Остров Обломов: когда мы проснулись

210 лет исполняется со дня рождения великого писателя земли русской Ивана Александровича Гончарова. 


Если начнёшь действовать, то обязательно что-нибудь случится, и где-то прорвётся, лопнет, и получишь по шапке, и потеряешь свою синекуру. Гончаров – человек на службе – это ясно чувствовал и хорошо понимал. Вот и Обломов словно осознаёт, что если он встанет с дивана и начнёт действовать, то мир вокруг видоизменится.

***

210 лет исполняется со дня рождения великого писателя земли русской Ивана Александровича Гончарова.

18 июня 1812 года в городе Симбирск (ныне – Ульяновск) он родился. Появились ли у вас соответствующие коннотации от этих строк? Родились ли некие образы? Как минимум, флэшбеки из школьных кабинетов русского языка и литературы, где на стенах висели чёрно-белые и часто не слишком удачные портреты классиков. Когда слышишь Достоевский, Толстой, Горький, Пушкин, Чехов – тут же вырисовываются соответствующие образы в головах.

А вот описать Гончарова? Хм, весьма непростая задача.

Но если попробовать вот так: 18 июня 1812 года родился автор романа «Обломов». И почти все сразу всё понимают. Даже представляют себе кого-то. Обломов – один из главных образов мировой литературы, который ставят в один ряд с Дон Кихотом, Фаустом, Гамлетом. Иностранцы, так считается, видят в Обломове национальный русский архетип, инициирующий миф, если угодно. И они недалеки от правды.

Кстати, любопытно, что книга «Обломов» (до этого текст печатался частями в «Отечественных записках») вышла сначала в Англии и только через год после этого в России. Можно ли сейчас представить нечто подобное? С современными российскими писателями? Значение национальной литературы, к сожалению, очень часто зависит от роли и положения страны, к которой она принадлежит.

«Русский писатель должен жить долго». Эту фразу приписывают то Сологубу, то Островскому. Гончаров прожил 79 лет – весьма и весьма немало. Он не был женат, почти всю жизнь верно служил Отечеству – в том числе, цензором, также преподавал словесность наследнику русского престола, за то и другое был критикуем нещадно. За долгую жизнь написал три романа – все, как известно, на «о»: «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв». Есть ещё блестящие путевые очерки (назовём их так) «Фрегат «Паллада».

Второй роман – об Илье Ильиче Обломове – сделал Гончарова главным писателем России, а вот «Обрыв» скинул его с царственного облака вниз. Этот монументальный роман – сильнейший, на самом деле – несколько запоздал: выйди он не 1869-м, а в 1859-м, к примеру – до отмены Крепостного права, – и эффект был бы иной.

Последние годы Иван Александрович откровенно чахнул в своей квартирке на Моховой, не выходя неделями. Постоянно ругался с Тургеневым, обвиняя того в плагиате и воровстве идей. Злая ирония заключается в том, что прах Гончарова перезахоронили в 1956 году на Литераторских мостках Волковского кладбища и упокоили его как раз-таки рядом с прахом заклятого врага. Перед смертью поговаривали и о психических проблемах Гончарова, да и выглядел он как заброшенная русская усадьба, в которой некому навести порядок. А барин, барин-то где? И после – обрыв, смерть.

Тут начинается самое интересное. Гончаров не только прописался в русском сознании, но и смог из поколения в поколение удивительно перекликаться с временами, сменяющими друг друга. Да, возможно, для современного читателя несколько устаревает его стиль, но образы, темы, которые дал писатель тогда, во второй половине XIX века, с десятилетиями, наоборот, только обрастают всё новыми смыслами, получая принципиально иное, крайне актуальное прочтение, подчас совершенно необычное – и в том есть безусловный гений писателя. Гончаров работает и на разных пластах сознания, и на разных пластах истории тоже.

«Обломова», как мы знаем, публика встретила восторженно. Редкое единодушие! А вот самого главного героя – Илью Ильича – тут же нарекли персонажем отрицательным. «Смотрите: к чему приводит обломовщина – к трагедии!» – примерно так воскликнул критик Добролюбов, и многие ему даже поверили. Советская догматика часто истолковывала роман как яростное клеймение крепостнической России. Любопытно, кстати, что «Обломова» не раз исключали и возвращали в школьную программу. Почему? Скучно было читать этот роман детям? Есть и такое объяснение. Но, пожалуй, главный фокус в том, что вышестоящие инстанции, толкователи образов, смыслов, идей, и сами не знали, как верно прочесть «Обломова».

Вот кто он? Неужели только лишь барин, который не в состоянии встать с дивана и написать письмо любимой женщине – той, которую, в конце концов, бездействуя, он теряет? И женится на другой, любуясь её локтями и кушая непростительно, порочно много. Есть такое прочтение, но оно не просто ошибочно, а преступно ошибочно. Тогда кто Обломов? Возможно, некто глубинный, стоящий в самом центре русского сознания? Некто видящий Россию?

Школярское упрощение, конечно, делить героев на положительных и отрицательных, но именно этот путь в сознании масс проделал Илья Ильич Обломов – от барина-ленивца до носителя высшей идеи, перекликающейся с тем, что китайцы называют у-вэй. Перевести данное понятие, ставшее краеугольным камнем китайской философии, на русский язык достаточно сложно. Можно попытаться истолковать его как «недеяние», как «созерцательную пассивность» – в общем, нет причин для того, чтобы действовать. Более того, действие может быть не только бесполезно, но и даже вредно. Как там в «Дао дэ цзине»? «Тот, кто знает, не говорит. Тот, кто говорит, не знает».

В России «у-вэй» получает своё развитие, свой путь. Упрощая, это то, что заключено в известной пословице: «Инициатива наказуема». Оттого столетиями в правительственных кабинетах у нас сидят сытомордые начальники, существующие по извечному принципу «лишь бы чего не вышло». А ведь если начнёшь действовать, то обязательно что-нибудь случится, и где-то прорвётся, лопнет, и получишь по шапке, и потеряешь свою синекуру. Гончаров – человек на службе – это ясно чувствовал и хорошо понимал.

Вот и Обломов словно осознаёт, что если он встанет с дивана и начнёт действовать, то мир вокруг видоизменится.

В какую сторону?

Предсказать невозможно. Но любое вмешательство приведёт к необратимым последствиям – так лучше спасать мир, как говорили во время самоизоляции, не вставая с дивана. Сохранение чистоты души возможно только без соприкосновения с внешним миром, потому что любые контакты с ним неизбежно испачкают тебя звенящей «пошлостью пошлого человека». «Мир ловил меня, но не смог», – говорил бродячий украинский философ Сковорода, но правильнее, чтобы мир этот в принципе не знал, кого ему стоит ловить. Обломов в таком контексте предстаёт уже положительным героем, чистым, светлым человеком, боящимся замарать свою душу.

А вот Штольц – в частности, в киновариациях на тему от Никиты Михалкова «Несколько дней из жизни И.И. Обломова» – становится чуть ли не злодеем мефистолевского типа. И, действительно, казалось бы, Штольцы в конечном счёте победили – эти оборотистые молодые люди, делающие капитал и никогда не останавливающиеся.

Пожалуй, лучше всего они проявили себя во время распада СССР и после него. Тогда совестливые, порядочные люди, остро чувствующие несправедливость происходящего вокруг, предпочитали спиваться, удаляясь от происходящего. Они не хотели и не могли в этом участвовать. А вот оборотистые господа, новоявленные self–made men действовали напористо и резко, готовые с радостью и выгодой послужить маммоне. Сейчас, к слову, данную роль выполняют топ-менеджеры и коучи, эти адепты, мечтающие стать жрецами, «нового дивного мира».

Вот только порядочностью Штольца они не обладают. В них есть одна лишь гордыня (что и означает немецкое слово “stolz”), заслоняющая и отодвигающая любого другого человека, кроме себя. История Обломова, напомню, рассказана собственно Штольцем. И он же, этот лошадиноподобный господин, жеребец, скачущий только вперёд, альфа-самец, как сказали бы сейчас, сначала помог Илье Ильичу, а после усыновил вместе с Ольгой, несбывшейся невестой Обломова, его ребёнка. Сам же Обломов в итоге умер от ожирения сердца. Сколь сильный и точный образ, не правда ли?

Штольц и Обломов – это две крайности, две стороны одной России. Не станем забывать, что Штольц не лютеранин, не католик, а православный, русский по матери. Так Гончаров показывает два пути для России, но это, если копнуть, вгрызться, два пути к одному обрыву (используя терминологию Шафаревича). Собственно во многом такой обрыв Гончаров и показал в своём одноимённом произведении – этом романе-пророчестве. Там уходящая, теряющаяся Россия – запущенный сад, аллеи которого переходят в лесные тропы, исчезая в чаще. Бездействие не равно «недеянию» – оно губительно и тлетворно. Душа в таком случае не блюдет чистоты, а, наоборот, порастает мхом.

Гончаров актуален, да, злободневен, социален как сказали бы сейчас, но он бы не был велик, если бы ограничился только этим. Ведь, по сути, Гончаров создаёт «Обломова» как медитативный, психоделический роман. Как своего рода познание и погружение в русскую нирвану; то, что позднее на свой манер станет интерпретировать Борис Гребенщиков в альбомах «Аквариума» 90-х. И все эти аллюзии, коннотации с нирваной, с «у-вэй» ни в коем разе не отнимают у Гончарова русскости; наоборот, он очень русский писатель, глубинно, экзистенциально, медитативно русский.

Действительно, есть те, и их немало, кто считает «Обломова» во многом скучным романом. Сам Гончаров рекомендовал не читать его первые двести страниц. И я, будучи школьником, споткнулся как раз-таки на них. Однако спустя много лет, уже после тридцати, я оказался на пляже в Батилимане и впервые лет за десять, наверное, был предоставлен самому себе. В строительном вагончике, переделанном под место отдыха, под кроватью валялась лишь одна старая, пыльная книга, густо пахнувшая плесенью и умиранием. Это был «Обломов», и с ним я оказался на пляже. Дальше произошла великая трансформация. Я читал роман на берегу моря и погружался в совершенно медитативное, видоизменённое состояние – в своего рода транс. Точнее, не я погружался, а меня туда погружали.

Само время при чтении этого романа начинает течь по-другому, оно как бы перестаёт существовать в принципе. Весьма ценное качество в мире, где постоянно спешат и торопятся. Психоделический эффект от «Обломова» сильнее, чем от лучшей пластинки Pink Floyd, и вдвойне удивительно, что эффект этот создаёт государственный цензор; и откуда что только берётся? А где ещё так трансформируется реальность? Во сне, конечно же. И неслучайно, центральное место в романе занимает «Сон Обломова». Илье Ильичу снится деревня Обломовка, с которой как бы сравнивается вся России. Сама ткань этого бытия существует как сон и как во сне, и тут Гончаров удивительно перекликается с гением кино Дэвидом Линчем.

Тот также балансирует между реальностью и сном, когда одно стремительно переходит в другое, не отличишь, и в ленте «Малхолланд драйв, и, конечно же, в культовом сериале «Твин Пикс». Собственно, одно из объяснений смыслов этого великого кино: происходящее там есть лишь сон агента ФБР Дейла Купера. Но нам сейчас интересно другое, а именно вопрос, который в третьем сезоне «Твин Пикс» слышит Гордон Коул, встретившись с Моникой Белуччи: «Мы как спящий, который видит сны, а потом живёт во сне. Но кто этот спящий?».

Тот же вопрос можно и нужно адресовать и к «Обломову». Кто видит сон? Кто живёт в нём? Сам Обломов? Или автор? Или вся Россия? Или некто другой, видящий их во сне? И, главное, что произойдёт, если проснуться? Последний вопрос частично отсылает нас к другому культовому кино – сколько же перекличек у Гончарова с современным искусством! – к Нео из «Матрицы». Его путь избранного начинается с того, что на чёрном экране монитора появляются зелёные буквы, складывающиеся в “wake up, Neo!». И он просыпается, но долго не в силах принять новую реальность, потому что она отвратительна, и нет ничего лучше неведения Так заявляет предатель Сайфер. Люди не хотят просыпаться – они сознательно выбирают матрицу, населёнными Штольцами, эволюционировавшими (или деэволюционировавшими?) в агентов Смитов.

По сути, Обломов – это свой мир или, что точнее, своего рода остров, за пределы которого он и не собирается выходить. Как и Россия, инициирующим мифом которой является Илья Ильич. И тут мне логично вспоминается большой русский философ Вадим Цымбурский, который полагал, что Россия есть остров, выходя за пределы которого она рискует исчезнуть. Согласитесь, всё вышесказанное удивительно перекликается с тем, что мы наблюдаем сегодня.

Нам снова и снова повторяют, что Россия очнулась ото сна – и, похоже, это действительно так. Более того, наша страна, мы сами очевидно вышли за пределы своего острова. Так чем это грозит для нас? И может ли нас погубить? У Гончарова, напомню, Обломов в конечном счёте, как минимум, не победил. Чего ему не хватило? В первую очередь концентрации, сосредоточения. И в этом секрет, в этом ответ – в формуле «Россия сосредотачивается», как точно определил когда-то глава внешнеполитического ведомства Горчаков. Что ж, мы проснулись – пришло время сосредотачиваться.

Автор
Платон Беседин Прозаик, публицист
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе