ЯРСТАРОСТИ: Как рыбинский купец Никитин уцелел при Советской власти

Первым стал преподаватель музыки Фёдор Фёдорович Заглядимов, у которого юный Костя брал уроки игры на скрипке. Означенный педагог являлся преданным адептом зелёного змия, подтверждением чему было огромное количество воды, которое он употреблял во время занятий с учеником. Исходившее от господина Заглядимова водочное амбре тот с переменным успехом заглушал патентованным ароматическим средством «Сен-Сен», прополаскивая им рот перед уроками.

Выбирать купеческому сыну было не из кого. Пропойца Заглядимов единственный в Рыбинске не только умел играть на скрипке, но и мог научить этому другого. По счастью, вопреки пагубному пристрастию он оказался хорошим наставником, и обучение продвигалось вполне успешно.

Лишь одно обстоятельство смущало Фёдора Фёдоровича: миниатюрный инструмент совершенно терялся в руках его тучного ученика. По зрелому размышлению Заглядимов предложил Константину переключиться на виолончель, более соответствующую его комплекции. Сам он на ней не играл, но струнный от струнного недалеко падает. Никитин переучился самостоятельно, без помощи наставника.

Вторым поклонником Бахуса, оказавшим существенное влияние на ход событий в жизни Константина Андреевича Никитина, стал потомок старинного дворянского рода, музыкант-педагог Александр Сергеевич Челищев, муж талантливой рыбинской пианистки Марии Луарсабовны Челищевой (урождённой Абуладзе). В изящную красавицу-грузинку Константин Андреевич влюбился по самые уши.



Произошло это уже при советской власти, в эпоху новой экономической политики. К этой поре Никитин лишился своего купеческого статуса вместе с движимым и недвижимым имуществом, а на жизнь зарабатывал игрой на виолончели в составе трио рыбинского ресторана «Сан-Ремо». Прекрасная Мария Луарсабовна была пианисткой в том же коллективе.

Прекрасные чёрные глаза заглянули прямо в сердце чувствительного Константина Андреевича, и там торжественно зазвучала виолончель. Трудно сказать, решилась бы она ответить на чувство товарища по работе, если бы не исчерпанность её брака с Александром Сергеевичем. Выдающиеся педагогические способности не мешали Челищеву на протяжении ряда лет пропивать заработанное им и женой, выносить из дома вещи, всё глубже влезать в долги – одним словом, создавать для своей избранницы жизнь совершенно невыносимую. Вскоре они разошлись. Александр Сергеевич покинул Рыбинск, и Мария Луарсабовна осталась одна с дочкой на руках. На пути влюблённого виолончелиста более не было препятствий.

145 лет назад, в 1873 году (точная дата неизвестна), в Рыбинске родился Константин Андреевич Никитин. Он умер в 1939-м вдали от родных мест. Число два стало ключевым в его персональной истории. Жизнь Никитина охватывает собой две эпохи, сердце его поочерёдно принадлежало двум ярким женщинам, два искусства отвлекали его от занятий коммерцией, два города обозначили начальную и конечную точки его жизненного пути, два талантливых мемуариста сохранили для нас подробности этой нетривиальной биографии. И даже в магазине Никитина на Крестовой улице Рыбинска было два зеркальных окна.



Два талантливых мемуариста

В июне 1939 года, через три месяца после смерти Константина Никитина, короткий очерк о нём написал выдающийся уроженец Рыбинска Алексей Алексеевич Золотарёв, человек разносторонних дарований: литературный критик, публицист, краевед, общественный деятель, религиозный философ. Этот текст был первые опубликован лишь в 1993 году, а в 2016-м включён в сборник мемуарной и художественной прозы Золотарёва «Campo Santo моей памяти».



Архангельская ссылка свела их в начале 1930-х годов. По прошествии трёх лет Золотарёв получил возможность перебраться в Москву. Здесь он и узнал о кончине старшего товарища (разница в возрасте составляла шесть лет), отозвавшись на неё проникновенными воспоминаниями.

Другой автор, посвятивший Никитину главу своих мемуаров, был моложе его почти на четверть века. Внук именитого купца, хозяина Шекснинского пароходства, Александр Леонович Авербах родился в Рыбинске в 1896 году. Он получил хорошее домашнее образование, знал языки, мог легко подобрать на рояле любую мелодию. Увлечение театром также Сашу не миновало: в юности он активно участвовал в любительских спектаклях. Вероятно, на почве лицедейства и состоялось его знакомство с Константином Никитиным.

В канун революции Александр Авербах закончил Рыбинское коммерческое училище и перебрался на жительство в Петроград. В 1919 году он стал актёром Большого драматического театра, но вскоре разочаровался в сцене и поступил на экономический факультет технологического института. Этот выбор определил его судьбу. Служенье муз осталось в прошлом. Всесоюзную известность на ниве культуры получил сын Александра Леоновича – кинорежиссёр Илья Авербах, автор фильмов «Монолог», «Фантазии Фарятьева», «Объяснение в любви» и других.



Очерки о рыбинских купцах, написанные Александром Леоновичем Авербахом в 1960-е годы, были опубликованы в книге «Благородство и щедрость «тёмного царства», изданной в Рыбинске в 1991 году. Один из этих очерков посвящён Никитину.



Две любящие женщины

Первой избранницей Константина Андреевича стала дочь театрального антрепренера Никанора Максимова, «очень живая черноглазая девочка цыганского типа» по имени Настенька. Обстоятельства этой скандальной женитьбы подробно излагает Александр Авербах.

Костя начал ухаживать за Настенькой, когда та ещё училась в Рыбинской женской гимназии. Стоило ей получить аттестат, как Никитин тут же объявил матери, что женится. К этому времени он был человеком вполне самостоятельным, руководил типографией, доставшейся в наследство после смерти отца.



Матушка нашего героя Агриппина Егоровна происходила из рода богатых рыбинских мукомолов Шиловых. То была поборница старой веры, женщина строгих правил. Легкомысленный выбор сына её категорически не устраивал. В невесты Косте сами набивались девицы из самых именитых купеческих династий, а тут какая-то «цыганка». Слова матушки звучали как приговор: «Жениться на безбожнице, на комедиантке никогда не позволю!»

Родительский запрет не произвёл на Константина ровно никакого впечатления. Он заявил, что готов жениться на Настеньке без всякого благословения. Мать упёрлась, и Костя показал себя человеком свободных взглядов: снял отдельную квартиру, где и стал жить с любимой в гражданском браке. Лишь когда у пары родилась дочь, Агриппина Егоровна сменила гнев на милость и дала Константину добро на этот брак.

«Борьба его с матерью за Настеньку, дочь театрального антрепренёра и артистку театра, была драматично вычувствована и пережита городом», – сообщает по этому поводу Алексей Золотарёв.

Десятилетия спустя вторая, советская влюблённость Константина Никитина и последовавший за ней развод стали тяжёлым испытанием для всей его семьи, включая взрослых детей – сына и дочь. Вероятно, кто-то на его месте предпочёл бы жить на два дома. «Но Константин Андреевич, будучи человеком цельным, – поясняет Александр Авербах, – не смог, да, видимо, и не захотел превозмочь свое глубокое чувство и переехал жить к М. Ч.».



Два зеркальных окна

Отличительная черта личности Никитина – перфекционизм, стремление быть самым передовым, предоставлять услуги самого высокого качества. В своей типографии, располагавшейся на углу Крестовой и Стоялой улиц, Константин Андреевич тщательно следил за качеством и сроками исполнения заказов. И хотя услуги его предприятия стоили дороже, многие предпочитали иметь дело именно с ним, потому что знали: всё будет выполнено «по чести, как надо». Столь же образцовыми были цветочные оранжереи, устроенные Никитиным на даче.



Аналогичную щепетильность проявлял купец в заботе о положении персонала. В годы, когда средняя продолжительность рабочего дня в России составляла более десяти часов, его рабочие трудились восемь. При этом они знали: ни отпусками, ни наградными хозяин их не обидит.

Лучшая бумага, карандаши, перья продавались в магазине Никитина при типографии. «Мы плохого товара не держим», – с гордостью заявляли продавцы. Александр Авербах вспоминает два больших зеркальных окна, в одном из которых были выставлены канцелярские принадлежности, в другом – предметы роскоши в стиле «модерн»: статуэтки из бронзы, часы, лампа в виде кузнеца, кующего подкову.

Магазин отделан в бледно-зеленых тонах. За прилавком весь день сидит Никитин и пьёт чай с лимоном. Улыбчивый, тучный, румяный. К нему постоянно заходят гости – обычно актёры его театра. Здесь ведутся неспешные беседы, решаются вопросы репертуара. Иногда происходят забавные случаи.

«Галоши у вас есть?» – спрашивает посетитель. – «Есть», – отвечает Никитин. – «Можно посмотреть?» – «Пожалуйста». Младший приказчик приносит галоши Никитина. «Нет, мне новые надо», – поясняет посетитель. «Ах, новые? Так это рядом». Рядом действительно находится обувной магазин. Никитин по-детски радуется шутке. Его хлебом не корми – дай кого-нибудь разыграть.



Две пламенные страсти

Любовь Кости Никитина к молодой жене гармонично сочеталась в его душе с любовью к театральным подмосткам. Можно сказать, что одна приязнь подпитывала другую. Анастасия Никаноровна грезила сценой, но отца-антрепренёра в Рыбинске уже не было. Оставалось уповать на себя и мужа.

Площадкой для реализации совместных творческих замыслов стал созданный Никитиными в 1899 году музыкально-драматический кружок. Настенька стала его примадонной, Костенька – музыкальным руководителем. Творческих сил в Рыбинске оказалось достаточно для того, чтобы каждый месяц выпускать новый спектакль, регулярно устраивать любительские концерты. Участвовали в постановках кружка и московские гости, которым суждена была в скором будущем громкая слава: Александр Сумбатов-Южин, Михаил Тарханов, Александра Яблочкина.



О горячем пристрастии Константина Андреевича к музыке выше уже было говорено. С годами она не сошла на нет. Даже на ночь Никитин читал не газеты и книги, как все обычные люди, а партитуры симфоний или опер. Он любил переписывать ноты и при малейшей помарке рвал нотную бумагу в клочки, чтобы начать сначала. И здесь брало верх стремление к совершенству.

Музыкально-драматический кружок оказался дорогим удовольствием. Годовая сумма расходов стабильно составляла от десяти до пятнадцати тысяч рублей. Но купца Никитина это не смущало. Он умел зарабатывать, умел и тратить. Искусство требовало жертв, в том числе и финансовых. Искусство позже и спасло от неминуемой гибели.

Однажды в Архангельске он, широко улыбаясь, сказал Алексею Золотарёву: 

– Вот рыбинские купцы говорили: «Дурак Костя Никитин: с театром связался да на скрипице играет». Ан вышло на поверку не дурак. Где они... купцы... взглянули бы, скрипица-то мне пригодилась и сберегла меня…



Две непримиримые эпохи

Музыка и вправду спасла его в архангельской ссылке. А в первые годы советской эпохи выручали лёгкий характер и то добро, которое Никитин творил годами. «Ещё живо было сознание исключительности его отношения к своим рабочим в типографии, и в цветоводстве, и в магазине».

Идеальную типографию у него, конечно, отобрали, то есть национализировали. От собственного дома остались у Никитина только две комнаты. Но сам Константин Андреевич без работы не пропал. Его опыт оказался востребован в отделе народного образования Рыбинского исполкома, союзе полиграфической промышленности и Губсовнархозе, куда его взяли бухгалтером.



Вскоре Пролеткульт открыл в Рыбинске театр, где Никитин стал главным администратором. С наступлением НЭПа пригодилась и виолончель. В ресторане «Сан-Ремо» музыкантам не только платили, но и кормили ужином.

«Выдули его из Рыбинска только революционные вихри 30-х годов», – пишет в своём очерке Алексей Золотарёв.



Два граничных города

Вся жизнь Константина Андреевича Никитина уместилась между двумя городами. Ими она как бы ограничена. В Рыбинске он родился, учился, рос, влюблялся, растил детей, строил дело, организовывал театр. В Архангельске выживал, как мог, и в конце концов завершил свой путь на этой земле. Произойти это могло не в 1939-м году, а гораздо раньше. О тревогах и опасностях, выпавших здесь на его долю, сам Никитин рассказывал Золотарёву.



Приехав в Архангельск, Константин Андреевич не сразу нашёл здесь надёжное пристанище. Однажды он был пойман во время облавы и отправлен из города на лесоповал.

«…Иду я в этапе и думаю: погибнут мои руки в лесу на лесозаготовках, и пропаду я как музыкант, надо, значит, выгребаться. Ну и говорю возчикам, которые везут наши вещи: 

– А нельзя ли их вместе со мною отвезти назад в Архангельск?

– Что же, можно. Закопай вещи в сено. А сам выходи обратно лесом на дорогу. Мы тебя подождём…»

Так немолодой и не очень здоровый мужчина спасся от неминуемой гибели. Сначала скитался по чужим домам, опасаясь нового задержания. Потом по ходатайству местного театра ему разрешили работать в Архангельске и даже предоставили жильё. «Сердце его было нежнейшим инструментом». Биться ему оставалось недолго.



«Я сердечно любил этого человека и любовался им в Рыбинске и, пожалуй, ещё больше любовался им в Архангельске, – пишет Алексей Золотарёв о Константине Никитине. – Для меня он неизменно оставался символом одарённости, многоталанности, выносливости и силы нашего великорусского племени».

Поделиться