Русский народ и инородцы: национальный вопрос у крайне правых в Российской империи начала XX века в контексте процессов нациестроительстваё

PI: продолжаем публикации статей из сборника «Тетради по консерватизму», посвященному святому Иоанну Кронштадскому.

Материал Алексея Панченко рассматривает взгляды различных представителей правого лагеря Российской империи и многообразие понимания ими национального вопроса.
 

К началу XX века стало очевидно, что политика русификации Александра III, наложившаяся на процессы модернизации, начатые Великими реформами Александра II, привела к неожиданным для власти результатам. Необходимость преобразования населения в нацию, без чего невозможным было сохранять политическое влияние в мире национальных государств, была ясно осознана имперским правительством. В то же время идея создания гражданской нации, фактически находившаяся под запретом после восстания декабристов, продолжала владеть умами интеллектуалов – как либерально, так и консервативно настроенных. Это привело к тому, что одновременно существовало несколько проектов нациестроительства, принципиально различавшихся между собой как образом конечного результата, так и средствами его достижения. Ситуация усугублялась тем фактом, что в отличие от большинства европейских стран, которые были в целом этнически однородными[1], Российская империя была полиэтничным государством, причем различные народы, входившие в ее состав, имели разный уровень национального самосознания. Соответственно попытки русификации зачастую давали обратный эффект, стимулируя появление национальных движений, настроенных резко против центральной власти, осуществлявшей такую политику.

Все это накладывалось на стремительный процесс урбанизации – за полвека с начала Великих реформ доля городского населения почти удвоилась. Переселение людей в города разрушало традиционные формы организации, которые успешно справлялись с поддержанием порядка в предыдущие столетия. При этом новых способов включения горожан в имперскую структуру властью не предлагалось, из-за чего процесс самоорганизации пошел по пути заимствования идей, характерных для гражданских наций Западной Европы. В результате к началу правления Николая II имперская структура претерпевала серьезные изменения. Большая часть населения, по-прежнему, проживала в относительно изолированных сельских общинах, будучи отнесенной к крестьянскому сословию. В похожем положении находились и инородцы, под которыми в данном случае понимается сословие, права и обязанности которого были определены законодательно. Около 18% составляли горожане, которые формально принадлежали к городскому сословию, но разным его состояниям: мещане, купечество, рабочие, а также представители двух других сословий: дворяне и крестьяне – но фактически уже начали сорганизовываться в некоторое подобие гражданской нации, при этом лишенной гражданских прав и не имеющих доступа к управлению не только страной, но и городом. Примерно 1,5% населения составляли дворяне, однако к тому времени они уже в значительной части утратили прежнее сословное единство, частично войдя в число горожан, частично сохранив свое особое привилегированное положение. Ситуация в городах осложнялась еще и тем, что в конце XIX века властями была инициирована новая волна иммиграции, имевшая качественное отличие от предыдущих, пунктом назначения которых были земледельческие районы. В число новых иммигрантов входили «административный персонал, белые воротнички, квалифицированные и неквалифицированные рабочие, мастера, торговцы, техники, мелкие и средние предприниматели» [10, с. 14]. Они обладали значительно более развитым гражданским сознанием, имели опыт самоорганизации и борьбы за свои права, что делало их потенциальными лидерами формирования гражданского общества в городах Российской империи.

При этом верховная власть категорически отказывалась идти по пути вовлечения населения в процесс управления и наделения его политическими правами, одновременно стремясь сконструировать единую национальную общность на основе русского языка и православия, которые активно насаждались на национальных окраинах, а также в Сибири. Как указывают авторы «Новой имперской истории Северной Евразии»: «Сознательно или стихийно, имперские власти все чаще прибегали к манипулированию чувствами групповой солидарности горожан, пытаясь удержать контроль над “восстанием масс”. В отсутствие демократических институтов, они могли предложить только этнокультурное, узкое понимание нации как “истинно русской”, противопоставляемой всем остальным. Возбуждая неприязнь одной категории массового общества против другой, власти получали непрочный контроль хотя бы над частью толпы – той, которую власти поощряли. Ценой довольно условного контроля была систематическая дестабилизация городского массового общества» [16, с. 391].

Однако все это происходило в условиях отсутствия сколь-нибудь стройной национальной политики, поскольку даже само понятие нации или национальности на правовом уровне не было закреплено. Это нашло отражение в ходе первой Всероссийской переписи населения 1897 года, где вопросы о национальности отсутствовали, зато были пункты о родном языке и вероисповедании. Пожалуй, единственной национальностью, по отношению к которой существовала относительно последовательная политика, были евреи, однако одновременно они были включены в инородческое сословие, для которого существовало отдельное законодательство. Смешение сословных и этнических категорий проявилось и в выделении казаков и финляндских уроженцев в отдельные группы при проведении той же переписи. Все это приводило к тому, что даже политика русификации, особо активно проводимая в правление Александра III и Николая II, понималась ее акторами порой очень различно. Во-первых, как указывает А.И. Миллер, в дореволюционном русском языке существовало два варианта написания самого слова «обрусение» – через «е» (и тогда под ним понималось воздействие на индивида или группу с целью русификации) или через «ѣ» (в этом случае речь шла о принятии тех или иных черт «русскости»). Во-вторых, сама «русскость» имела несколько измерений: конфессиональное, культурно-языковое и расовое [14, с. 61, 69].


Н.И. Бобриков


Из-за этого меры по русификации часто оказывались разнонаправленными, приводя совершенно не к тем результатам, которые планировались. Причем в разных регионах империи, в зависимости от конкретных администраторов, а также из-за противодействия или содействия со стороны различных местных сообществ одни и те же меры могли дать противоположный эффект. Важную роль играл и различный административный статус тех или иных окраин империи, лояльность местных элит, а также внешнеполитическая обстановка. По-разному оценивались меры по русификации и различными общественными группами, причем зачастую политика правительства подвергалась критике как слева – за излишнее ущемление прав различных меньшинств, так и справа – за непоследовательное проведение линии на унификацию. Наиболее ярким примером может считаться ситуация с Финляндией, которая вообще воспринималась то как государство, находящееся в состоянии унии с Российской империи, то как одна из окраин, нуждающаяся в интеграции. Так, один из консервативных публицистов – П.И. Мессарош – в 1897 году предлагал провести полную реорганизацию системы управления краем: замена местных учреждений общероссийскими, введение русского языка в делопроизводство, а также произвести передачу всех учебных заведений в ведение Министерства народного просвещения, переведя систему обучения на русский язык [13, с. 330]. В то же время представитель левого лагеря – А.В. Игельстром – по поводу гораздо менее радикальных преобразований, осуществленных в Финляндии генерал-губернатором Н.И. Бобриковым, отзывался как о «годах беззакония» и «народного бедствия». При этом он же сокрушался по поводу того, что широкие массы финнов не выступали против этих преобразований, поскольку их непосредственно они не задевали [15, с. 181, 185].

В силу неразделенности социальной и национальной политики, многие национальные движения в Российской империи изначально формировались как социалистические. Это было связано с тем, что те или иные социальные и экономические проблемы воспринимались как порожденные действиями или бездействием центральной власти, направленными против конкретных национальностей. В ряде случаев это было реальностью, например, в отношении евреев, иногда такие идеи подогревались местными элитами, но чаще всего речь шла об общих проблемах, характерных для модернизирующегося общества. По этой же причине первые партии в Российской империи создавались либо как отражающие интересы отдельных национальностей (причем, как правило, проживающих на окраинах – поляков, финнов, украинцев, армян, азербайджанцев, исключением были евреи, проживавшие в разных регионах страны), либо как представляющие классы или сословия – в первую очередь крестьян (эсеры) или рабочих (социал-демократы). Причем даже в «классовых» партиях значительную роль играли представители национальных меньшинств (особенно евреи и поляки). Так или иначе, но ни одна из партий не претендовала на то, чтобы представлять общероссийскую гражданскую нацию или способствовать ее формированию.

В целом же национальная политика, осуществляемая центральным правительством, по словам В.С. Дякина, определялась тем, что «обеспокоенность царизма в связи с самыми первыми, мирными и ограниченными по целям проявлениям национального самосознания народов России была обоснованной, ибо эти проявления потенциально угрожали сохранению империи. Но грубые приемы подавления национальных движений давали только обратный результат, способствуя радикализации таких движений и оттеснению их умеренных лидеров. Это в свою очередь служило новым толчком для усиления репрессивных действий властей» [6, с. 61]. В то же время рядом общественных деятелей эта политика рассматривалась как единственно верная, заслуживающая всецелого одобрения и поддержки, поскольку сама власть воспринималась как русская национальная (особенно в свете известного высказывания, приписываемого Александру III, – «Россия для русских»). Именно эти люди в дальнейшем встали у истоков правых партий в Российской империи.

Начавшаяся в 1905 году революция, активными участниками которой были социалистические и национальные партии, закономерно привела к консолидации сил, стремящихся к сохранению Российской империи как единого политического пространства, а также сторонников установления межсословного мира. Действия партий, представляющих классовые и национальные интересы, рассматривались как подрывающие формирование имперской идентичности, а поскольку значительную часть их членов составляли представители национальных меньшинств империи, то в качестве противовеса им началось создание партий, позиционирующих себя как «русские», одним из отличительных признаков которых был всесословный характер. Это отличало правые партии от появившихся тогда же центристских и умеренных левых, которые, несмотря на провозглашение идей общегражданских прав и свобод, во многом оставались выразителями интересов отдельных социальных групп[2]. В то же время, поскольку эта революция была во многом городской, участие в ней принимали члены нарождающегося космополитного гражданского сообщества. Соответственно противники революции видели опору в крестьянской массе, во многом сохранившей традиционные идентичности, основанные на этнокультурных параметрах, а не политико-правовых. Наконец, серьезную роль сыграл и террор, осуществлявшийся представителями национальных партий и движений как против имперской власти, так и против различных этнических групп на окраинах.

Как указывает О.Н. Квасов [8], нельзя говорить о каком-то единстве в действиях различных национальных партий в вопросах террора. Так, на территории бывшей Польши он носил ярко выраженную антирусскую окраску, насильственным действиям подвергались не только представители власти, но и русские обыватели. Причиной этого была не только политика русификации, проводимая в крае, но и сохранившееся желание возродить польское государство, а также пример Австро-Венгрии, где поляки пользовались значительной культурной автономией. В Финляндии террор носил индивидуальный характер и был направлен исключительно против представителей имперской власти и сотрудничавших с ней местных политических деятелей. Но при этом подчеркивалось, что финны остаются верными подданными императора, желающими лишь сохранения тех привилегий, которые были даны при включении Финляндии в состав империи. В прибалтийских губерниях террор носил скорее социальный характер и был направлен против местного дворянства и местных же властей, большую часть которых составляли немцы. Каких-то требований в адрес общеимперской власти террористы практически не выдвигали. Еще более сложная ситуация была на Кавказе, где активно действовала армянская партия «Дашнакцутюн». И если изначально ее представители осуществляли террор на территории Османской империи, преследуя цель освобождения армянских земель, то после 1903 года, когда был издан указ о переводе собственности григорианской церкви в ведение Священного Синода, объектами терактов стали представители имперской элиты. После урегулирования этой проблемы, террор сменил направленность и его целью стали местные мусульмане. Интересно, что российские мусульмане в этот период не участвовали в террористических актах, демонстрируя относительную лояльность центральной власти. Все вышеперечисленные факторы и обусловили особенности взглядов крайне правых партий на национальный вопрос в империи.

Русский политический национализм, таким образом, изначально носил «оборонительный» характер, поскольку получил свое оформление позже «инородческого», которому прямо противостоял в деле сохранения единства империи. Можно выделить несколько причин такого «запаздывания». Во-первых, в отличие от большинства народов империи русские не проживали компактно, будучи расселены по всей территории государства. В условиях слабой коммуникации это приводило к тому, что у разных локальных групп формировались свои культурные особенности, из-за чего как таковой общерусской культуры, на основе которой могло бы произойти формирование нации, просто не было. Это дополнительно накладывалось на существовавший культурный разрыв между элитой и основной массой крестьян (городская культура постепенно сближалась с элитарной). Во-вторых, поскольку русский народ априорно считался опорой престола, на уровне власти не предпринималось каких-либо усилий по повышению его лояльности. В-третьих, существовало несколько проектов русской нации, в рамках которых сформировались различные образы «русского». Наконец, в-четвертых, низкий уровень грамотности среди русского крестьянства не способствовал распространению среди него идей политической нации, а полное исключение его из участия в управлении делало невозможным получение опыта гражданской активности. Все эти проблемы необходимо было так или иначе решать новообразовавшимся партиям, позиционирующим себя как представители интересов всего русского народа, независимо от сословного статуса, что отражалось и в их названиях: «Союз русского народа», «Союз русских людей» и т.д.


Д.П. Голицын


В результате именно национальный вопрос занял важное место в повестке крайне правых партий. При этом во многом взгляды на него стали продолжением публицистических дискуссий вокруг лозунга «Россия для русских», сформулированного еще в конце 1860-х годов. В отчетливом виде они были сформулированы незадолго до революции 1905–1907 годов в рамках первой правой организации – «Русского собрания», которая хотя и не смогла в дальнейшем преобразоваться в полноценную партию, но играла определенную роль в избирательных кампаниях в Думу. В 1903 году лидер «Русского собрания» князь Д.П. Голицын произнес речь, в которой была обозначена позиция относительно русского народа и инородцев: «В инородцах мы хотим видеть будущих русских людей. Хотя бы только ради этой цели должны мы воспитывать в себе силу русского духа. Мы знаем, что отечество никого заранее не осуждает, ото всех своих детей чает одинаковой помощи, но коль скоро выяснилось, что от таких-то нельзя ожидать содействия общему делу, тогда о равенстве всех перед лицом Руси не может быть и речи» [18, с. 225]. Однако при разборе этой позиции возникала одна сложность – понятия «народ» и «инородцы» в это время имели несколько значений, существенно различавшихся друг от друга.

Так, под народом понималось либо крестьянское сословие, либо все податные сословия в совокупности, либо этническая группа, либо вообще все верноподданные государя (причем именно преданность монарху считалась главным маркером, который позволял говорить о народе). При этом в народ, как правило, не включалась интеллигенция, более того, она скорее противопоставлялась ему. Не входила в состав народа и армия, несмотря на то, что уже несколько десятилетий существовала всеобщая воинская повинность. Еще более неоднозначна была трактовка термина «инородцы». С юридической точки зрения, это было отдельное сословие, включавшее в себя следующие группы: 1) сибирские инородцы; 2) самоеды Архангельской губернии; 3) кочевые инородцы Ставропольской губернии; 4) калмыки, кочующие в Астраханской и Ставропольской губерниях; 5) киргизы Внутренней Орды; 6) инородцы областей Акмолинской, Семипалатинской, Семиреченской, Уральской и Тургайской; 7) инородческое население Закаспийской области; 8) евреи [21, с. 87]. Основным принципом, по которому они включались в эту категорию, было сохранение у них традиционных форм самоуправления. В академическом сообществе под инородцами понимали то отдельное сословие, то все этнические группы, кроме русских, то только те народы, которые находились на низком уровне развития. В публицистике же происходило наложение разных подходов, но чаще всего под инородцами понимали жителей западной окраины империи (бывших польских земель, Прибалтики и Финляндии), Кавказа (в первую очередь армян, в меньшей степени грузин) и евреев, при этом практически игнорируя сибирских инородцев и тех, что вели кочевой образ жизни. А поскольку авторы, как правило, специально не оговаривали значение, в котором они использовали понятие инородцев, могло возникать серьезное непонимание между властями, публицистами и учеными. Соответственно, в зависимости от контекста, такой конструкт как «русский народ» чаще всего описывался как раз в противовес конструкту же «инородцы», то есть русские – это не инородцы и наоборот.

Анализируя программные документы крайне правых партий и движений, а также публицистические статьи их лидеров, можно заметить отсутствие единого подхода к определению «русскости», пониманию самого феномена народа и нации и, соответственно, к решению национального вопроса в России. Так, в уставе Союза русского народа (1905) говорилось одновременно о русском народе и русской народности как синонимах, хотя обычно последнее понятие использовалось для обозначения отличительных черт того или иного народа. Далее провозглашалось, что «Русской народности, собирательнице земли Русской, создавшей великое и могущественное государство, принадлежит первенствующее значение в государственной жизни и в государственном строительстве» [24, с. 412]. При этом специально указывалось, что не делается различия между великороссами, белороссами и малороссами, которые в равной мере считались русскими. Важнейшим маркером русскости является православное вероисповедание, причем в число православных включались и старообрядцы (но не униаты). Русский язык же признавался господствующим для всех народов Российской империи, тем самым выходя за пределы этнического маркера. Предполагалось, что все государственные учреждения должны были действовать ради поддержания преимущественных прав русской народности, но на основе законности, чтобы инородцы не тяготились своей зависимостью, а русский язык должен был считаться господствующим для всего населения империи, вне зависимости от происхождения. Однако в чем должны были заключаться эти преимущественные права, специально не оговаривалось, но при этому указывалось, что Дума должна быть национально-русской.


И.А. Сикорский


Очень интересным был вопрос о членстве: в состав Союза могли входить все «природные» русские, независимо от сословной принадлежности, а «не коренные» русские и инородцы – по единогласному решению совета. Единственным принципиальным исключением были евреи, которые не могли стать членами Союза, даже в случае принятия православия. Соответственно, в представлениях о народе переплетались два подхода: «природный» и «договорной». С одной стороны, принятие православия и владение русским языком могло сделать человека полноправным членом Союза русского народа (соответственно, уравняв его с природными русскими), но при условии согласия на это природных русских. С другой – евреи никогда не могут стать русскими, несмотря на владение языком и принятие православия, что, по-видимому, объясняется их «природными» особенностями. И важнейшей из таких особенностей, мешающей интегрироваться в русский народ, является склонность к космополитизму. Причем эту черту выделяли не только различные публицисты, но и один из ведущих антропологов того времени – И.А. Сикорский, бывший членом Киевского клуба русских националистов [23, с. 264–265].

Еще более радикальной была предвыборная программа Союза, в которой еврейскому вопросу был уделен отельный и обширный пункт. Русская народность провозглашалась державной, а все остальные должны были пользоваться всеми гражданскими правами, но за исключением евреев [7, с. 191]. Фактически евреи должны были получить статус иностранцев, высказывалось требование вернуть все дискриминационные законы, отмененные в 1903 году. В качестве причины называлось то, что евреи всячески демонстрируют свое превосходство, пренебрежение по отношению к другим народностям, допускают беззакония и активно участвуют в революционной борьбе. Решать еврейский вопрос также предлагалось весьма радикально – через создание государства в Палестине, куда следовало бы выселить всех не только российских, но и проживающих в других странах евреев. Наконец, еще один пункт, связанный с национальным вопросом, касался образования – школа (низшая, средняя и высшая) должна была стать национально русской.

Проблема образования вообще была одной из ключевых для Союза русского народа, поскольку оно виделось как важнейшее средство формирования нации. Подчеркивая тот факт, что русская школа «уже в течение ста, двухсот лет, находится в руках нерусских» [2, с. 253], правые считали это причиной отрыва образованного слоя от народа и его «объинородивания». В результате практически вся интеллигенция и серьезная часть привилегированных сословий не может считаться частью русского народа. Соответственно необходима была перестройка всей системы образования, итогом которой должно было стать просвещение в русском национальном духе, а полученное выходцами из непривилегированных сословий образований должно было открыть им путь к участию в управлении страной.


В.А. Грингмут


Существенно отличалась позиция по национальному вопросу у Русской монархической партии, озвученная ее лидером В.А. Грингмутом. В ней специально подчеркивалось, что ни о какой культурной русификации речь идти не должна: «Пусть во всех краях России местное население сохраняет свои древние обычаи, свой родной язык и веру своих отцов, словом – весь свой национальный облик, оставаясь, однако, вместе с тем, в верном подданстве Самодержавного Царя Всероссийского» [4, с. 235]. Но при этом, для обеспечения преимущественного положения русского народа выдвигалось три условия: обеспечение господства православной церкви, русских законов и государственного русского языка в административных учреждениях, судах и школах. Здесь заметно стремление максимально приблизиться к созданию гражданской нации, когда получение прав обусловливается не этнической принадлежностью, а принятием государственного языка и соблюдением законов. В то же время само понятие гражданства не использовалось, заменяясь более традиционным подданством. Значительно меньшее внимание уделялось и еврейскому вопросу. Хотя евреи и назывались в числе внутренних врагов России [20, с. 8] по причине их поддержки революционного движения, но каких-то ограничений их прав при соблюдении ими законов империи не предлагалось.

Несколько отличающейся была позиция Отечественного союза, одной из первой правых партий, близкой к Русскому собранию. В отличие от других правых партий Отечественный союз воспринял Манифест 17 октября как отказ от самодержавия, вследствие чего переформулировал известный лозунг как «православие и народность». Принимая правила межпартийной борьбы и признавая неотвратимость происходящих в стране изменений (что отличало его от остальных правых партий и движений), Отечественный союз позиционировал себя как национальную партию, в противовес космополитным левым. И здесь показательна цитата из программы: «Вместо тех черт, который многие признавали до сих пор драгоценными особенностями русского народа – его общинного духа, его бессословности (ибо нет народа более бессословного, чем мы) – сливающей всю страну в одно понятие – Царь и народ; мы должны развивать и поддерживать особые групповые, чтобы не сказать кастовые, интересы» [19, с. 15]. Одним из сохранившихся маркеров русского народа было названо православие, которое должно было удержать преимущественное положение в империи, но при этом провозглашалась и политика веротерпимости. Такую позицию можно охарактеризовать как прагматический национализм, в рамках которого русский народ рассматривался как одна из групп в Российской империи, интересы которой надлежало отстаивать. Провозглашая лозунг «Россия для русских», Отечественный союз в то же время признавал за инородцами право на самостоятельное хозяйственное и культурное развитие, обеспечиваемое законодательно. Однако это развитие ни в коем случае не должно было идти вразрез с интересами русского народа. Важным пунктом являлось и признание неравенства прав у различных этнических групп, поскольку это может привести к притеснению русских.

Не менее разнообразными были взгляды отдельных представителей крайне правого лагеря. Так, Г.А. Шечков, один из активных членов Русского собрания, а позже и Русского народного союза имени Михаила Архангела, выступал против лозунга «Россия для русских», считая его кличем националистического сепаратизма, предпочитая ему «Россия для православных». Он считал, что упор на этничность приведет к тому, что империя распадется на отдельные области: «Формула политического эгоизма оказывается, однако, обоюдоострым оружием, и народ, сделавший ее своим правилом, обрекает себя на гибель от собственного оружия» [26, с. 267]. Не имеет смысла и более широкий лозунг «Россия для славян», поскольку он не может обеспечить глубокого духовного единства, так как ряд славян перешли в латинство. Соответственно единственным объединяющим фактором может быть православие, причем все остальные вероисповедания в России воспринимаются как «потенциальное православие», поскольку постепенно должны сами прийти к пониманию его истинности. Однако А.С. Вязигин, также член Русского собрания, выступил с ответом, в котором опроверг узко националистический характер лозунга «Россия для русских». Но связывал он это с особым менталитетом русских: «Великая терпимость, уживчивость, незлобливость русского человека представляются качествами, кои не допустят восторжествовать у нас узкому, исключительному национализму» [3, с. 282]. Таким образом, русский народ фактически оказывался наднациональным сообществом, что отличало его не только от всех инородцев, но и от европейских народов, не способных преодолеть узкий национализм.


М.О. Меньшиков


При этом именно на узконационалистических позициях стоял один из самых видных публицистов правого движения, один из основоположников Всероссийского национального союза М.О. Меньшиков. Признавая существование локальных этнокультурных различий между частями русского народа, он выделял великороссов как стержень, вокруг которого следует восстанавливать пошатнувшееся единство Российской империи: «В ответ на враждебное дробление нашей империи на племена мы, великороссы, должны сплотиться как центральное могучее тело, которое тяготением своим удерживало бы центробежные силы» [11, с. 83]. Более того, именно великороссы должны были стать основой для формирования нового этнического типа: «Не только естественно, но и совершенно неизбежно, что все эти главные и переходные типы постепенно сливаются в один, какой-то средний, который в будущем и составит великоросский язык, всероссийскую расу. По теории сложения сил преобладающее племя и господствующий язык внесут в эту будущую национальность все свои преимущества, так что будущие всерусские ближе всего окажутся к теперешним великороссам» [12, с. 107]. Однако отличительной чертой великороссов на протяжении значительной части истории является слабо развитое чувство патриотизма, препятствующее установление господства над покоренными народами. Причина этого – в безоглядном смешении с инородцами, в результате чего произошла нейтрализация духа. Здесь очевидно прослеживается «природная» концепция народа, когда его особенности закладываются на генетическом уровне, а соответственно возможно как «улучшение», так и «ухудшение» его качества. Таким образом, если нет возможности полностью поглотить инородцев через добровольную русификацию, то имеет смысл вообще отказаться от инородческих окраин. Слабый патриотизм привел и к тому, что происходило постоянное культурное заимствование у иностранцев и инородцев, в результате чего великороссы оказались на правах «бедных родственников» в созданной их усилиями стране. Сейчас же следует приложить все усилия для того, чтобы на основе великороссов сформировать великорусскую нацию, которая будет единственной общностью такого рода в Российской империи. Одним из средств этого виделось создание правового неравенства, которое должно было ограничить возможности инородцев. Здесь виден проект превращения России из полиэтничной империи в этнократическое государство, что отличает взгляды М.О. Меньшикова от значительной части единомышленников.

Несмотря на имеющиеся различия, всеми представителями крайне правого фланга политической жизни разделялся тезис о единой и неделимой России. Все они выступали категорически против того, чтобы национальные окраины получили политическое самоуправление в каких бы то ни было рамках. Единство законов на всей территории и использование русского языка в качестве официального – это те пункты, по которым никогда не было споров. Уступки инородцам воспринимались как шаг на пути к исчезновению России: «Мы должны обращать все внимание на пользу и честь русского народа и русского государства, а не на притязания тех или других инородцев. Если бы мы стали исполнять желания всех своих инородцев, то поляки захватили бы одну часть русской земли, латыши – другую, евреи – третью, армяне – четвертую, и тогда, пожалуй, от великого русского государства почти ничего бы не осталось» [5, с. 16]. Об опасности недооценки инородческого фактора писал и один из лидеров Всероссийского национального союза А.А. Сидоров: «…нельзя и не считаться с тем, что 1/3 населения у нас составляют инородцы: 1/3 населения – величина настолько значительная, что ее необходимо учитывать при решении вопросов внутренней жизни России» [22, с. 3].

Однако при этом не следует утверждать, что правыми авторами не делалось попыток осмысления России как полиэтничной империи, в которой национальный вопрос нельзя решить путем превращения ее в мононациональное государство. Так, А.С. Будилович, активный участник Русского собраний предлагал проект политического единства при поддержке культурного многообразия: «Не механическое обрусение инородцев, а органическое их сроднение с русскою образованностью должно быть задачею как нашей окраинной школы, так и всей нашей окраинной политики. Для этого же не нужны ни окраинные сеймы, ни областные министерства, ни оторванные от русской образованности школы, ни переустройство государства на основах федерации. Достаточно будет возможной децентрализации управления и развития местных сил России, при том не в хозяйственной лишь области, но и в нравственной, в зависимости от бытовых особенностей и духовных потребностей наших инородческих населений» [1, с. 75]. Целостность государства должно было обеспечивать единое правовое пространство, касающееся политического развития, при этом учет региональных особенностей в хозяйственной и культурной сфере должен был сгладить существующие противоречия между национальными окраинами и имперским центром.

Все это кардинальным образом отличало правые партии от левых и некоторых центристских, готовых на предоставление окраинам автономии в той или иной степени. Вопрос прав этнических меньшинств в полиэтничных империях вообще привлекал внимание значительной части российской интеллигенции, что, например, выразилось в издании сборника «Формы национального движения в современных государствах» [25]. В нем приняли участие не только видные участники национальных движений Российской империи (З.Д. Авалов, М.С. Грушевский и другие), но и ученые и политики из Австро-Венгрии и Германии (К. Реннер, Г.П. Гансен и другие). Общая идея, присутствовавшая во всех статьях – необходимость автономного политического существования различных народов, входящих в состав империи и достигших определенного уровня развития. Однако существенным вопросом оставались принципы, на котором эта автономия создается, – как территориальная (в границах нынешнего проживания народа) или на основе исторических границ, а также вопрос об автономности этнических меньшинств, проживающих на территориях, народы которых претендуют на самостоятельное политическое существование. В результате национализмы разных народов могли вступать в противоречие между собой, однако все они противостояли государственному централизму и великорусскому национализму.

Но при этом общей чертой было то, что и правые, и левые, и центристы, фактически признавали за этническими общностями статус юридического лица, которое может быть наделено теми или иными правами и нести за это определенные обязанности. И в этом отношении все они оказывались на одной стороне баррикад в рамках дискуссии о способах организации многонациональных империй. Теоретическую базу этого составляли работы австрийского социал-демократа К. Реннера, издавшего под псевдонимом Рудольф Шпрингер книгу «Национальная проблема», опубликованную в России с предисловием М.Б. Ратнера. В этой работе критике подвергалось австрийское законодательство по национальному вопросу, которое провозглашало равенство всех народностей и их право на развитие своей национальности и своего языка. Причина этого заключается в том, что государство фактически стремится игнорировать нации, предпочитая иметь дело с отдельными индивидуумами. Однако без «конституирования национальностей создание национального права и устранение национальных раздоров невозможны» [27, с. IX]. В этом сочинении, безусловно повлиявшем на российских социалистов (а также и их оппонентов), интерес представляет и принцип, согласно которому определяется принадлежность к нации. Поскольку невозможно это сделать только по этнологическим признакам и языку (родному или разговорному), то фактически все сводится к «заявительному» порядку, подобно тому, как определяется конфессиональная принадлежность, совершеннолетие или отцовство. Таким образом, человек сам может определять свою национальную принадлежность, но, сделав это, он обязан блюсти национальные интересы и содействовать их реализации. Это кардинально расходилось с идеей определения национальности «по крови», открывая широкий простор для создания принципов взаимодействия между различными нациями и государством. Идея «заявительной национальной принадлежности» была широко распространена и среди представителей крайне правых партий, многие из которых постоянно упоминали о том, что русскими людьми могут быть не только русские по крови, но и имеющие иностранные и инородческие корни, но готовые служить на благо России. В этом отношении показательны строчки из «Катехизиса истинно-русского человека», построенного в форме вопросов и ответов об особенностях русского народа: «происхождение, в котором человек не волен и которое вовсе не определяет характера и деятельности человека, не может играть никакой роли в решении вопроса, кого следует считать истинно-русским человеком» [17, с. 59]. Однако, несмотря на расхождения в позициях представителей крайне правого лагеря, все они указывали на определяющую роль русского народа в истории России, что должно обосновывать его преимущественное положение в империи.

В то же время политика имперского правительства была направлена не на обеспечение привилегированного положения русских, а на попытки выстроить новую общность, где этническая принадлежность не будет играть определяющей роли. Так, весной 1906 года сначала на заседании Совета министров, а затем в рамках Особого совещания по дополнениям в избирательное законодательство при рассмотрении ходатайства от представителей окраинных губерний об увеличении квоты русского населения на выборах в Думу было решено не менять существующего порядка. В качестве формального обоснования было заявлено, что «выборные от народа собираются в Думу не для отстаивания интересов населения отдельных местностей, а для участия в разрешении вопросов общегосударственного значения» [6, с. 202]. Одновременно были отклонены просьбы такого рода и от представителей других этносов: айсоров (ассирийцев), зырян, поволжских немцев, киргизов (казахов и башкир). Однако помимо такого формального основания, было и другое – боязнь, что это приведет к обособлению различных групп русской национальности, а также опасения, что избранными окажутся те люди, которые не будут поддерживать русскую идею на окраинах.

Еще одним шагом на пути к гражданской нации стал закон «Об отмене некоторых ограничений в правах сельских обывателей и лиц других бывших податных сословий», принятый в том же году. Он фактически способствовал превращению паспорта из инструмента контроля в документ, дающий определенные права и удостоверяющий личность владельца. Делалось это в первую очередь для облегчения свободы перемещения, необходимой для промышленного развития. Однако общественность и некоторые депутаты Думы посчитали, что этой меры недостаточно, требуя пойти дальше и заменить понятие подданства на гражданство, соответствующим образом изменив присягу. Однако это показалось для императора слишком радикальным, и проекты продолжения не получили [9, с. 191–193].

Но вместе с попытками выстроить единое политико-правовое пространство, основанное на общеимперской идентичности, сохранялось и влияние этнического фактора в отдельных регионах. Так, в Финляндии фактически были отменены все указы, ограничивающие ее автономию (попытка вернуть эти ограничения была предпринята в период генерал-губернаторства Ф.-А.А. Зейна), что превратило ее в «государство в государстве», где представители имперской власти оказывались существенно ограничены в свободе действий. Примерно такая же ситуация была в Прибалтике, где остзейское дворянство, пользуясь серьезным лобби в Санкт-Петербурге, фактически сосредоточило в своих руках управление краем. Сложной была ситуация на территории Польши и на Кавказе, где значительную часть чиновничества и интеллигенции составляли местные уроженцы, многие из которых стояли на националистических позициях. Все это создавало у представителей правого лагеря впечатление, что инородцы оказываются в привилегированном положении по отношению к русским. В результате категория «инородец» начала использоваться в качестве «иного», по отношению к которому конструировалась русская нация.

Процессы нациестроительства в Российской империи, усилившиеся после революции 1905–1907 годов привели к формированию нескольких точек зрения на дальнейшее развитие страны. Попытки властей выстраивать гражданскую нацию, основанную на общем законодательстве и государственном статусе русского языка, без использования самого понятия гражданства и связанных с ним неотчуждаемых гражданских прав, приводили к противоположному эффекту – появлению многочисленных национализмов. В силу переплетения сословных, конфессиональных, классовых и этнических идентичностей эти национализмы могли иметь различную окраску, выдвигать разные требования и охватывать различные по размерам группы людей. Из-за того, что на окраинах империи национальные движения появились раньше и к моменту революции были лучше организационно оформленными, возникший в противовес им русский национализм, взятый на вооружение крайне правыми партиями, носил во многом оборонительный характер. Причем противостоял он не только «инородческим» национализмам, но и национальным проектам, выдвигаемым центристскими и левыми партиями, а также политикой имперского правительства. При этом и внутри правого лагеря не существовало единого подхода к решению национального вопроса.

Сходясь в том, что империя должна остаться единой и неделимой, отказываясь от федерализации по национальному признаку и признавая то, что русский народ является главенствующим в России, правые расходились в понимании того, кого именно считать русским народом. Определение национальности «по крови» при этом было в целом слабо распространено среди представителей правого лагеря. В основном речь шла об определении принадлежности к русскому народу через владение языком и православное вероисповедание, а также лояльность престолу. Однако границы «русскости» четко определены не были, из-за чего, например, к русскому народу, как правило, не причисляли интеллигенцию, а иногда и привилегированные сословия, несмотря на то, что эти люди и владели русским языком, и исповедовали православие. Таким образом, постулировалось, что русским человеком можно как стать, так и перестать быть, из-за чего очень сложно было определить состав этой общности в текущий момент. В ряде случаев русские воспринимались скорее как надэтничная общность, близкая к гражданской нации, в которую в перспективе войдут все народы страны. Желание наделить русских особыми правами в империи упиралось в отсутствие перечня этих прав и неясность того, как их увязать с принципом неограниченной власти монарха, а также с правами, предоставляемыми различным инородцам. Сама граница между русскими и инородцами оказывалась очень подвижной, а состав каждой общности определялся от противного: русские – это не инородцы, инородцы – это все нерусские. Пожалуй, единственная группа, отношение к которой у всех правых было одинаковым, – это евреи, которые признавались самым опасным врагом русского народа и русской государственности, но даже в этом случае отсутствовало единое понимание того, как можно решить еврейский вопрос, оставаясь в правовых рамках. Стремление оставаться в рамках законности, более того – требование единства закона на всем пространстве империи, было одной из общих черт у всех правых партий и движений. Однако расхождение по ряду ключевых вопросов, а также конкуренция между лидерами различных партий не позволили в итоге сформулировать единую концепцию русской нации, которую можно было бы использовать в борьбе с оппонентами. В результате русский националистический проект так и не смог составить конкуренцию ни инородческим национализмам, ни проектам, выдвигаемым левыми партиями. Не смог он и стать главенствующим в практической политике, несмотря на то, что все правые партии декларировали свою приверженность престолу. Нерешенность национального вопроса в империи в итоге стала одной из причин событий 1917 года.

 

Литература

Будилович А.С. Может ли Россия отдать инородцам свои окраины? СПб.: Типогр. А.С. Суворина, 1907. 75 с.
Великорус. Россия – для русских // Иванов А.А. Вызов национализма: Лозунг «Россия для русских» в дореволюционной общественной мысли. СПб.: Владимир Даль, 2016. С. 248–258.
Вязигин А.С. Ответ Г.А. Шечкову (фрагмент) // Иванов А.А. Вызов национализма: Лозунг «Россия для русских» в дореволюционной общественной мысли. СПб.: Владимир Даль, 2016. С. 281–284.
Грингмут В.А. Русский народ в России // Иванов А.А. Вызов национализма: Лозунг «Россия для русских» в дореволюционной общественной мысли. СПб.: Владимир Даль, 2016. С. 227–239.
Добромыслов Инородцы в России. Б.м., 1907. 16 с.
Дякин В.С. Национальный вопрос во внутренней политике царизма (XIX– начало XXвв.). СПб.: Лисс, 1998. 1000 с.
Избирательная программа (в связи с выборами в Государственную Думу), принятая I Всероссийским Съездом Уполномоченных Отделов СРН и обязательная для всех отделов. 2 сентября 1906 г. // Правые партии. 1905–1917 гг.: Документы и материалы: в 2 т. Т. 1: 1905–1910 гг. М.: РОССПЭН, 1998. С. 190–197.
Квасов О.Н. Националистические аспекты российского терроризма начала XX в. // Проблемы национальной стратегии. 2012. № 6 (15). С. 206–215.
Лор Э. Российское гражданство: от империи к Советскому Союзу. М.: Новое литературное обозрение, 2017. 344 с.
Лор Э. Русский национализм и Российская империя: Кампания против «вражеских подданных» в годы Первой мировой войны. М.: Новое литературное обозрение, 2012. 304 с.
Меньшиков М.О. Великорусская партия I// Великорусская идея. М.: Институт русской цивилизации, 2012. Т. I. С. 76–83.
Меньшиков М.О. Великорусская партия VII// Великорусская идея. М.: Институт русской цивилизации, 2012. Т. I. С. 102–109.
Мессарош П.И. Финляндия – государство или русская окраина?: Значение особых учреждений Финляндской окраины Российской империи. 2-е изд. М.: Ленанад, 2016. 336 с.
Миллер А. Империя Романовых и национализм: Эссе по методологии исторического исследования. М.: Новое литературное обозрение, 2008. 248 с.
Недержавные национальности и первые этапы национального строительства / под ред. А.И. Кастелянского. М.: Ленанад, 2016. 200 с.
Новая имперская история Северной Евразии. Ч. 2: Балансирование имперской ситуации: XVIII–XX вв. / под ред. И. Герасимова. Казань: Ab Imperio, 2017. 630 с.
Новиков Н.Н. Катехизис истинно-русского человека. СПб.: [б/и], 1912. 69 с.
О своем доме (Сообщение кн. Д.П. Голицына, читанное в «Русском собрании» 8 марта 1903 г.) // Иванов А.А. Вызов национализма: Лозунг «Россия для русских» в дореволюционной общественной мысли. СПб.: Владимир Даль, 2016. С. 215–226.
Полное собрание подробных программ существующих Русских политических партий. Вильна: Типогр. «Русский почин», 1906. 163 с.
Руководство черносотенца-монархиста. М.: Унив. типогр., 1906. 16 с.
Свод законов Российской империи. Т. IX. СПб.: Изд-во книжного товарищества «Деятель», 1912. 208 с.
Сидоров А.А. Инородческий вопрос и идея федерализма в России. М.: Типогр. В.М. Саблина, 1912. 68 с.
Сикорский И.А. Данные из антропологии // Русская расовая теория до 1917 года. М.: Фэри-В, 2004. С. 229–265.
Союз русского народа по материалам Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства 1917 г. М.; Л.: Государственное издательство, 1929. 444 с.
Формы национального движения в современных государствах: Австро-Венгрия. Россия. Германия / под ред. А.И. Кастелянского. СПб: Типогр. т-ва «Общественная польза», 1910. [4], XIV, 821 с.
Шечков Г.А. Наше знамя // Иванов А.А. Вызов национализма: Лозунг «Россия для русских» в дореволюционной общественной мысли. СПб.: Владимир Даль, 2016. С. 265–276.
Шпрингер Р. Национальная проблема: Борьба национальностей в Австрии. М.: Красанд, 2010. 328 с.
 

[1] Исключением была Австро-Венгрия, в которой различные этнические группы пользовались разными правами, существовали относительно автономные национально-культурные территориальные единицы, вроде Галиции, Богемии и т.д. Интересно, что австрийский опыт национального строительства активно изучался в Российской империи начала XX века как либеральными, так и консервативными кругами. При этом Великобритания, тоже состоящая из нескольких национальных регионов, такого интереса в России не вызывала, да и на саму полиэтничность ее не смотрели с такой точки зрения. По всей видимости, дело было в том, что Австро-Венгрия была континентальной, а Великобритания – морской империей, поэтому опыт второй считался неприменимым к России.

[2] Так, например, Конституционно-демократическая партия (Партия народной свободы) небезосновательно считалась «профессорской», отражающей интересы интеллигенции крупных городов. Союз 17 октября был выразителем чаяний крупных землевладельцев и промышленников. Промышленников же представляли еще несколько партий, включивших это понятие в свое название. Трудовая народно-социалистическая партия, несмотря на название, в основном включала в себя городскую и земскую интеллигенцию. При этом вообще достаточно распространенным было использование в названии партии понятия «народ», через которое должна была происходить апелляция к широким слоям избирателей.
_______________________


АВТОР
Алексей Панченко
кандидат исторических наук, доцент кафедры социально-гуманитарного образования Сургутского государственного университета

Автор
Алексей Панченко
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе