Здание Всесоюзной государственной библиотеки иностранной литературы в Москве. Фото: Владимир Родионов / РИА Новости
Для нашей страны является привычной ситуация догоняющего перевода, когда на русском языке появляются книги, уже давно ставшие классикой. Но иногда перевод книги приходит точно в срок и на злобу дня. Скорая публикация труда оксфордского историка Марка Сэджвика «Наперекор современному миру: Традиционализм и тайная интеллектуальная история ХХ века» — как раз такой случай. Книга к нам приходит во времена, когда в России государство все активнее обращается к «традиции» как политическому инструменту.
Сэджвик пишет, что учение традиционалистов, возникнув в Европе в начале XX века, почти за столетний срок своего существования так и осталось не более, чем интеллектуальным упражнением, которое только иногда сближалось с реальной политикой. Традиционализм не привлек под свои знамена массы сторонников, поскольку его история окутана домыслами и загадками, как и биографии его идеологов, среди которых француз Генон, румын Элиаде, итальянец Эвола и наши соотечественники Александр Дугин и Гейдар Джемаль. В силу этого история традиционализма, изложенная Сэджвиком, напоминает скорее детективное расследование, нежели теоретический рассказ об идеях.
«Русская Планета» с разрешения издательства «Новое литературное обозрение» публикует фрагмент книги Марка Сэджвика «Наперекор современному миру: Традиционализм и тайная интеллектуальная история ХХ века», посвященный зарождению традиционализма в позднем Советском Союзе.
Хотя традиционализм до перестройки по необходимости ограничивался диссидентскими кругами, уже в 1960-х годах существовали российские традиционалисты. В Советский Союз традиционализм вошел через две московские библиотеки: Библиотеку иностранной литературы и Библиотеку имени Ленина, — которые по неизвестным причинам имели необычайно богатую коллекцию традиционалистских книг.
В 1962 или 1963 году внимание Евгения Головина, поэта, известного тогда лишь кружку диссидентов или «независимых» интеллектуалов, который он возглавлял, было привлечено к сноскам в «Утре магов» Луи Повеля — книге, которая была отдаленным эхом традиционализма. Примерно в то же время такое же открытие сделал в Библиотеке иностранной литературы другой непубликовавшийся российский поэт Юрий Стефанов, начав читать Генона. Стефанов тогда был больше известен как переводчик французской литературы. Головин и Стефанов были знакомы; поэтому неясно, кто из них открыл Генона первым.
Обложка книги Марка Сэджвика «Наперекор современному миру: Традиционализм и тайная интеллектуальная история ХХ века».Обложка книги Марка Сэджвика «Наперекор современному миру: Традиционализм и тайная интеллектуальная история ХХ века».
Интерес Головина и Стефанова к традиционализму передался их кружку, одному из множества маленьких кружков интеллигентов, существовавших тогда по всей стране. Разочарованные во все более убогом позднесоветском марксизме-ленинизме, эти диссиденты, или «независимые» интеллектуалы, обитали по краям советской жизни, бойкотируя такие институции, как Коммунистическая партия и комсомол, членство в которых было необходимо для успешной карьеры в науке и журналистике, где обычно и трудились представители интеллигенции. Вместо этого они работали как статистики, библиотекари или дворники. Следуя установившейся в России практике, они встречались на квартирах друг друга, говорили и пили, но также читали и обсуждали философию, литературу и поэзию, циркулировавшую в форме самиздата.
В этой среде также процветала альтернативная и прежде всего рок-музыка, к которой тогда неодобрительно относились официальные власти. Многие из этих интеллектуалов сами учили иностранные языки (часто опираясь на запрещенные тексты). Их самообразование в гуманитарных науках порой достигало уровня, значительно превышающего уровень подобных самоучек на Западе, но недостаток формальных интеллектуальных рамок часто подталкивал к снижению требований и отсутствию дисциплины, что могло приводить к удивительным пробелам в образовании.
В кружок Головина входили Стефанов, Гейдар Джемаль и(чуть позже) Александр Дугин. Эти трое впоследствии стали самыми влиятельными традиционалистами России. Джемаль, вошедший в кружок в 1967 году, был москвичом азербайджанского происхождения, чье образование и воспитание было светским и советским, а не мусульманским. Еще юношей он открыл для себя философскую библиотеку своего деда по матери, турка, который родился в Османской империи, эмигрировал в Россию, принимал участие в Октябрьской революции на стороне большевиков, а потом преподавал в престижном Государственном институте театрального искусства (ГИТИС). Дугин, присоединившийся к кружку в 1980 году, был сыном полковника советской армии.
Головин, Стефанов, Джемаль и Дугин трудились над реконструированием традиционализма по книгам, которые они нашли в Ленинской библиотеке и Библиотеке иностранной литературы, порой пытаясь угадать по контексту содержание недоступных книг, известных им только по названиям. Хотя «SymbolismedelaCroix» («Символизм креста») Генона был недоступен (он находился в «закрытом фонде» Ленинки), «PaganImperialism» («Языческий империализм») Эволы (в исправленном, более традиционалистском лейпцигском издании 1933 года) в той же Ленинской библиотеке стоял в открытом доступе с самого момента приобретения в 1957 году — кто бы ни отвечал за такие решения, он явно не заглядывал в эти книги. Большинство российских традиционалистов, хотя и опирались, в конечном счете, на объяснение модерности, которое дал Генон, все же откликнулись (после 1991 года, по крайней мере) на модель, предложенную Эволой.
Один Стефанов представлял скорее геноновское, нежели эволианское течение.
Традиционализм давал интеллектуально удовлетворительное объяснение советской реальности, в которой жили советские диссиденты и которую они отвергали, но он не сподвиг их на какие-либо действия. Дугин перевел «Языческий империализм» на русский в 1981 году, но его попытки распространить текст в самиздате не увенчались особым успехом. Ни духовная пропаганда, которую вел Генон, ни тем более политическая, обычно связываемая с деятельностью Эволы, были невозможны в Москве 1960–1970-х годов. Любая политическая активность пресекалась по понятным причинам, а духовная была ограничена из-за отсутствия необходимой инфраструктуры. Связаться с существующими традиционалистскими религиозными группами за пределами Советского Союза было трудно, хотя Владимир Степанов (не путать с Юрием Стефановым), выпускник московского Института философии, принадлежавший к кружку Головина, сумел войти в контакт с (нетрадиционалистским) британским неосуфием, известным прозаиком и поэтом Робертом Грейвзом.
Александр Дугин, Гейдар Джемаль, Евгений Головин, Юрий Мамлеев (слева направо). Фото: arthania.ru
Александр Дугин, Гейдар Джемаль, Евгений Головин, Юрий Мамлеев (слева направо). Фото: arthania.ru
Хотя Джемаль, может быть, и вступил в суфийский орден накшбандийа в 1980 году в Таджикистане, суфизм, судя по всему, не был для него чем-то особенно важным. Когда в 1980 или 1982 году он взял с собой Дугина в месячное путешествие по горам Зеравшана на северо-востоке Памира, они посетили не шейха Джемаля, а могилы различных суфийских святых.
Единственной формой деятельности, которую мог себе позволить кружок Головина, была имитация жизни на «Корабле дураков». Время от времени Головин поручал «экипажу» читать поэтические, алхимические или эзотерические тексты — эти чтения продолжались днями (а порой и неделями) на фоне постоянного пьянства. То, что Дугин позже называл «излишествами во всех формах», считалось формой бунта. Следы этих излишеств заметны в некоторых рассказах другого члена кружка Головина, писателя Юрия Мамлеева, названного одним исследователем «мастером сексуального и некрофильского гротеска». Эти следы также можно увидеть и в любовных при-ключениях некоторых из участников; жены двоих членов кружка впоследствии стали активистками лесбийского движения.
Традиционализм тогда существовал только в Москве, хотя корреспондент Грейвза Степанов послужил агентом его проникновения в Эстонию. Он пробудил интерес к традиционализму у ХальяндаУдама, эстонца, который с 1967 по 1971 год писал кандидатскую диссертацию в московском Институте востоковедения. Изначально Удам интересовался индологией, но, изучая библиотечный каталог по индийской философии, он наткнулся на «L’introductiongenerale a l’etudedesdoctrineshindoues» Генона. Книга произвела на него сильное впечатление, и Удам стал искать и читать другие традиционалистские работы при помощи Степанова, которому его представил научный руководитель по институту. Затем он вернулся в Эстонию и стал первым эстонским традиционалистом. Однако между Удамом и кружком Головина не было значимых контактов, и в дальнейшем он стал критиком российского традиционализма.
Кружок Головина почти не привлекал внимания властей, хотя Джемаля, по слухам, несколько раз сажали в сумасшедший дом (это был стандартный способ репрессий, направленных на диссидентов). КГБ явно терпел подобные кружки, но лишь в определенных рамках, которые Дугин заметно переступил. В 1983 году власти узнали о вечеринке в мастерской одного художника, на которой Дугин играл на гитаре и пел то, что он называл «мистическо-антикоммунистической песней». Его на недолгое время задержали. КГБ обнаружил в его квартире запрещенную литературу, в основном книги Александра Солженицына и Мамлеева (писателя, который входил в кружок Головина, но эмигрировал в США еще до того, как в нем появился Дугин). Дугина отчислили из МАИ, где он тогда учился. Он нашел себе место дворника и продолжал посещать Ленинскую библиотеку по поддельному читательскому билету.
Период перестройки (1986–1991 годы) был во многих смыслах золотым веком «независимых» интеллектуалов. Совершенно неожиданно прежде немыслимое стало возможным и даже популярным. Ограничения сняли; перед некоммунистами открылись новые области; можно было выражать новые идеи. В 1988 году в «Бюллетене эстонского Восточного общества» даже опубликовали перевод (Удама) «Cyclescosmiques» («Космических циклов») Генона.
Именно в эпоху перестройки российский традиционализм предпринял первые активные шаги. В 1987 году Дугин и Джемаль вместе вступили в общество «Память», позже описываемое Дугиным как «самая реакционная из существовавших организаций». Они надеялись обратить ее в сторону традиционализма, почти так же как Элиаде собирался использовать Легион Архангела Михаила в Румынии, а Эвола надеялся использовать фашистов, Herrenklub и СС.
Юлиус Эвола. Фото: terrapapers.comЮлиус Эвола. Фото: terrapapers.com
«Память» была средоточием сопротивления перестройке. Несколько общественных организаций, основанные во второй половине 1970-х годов историками и реставраторами и изначально ставящие своей целью сохранение русского культурного наследия, в 1987 году переросли в массовую политическую организацию, которая возникла, возможно, под покровительством КГБ в качестве «безопасного клапана для выпуска пара, который накопился у диссидентов». Общество «Память» критиковало реформы Михаила Горбачева и призывало защитить «исконную культуру» России; оно сражалось с «русофобией», сионизмом и мировым масонским заговором.
Под «русофобией» понимались действия, угрожающие ослабить или реально ослабляющие советское государство, замена советских стандартов и ценностей на либеральные и западные.
Попытки Дугина и Джемаля подчинить своим целям общество «Память» были не более успешными, чем похожие попытки Элиаде или Эволы. Семинары, которые они организовали, привлекли значительный круг слушателей (до 100 человек), и Дугин был назначен в Центральный совет «Памяти» в конце 1988 года, но в 1989 году они поняли бесперспективность своей затеи и покинули «Память»; Дугин позже описывал ее членов как «истериков, стукачей от КГБ и шизофреников». Многие другие пришли к схожим выводам, и «Память» вскоре вернулась на свое малозаметное место. Ее значение для российской оппозиционной политики было примерно таким же, как у теософии длязападной эзотерики: она была форумом, который облегчил возникновение фигур, ставших важными в других местах.
После 1989 года деятельность Джемаля и Дугина шла независимыми друг от друга, хотя и параллельными путями. В 1990 году, когда в Советском Союзе начал пробуждаться исламизм, Джемаль стал одним из основателей Партии исламского возрождения. После распада Советского Союза Дугин стал все больше заниматься политикой, вначале — в сотрудничестве с двумя главными фигурами политической жизни того времени. Первым был Геннадий Зюганов, лидер Коммунистической партии Российской Федерации (КПРФ). Вторым, более близким соратником был Александр Андреевич Проханов, лидер группы «патриотов». Проханов был плодовитым писателем, одной из наиболее заметных книг которого был роман «Дерево в центре Кабула» (1982). Эта книга об афганской войне и другие работы на схожие темы принесли ему ироническое прозвище Соловей Генштаба.
Для Дугина, которого некогда КГБ арестовал как диссидента, переход к сотрудничеству с Зюгановым, лидером КПРФ, был довольно удивительной трансформацией. Как мы еще увидим, позже с ним произошла еще одна трансформация того же масштаба, когда при президенте Путине он начал выходить из сферы влияния КПРФ и двигаться в сторону политического мейнстрима. Эти перемены не говорят о непостоянстве Дугина. Как и Эвола, он всегда был верен только своей собственной идеологии, а не существующим вокруг политическим партиям.
Сэджвик, М. Наперекор современному миру: Традиционализм и тайная интеллектуальная история ХХ века — М.: Новое литературное обозрение, 2014.
Книга выйдет в издательстве «НЛО» в феврале.
Сергей Простаков