господин де Кюстин, Эльзеар по-прежнему сочиняет басни?»

Граф Эльзеар де Сабран был дядей маркиза. Ещё в детстве он прославился в Версале своим поэтическим даром, хотя не издал ни одной книги. Кюстин попросил Софью Борисовну открыть секрет её осведомлённости.

– Я была воспитана одной из подруг вашей бабушки, – призналась Полторацкая, – она часто рассказывала об уме и талантах вашего дядюшки. Нередко упоминала и вас, хотя уехала из Франции ещё до вашего рождения...

«C этими словами, – вспоминает восхищённый Кюстин, – госпожа ... представила меня своей гувернантке – пожилой женщине, которая лучше меня говорила по-французски, а лицом своим выражала тонкость ума и мягкость сердца».

Надежда маркиза найти в Ярославле настоящих русских бояр оказалась тщетной. Он чувствовал себя «словно в Лондоне или, вернее, в Петербурге». Оказалось, что брат губернаторши, князь Голицын, пишет стихи на французском. Один из его сборников Кюстин здесь же, в гостиной, получил в подарок от автора. Раскрыв книгу, он был поражён умением автора выражать свои чувства на чужом языке.

«Мне ничего здесь не узнать о стране, по которой езжу, – понял маркиз, – но от такого удовольствия тоже грех отказываться, ведь оно ныне, пожалуй, выпадает куда реже, чем просто возможность удовлетворить привлекшее меня сюда любопытство».



«Во всяком вкусе, кроме хорошего»

Памятным эпизодом пребывания в Ярославле стала для Астольфа де Кюстина поездка в резиденцию ярославского архиепископа – Спасо-Преображенский монастырь, куда его сопровождал зять губернатора, ещё один князь в этом семействе. Острый на язык маркиз увидел перед собой «приземистую крепость, заключающую внутри себя несколько церквей и мелких зданий во всяком вкусе, кроме хорошего».

При осмотре монастыря Кюстин был больше всего поражён чрезвычайной набожностью своего провожатого. «Казалось, его светский тон менее всего предвещал такую монашескую истовость». С неизбывным рвением губернаторский зять прикладывался устами и челом ко всем святыням подряд, а их в обители оказалось немало. По подсчётам маркиза, проделывал он это раз двадцать, а крестился практически непрерывно. Напоследок сопровождающее лицо предложило французу «самому облобызать мощи святого, гробницу которого растворил... один из монахов».

«В наших обителях ни одна монахиня не стала бы так часто опускаться на колени, кланяться и падать ниц перед церковным алтарём, как это делал в Преображенском монастыре на глазах у иностранца русский князь, в прошлом военный и адъютант императора Александра», – вспоминает маркиз.



«С большой приятностью»

«В провинции русская знать... любезнее, чем при дворе». Триумфальным аккордом пребывания Астольфа де Кюстина в Ярославле стал обед у губернатора, на который был приглашён чиновничий бомонд города. За столом собралось человек двадцать.

«На Севере принято перед основною трапезой подавать какое-нибудь лёгкое кушанье, – объясняет маркиз своим читателям, – это предварительное угощение... служит для возбуждения аппетита и называется по-русски «закуска».

Кюстин оставил нам обстоятельный перечень того, что подавалось на закуску в доме ярославского губернатора в 1839 году. Свежая икра, копчёная рыба, сыр, солёное мясо, сухарики и печенье – сладкое и несладкое. Подавали также горькие настойки, вермут, французскую водку, лондонский портер, венгерское вино и данцигский бальзам. Всё это участники церемонии ели и пили стоя, прогуливаясь по комнате.

«Иностранец, не знающий местных обычаев и обладающий не слишком сильным аппетитом, вполне может этим насытиться, после чего будет сидеть простым зрителем весь обед, который окажется для него совершенно лишним». Астольф де Кюстин счастливо избежал этой участи. За обедом ему больше всего понравилась стерлядь, «самая нежная на свете рыба», которой он посвятил истинно поэтический пассаж своих записок. Самым же отвратительным показался «холодный кислый суп», он же «ледяной рыбный бульон».

Прощаясь с французом, хозяйка дома любезно пригласила его вечером зайти вновь. Маркиз посчитал для себя невежливым отказаться. В девять часов он был у губернатора. Брат губернаторши оказался не только хорошим поэтом, но и музыкантом отменным. Он «с большой приятностью» играл на виолончели, а жена аккомпанировала ему на фортепиано. Затем перешли к пению народных песен, «также отличавшемуся хорошим вкусом».

В завершение вечера устроили благотворительную лотерею. Все выигрыши, красиво разложенные по столам, были собственноручно изготовлены Софьей Борисовной Полторацкой, её родными и друзьями. На свой лотерейный билет маркиз получил «прелестную записную книжку в лаковой обложке».

Заполночь простившись с радушными хозяевами, Астольф де Кюстин вернулся в трактир. Он не ложился спать, записывая впечатления этого долгого дня и стараясь ничего не упустить. На рассвете 20 августа 1839 года маркиз выехал в своей разболтанной коляске из Ярославля в Нижний Новгород.

Автор
Александр Беляков
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе