Русская литература, изобразительное искусство, наука, кино и даже такая метафизическая штука, как русский характер, более-менее определены.
А что есть русская философия – неясно до сих пор.
Рерих
Ведь если считать ее основателем казацкого философа Григория Сковороду (как Ломоносова – науки, а Пушкина – литературы), то ей примерно 250 лет. Юбилей! А марксистко-ленинская философия тоже русская? Еще какая! Общие черты нашей философии и определяет неугомонная славянская натура.
Цель философии – создание модели мира. Каждый народ ее строит, исходя из особенностей своего восприятия. Индийский мудрец вряд ли бы утверждал, как нигилист Ницше, что «жизнь на Земле – мгновение, эпизод, событие без плана», поскольку был в курсе, что по «генеральному плану» период от зарождения до растворения вселенной составляет 4 320 000 лет. Далее верховный бог Брахма сворачивает материальную вселенную и творит ее снова.
Западная и восточная философии – две полярности, между ними «примостилась» русская. На Востоке философия и религия – единое целое: таковы индуизм, буддизм, даосизм. Философ – духовный наставник. На Западе – философия и религия разделились. Философы – академические ученые, уже не претендующие по-сократовски быть моральными учителями.
Россия в силу своего промежуточного положения создала феномены религиозной и научно-мифологической философии. Причем главное – не схема, а отношение к предмету, поскольку руководствуются русские философы в первую очередь эмоциями.
Например, Владимир Соловьев (1853–1900) центральным объектом исследования сделал видение Софии, Мировой Души. В состоянии аффекта ему являлся этот прекрасный женский образ. Как бы в наше время отнеслись к научному докладу о видении? Объявили бы автора сумасшедшим (хотя это нормально для русских философов: от Чаадаева до Даниила Андреева большинство были официальными или неофициальными «безумцами»). Поэтому в Европе русскую философию воспринимают, как бы это сказать, пожимая плечами. Чего не скажешь о литературе, где призраки, видения, сны присутствуют на «законных» основаниях. Поэтому Достоевского с Толстым и Маяковского с Блоком ценят выше. Но знаменитые блоковские «Стихи о Прекрасной Даме» навеяны именно визионерским опытом Соловьева.
У Запада – склонность к внешнему, «горизонтальному», материалистическому, демократичному, рассудочному, «левому»; у Востока – к внутреннему, «вертикальному», духовному, традиционному, иерархичному, «правому».
А Россия – душа, эмоции (неудивительно, что Соловьев прозрел именно образ Мировой Души). Поэтому к какому бы, левому или правому, лагерю ни принадлежали русские философы, их общая черта – одушевление предмета исследования и его мифологизация.
К примеру, Алексея Лосева (1893–1988) не устраивала механика Ньютона, поскольку «она построена на гипотезе однородного и бесконечного пространства». «Мир физики и астрономии – скучное, отвратительное, безумное марево». Лосеву не нужен «мир без родного неба».
Каков аргумент?!
Но вернемся к началу. Оригинальная русская философия стартовала с казацко-украинского философа Григория Сковороды (1722–1794). Что не удивляет, так как он – воспитанник Киево-Могилянской академии, могучего религиозно-образовательного заведения. Он – неоплатоник-моралист, создатель концепции «трех миров». Микрокосм – человек, макрокосм – вселенная, связаны они между собой посредством символического мира Библии. «Что компас в корабле, то бог в человеке. Компасная в сердце корабельном стрела есть тайный язык, закон, глава, око и царство корабельное. Библия тоже именуется стрелой, как начертанная тень вечного закона и тьма Божия», – проповедовал Сковорода. Официальная церковь не очень была довольна его «учением сердца», видя ересь в желании трактовать священную Книгу как заблагорассудится.
Европа в XVII веке все больше уходила в натурфилософию, а Сковорода напоследок оставил знаменитую эпитафию: «Мир ловил меня, но не поймал», – имея в виду, что мирское, суетное не могло заполучить его в сети, обмануть внешним блеском. Он задал главное направление исследования русской философии: создание духовно-мистической модели мира, способ постижения которой – эмоционально-аналитический.
Следующий известный русский философ, Петр Чаадаев (1794–1856), призвал Россию пошевеливаться, дабы приблизиться к образовательным канонам Европы. Царь за критицизм объявил его сумасшедшим. Этот философ послужил прототипом главного персонажа одного из первых классических произведений русской литературы – «Горе от ума» (Чаадаев – Чацкий).
Чаадаев подчеркивал: Россия – наследница Византии, но ставил это в вину родной стране. Он не разглядел, что она переняла византийскую миссию моста-регулятора между Западом и Востоком. Чаадаев ждал от России свершений в русле европейской цивилизации, хотя она уже выполняла свою историко-политическую роль: «обломала» татаро-монгольское иго и прогнала Наполеона.
После Чаадаева русские мыслители разделились на славянофилов и западников. И те и другие увлекались немецкой классической философией: Кантом и Гегелем.
Рациональная модель мира в исполнении немцев – механизм вроде часов. Кант обозначил его границы, а Гегель описал пружину – диалектику развития. То, что находится за пределами рассудка, по Канту – не существует. Спровоцировал его на этот радикальный вывод швед Сведенборг, его философия – та точка, где русские расходятся с немцами.
Эмануель Сведенборг (1688–1772) – шведский инженер, математик, анатом, физиолог, химик, минеролог, астроном и теософ. Переломный для него момент произошел, когда ему было пятьдесят семь лет – после видения он получил возможность проникать в «эфирный мир духов». Затем почти тридцать лет шастал на тот свет и обратно, регулярно публикуя тома-дневники. Его неоднократно проверяли на «правдивость»: он расспрашивал духи умерших на предмет тайной информации, которая потом подтверждалась.
Его самая известная книга – «О небесах, о мире духов и об аде». В отличие от Данте Сведенборг писал нудным языком ученого, он берет не стилем, а фактическими подробностями.
Рай и ад – действующие иерархичные институты. Первый создан Господом, второй произрастает из людского эгоизма. В раю – божественный свет истины, в аду – отраженный свет лжи. Адом правит Дьявол, но Господь главенствует над обоими институциями, поскольку ад всегда готов взбунтоваться. Запредельный мир в земной жизни познается символическими соответствиями.
Кант сначала увлекся теософией шведа, а потом раскритиковал ее в работе «Грезы духовидца» (1766), приводя совершенно нелепые аргументы: «В Стокгольме проживает господин Сведенборг, не занимающий никакой должности или службы и существующий на собственные значительные средства». В глазах немца отсутствие службы – грех.
Кант ошибался: у Сведенборга была должность – королевского советника. Но дело не в этом. Кант отвергает саму возможность разума проникать так далеко. (Как по Чехову: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда».) Для этого немецкий философ ввел понятие «вещь в себе» как свойство непознаваемости. Сведенборга он в шуточно-грубой форме объявляет умалишенным: «Адептов мира духов прежде считали нужным предавать сожжению, теперь достаточно дать им слабительное». Закончил он трактат более удачной остротой: «Любознательным людям, которые стараются что-нибудь узнать о том мире, можно дать совет: терпеливо дожидаться, пока не попадете туда».
Несмотря на то, что на Востоке немало визионерских свидетельств (та же тибетская «Книга мертвых»), Кант провел черту между наукой (знания рассудка) и религией (знания интуиции). И только первую считал действительной.
Однако русским скучно доказывать постулаты, выжимая максимум лишь из рассудочного мышления. Но и по девять лет в пещере «созерцать стену», как буддийский монах Бодхидхарма, тоже не для нас.
Поэтому лучшие российские мыслители, ценя и Канта и Сведенборга, занялись пока друг другом: западники и славянофилы начали двадцатилетнюю публицистическую битву. Одни ратовали за социальные реформы (вплоть до революции) по европейскому образцу, другие – за народность, самодержавие и православие. И тем и другим было не до создания самобытных мировоззренческих систем. Как выразился любимец Владимира Путина философ-эмигрант и государственник Иван Ильин (1882–1954): «Истинное бытие глубже, обширнее и богаче, чем выдумываемые “системочки”». Вот наши философы и не заморачивались, накаляя спор.
Примирительным звеном стал религиозный философ Владимир Соловьев (1853–1900). Он выступил, исходя из христианского всепрощения, и против революционного насилия, и против казни убийц Александра II. Александр III счел его «чистейшим психопатом», что для русского мыслителя в глазах обывателя и власти – норма.
Уволившись из Петербургского университета, Соловьев с головой ушел в религиозную философию: взялся объединить католическую и православную церкви. Кем, думаете, его посчитали церковные власти обеих конфессий? Правильно. Но кто-то должен был начать процесс сближения.
Ночью в пустыне близ Каира Соловьев узрел Софию. И создал, соответственно, направление – софийность. Тезисы: богочеловечество и соборность.
Несмотря на хаотичность своей публицистики, он делал поразительные по верности прогнозы. К примеру, о характере будущей немецкой экспансии: «Германский идеализм делает невозможным для немцев эмпирическое людоедство английской политики. Если немцы поглотили вендов, пруссов и собираются поглотить поляков, не потому, что это им выгодно, а потому, что это их “призвание” как высшей расы: германизируя низшие народности, возводить их к истинной культуре. Английская эксплуатация есть дело материальной выгоды; германизация есть духовное призвание. Англичанин является пред своими жертвами как пират; немец – как педагог. Эмпирик англичанин имеет дело с фактами; мыслитель немец – с идеей; один грабит и давит народы, другой уничтожает в них саму народность».
Поэт Андрей Белый однажды спросил философа об отношении ницшеанского сверхчеловека к богочеловечеству. Соловьев заметил: «Идеи Ницше – единственное, с чем теперь надо считаться как с глубокой опасностью, грозящей религиозной культуре».
Словно ответ ницшеанскому «Антихристу» (1888) была соловьевская «Повесть об антихристе» (1900) – рассказ-пророчество о пришествии гениального ученого-правителя, который погрузит планету в пучину бедствий. Православные, объединив усилия с иудеями и католиками, еле сковырнут его. «Источник информации» Соловьев не разглашал.
По части «безумности» не уступал ему библиотекарь Николай Федоров (1828–1903), основатель русского космизма. Он из науки сделал религию: окончательно объединившись друг с другом («философия общего дела»), люди победят смерть и будут воскрешать мертвых («воскрешение отцов»). А когда мать-Земля переполнится – осваивать другие планеты.
Несмотря на полубредовость, его идеи серьезно повлияли на Константина Циолковского (1857–1935). Тот придумал ракетный способ «переселяться» и дополнил учение о космизме, предположив, что атомы разумны (одушевление материи!). Одним, которые составляют камень, повезло меньше – они «спят сном без сновидений», а те, из которых состоит мозг, вытянули счастливый билет – «приобщились к сознанию».
Космист и биолог Владимир Вернадский (1863–1945) сферу земной жизни обозначил как «биосферу», а для духовно-интеллектуальной области придумал загадочный термин «ноосфера». Область разума! Эта сфера невидимая, условная, но чтобы не передраться, атеисты и верующие приняли его трактовку.
Религиозный философ Алексей Лосев, правда, добавил ложку дегтя в подобную научную патоку в книге «Диалектика мифа» (написана в 1927-м): мол, ученые, используя силу воображения, изобретают не меньше мифов, чем мистики, для объяснения жизненных явлений. Только это мифы об атомах (разумных и не очень), а не о сверхсуществах и богах.
«Диалектика мифа» – основное произведение Лосева, из-за него он загремел на Беломорканал. Точнее, из-за дополнения к нему 1930 года. Добавил он следующее: «Советская власть есть власть сатанинская». Неплохо? И это не в Париже, а в сталинской Москве. Через три года после ареста полуослепшего философа друзья вытащили со «стройки века».
В своем трактате Лосев заявляет, что религия, искусство и наука пересекаются в мифах. Что человеческое сознание изначально мифологизировано (это сродни архетипам и коллективному бессознательному Юнга).
Миф – по Лосеву, «яркая, максимально конкретная и подлинная реальность, развернутое магическое имя, не фикция и не игра фантазии, а суть вещей».
Проще говоря, мировоззренческую систему Гомера Лосев считает истинной. Есть уровень богов, есть уровень людей. Есть взаимоотношения как людей друг с другом, так и богов между собой. Третья составляющая – отношения между людьми и богами. Ясное дело, чтобы почувствовать это, нужно войти в «аффектированное состояние, граничащее с магическими формами».
Лосевские рассуждения близки канонам древней индийской поэтики, говорящим о том, что за каждым крупным явлением культуры стоят одна основная идея, эмоция и мифический образ. Символ служит для соединения внутреннего и внешнего миров (о том же неоплатонизм Сковороды).
Философ пишет: «Все мифологические идеи – индийская, египетская, греческая, православно-христианская, католическая, протестантская, атеистическая и пр. – складываются в одну общую Идею, и возникает всемирно-человеческая мифология, лежащая в основе отдельных народов и их мировоззрений. Изобразить отдельные системы мифологии и показать их единство на фоне общей – задача специального исследования».
С этой титанической задачей справился другой мыслитель – поэт и визионер Даниил Андреев (1906–1959) в книге «Роза мира» (1958). Таких культурно-мифологических систем (так называемых затонисов) Андреев показал 34. Каждая из них не мешает другой, а создает собственную небесную территорию (со своими особенностями) и движется своим путем наверх.
Сын известного писателя представил вселенную как многоуровневую реальность. Миры восходящего ряда стремятся к Богу, нисходящего – к Люциферу. Происходит сражение сил добра и зла, в результате которого меняются конфигурация и местоположение уровней. У слоев разная степень материальности и временно-пространственные координаты. К примеру, существа, которые были олимпийскими богами, никуда не исчезли, а переместились по иерархической лестнице вверх. А духи хищных динозавров – вниз, воплотившись в одну из рас античеловечества (дьяволочеловечества).
Многомерную реальность показывали и Блаватская, и супруги Рерихи, но это была адаптированная модель индуизма. У Андреева есть ссылки на адептов высшей йоги, но в целом это самобытная система, с описанием множества механизмов в специальных терминах (целый словарик), которые не представлены в классических восточных трудах. Стержневая идея: роза мира – всеобщая религия, время которой придет через несколько столетий.
В 1947 году Андреев был арестован за рукопись романа «Странники ночи». Рукопись уничтожена на Лубянке, пришито «дело о покушении на товарища Сталина». Первый срок – 25 лет, затем сократили до десяти. В тюрьме у Андреева открылись визионерские способности. Выйдя на волю, он едва успел закончить рукопись «Розы мира» до своей кончины. Книга ходила в «самиздате», впервые опубликована в 1991-м.
Нет смысла разбирать 800-страничный труд Андреева (есть электронная энциклопедия по нему и куча сайтов), скажу только, что русских исследователей интересуют правые мифы – сущностные, как определил их французский философ Ролан Барт в книге «Мифологии» (1957). Идеологические, пропагандистские мифы (упоминаемые Лосевым, типа «гидра буржуазии») – левые, а значит – ложные, условные, фальшивые. В качестве примера левого мифа Барт упоминает миф о гениальности Сталина: «Сталин сакрализирован и сублимирован под именем Гениальности, чего-то иррационально-невыразимого».
В метаистории «Розы мира» Андреев изобразил (в том же 1957/58-м) советского тирана «справа», показав, что темные божества наделили его недюжинными способностями, из которых полностью проявились организаторские. Провиденциальные силы нейтрализовали другие таланты «отца народов». А то бы его беспримерная жестокость принесла еще больше зла…
В будущем наступит золотой век (социальное благоденствие, содружество народов). Но «от скуки» люди захотят чего-нибудь «поострее», и придет антихрист. Это как будто продолжение соловьевского рассказа, только с множеством захватывающих сюжетных линий и «технических» деталей.
Из любопытных образов можно отметить в «Розе мира» уицраоров (я выучил этот термин не сразу) – демонов великодержавной государственности, состоящих на службе крупных стран. Внешний облик (на метауровне) – спруты. Размножаются почкованием. Во время гражданской войны ребенок убивает родителя, сменяя его на посту. Кроме негативных функций, они защищают своих граждан от других уицраоров. Уицраор России – Жругр, Америки – Стэбинг. Андреев предрек (за тридцать лет до события), что третьего Жругра Стэбинг завалит экономически. Сейчас у России – четвертый.
Одни наследие Андреева воспринимают как фэнтези (подростки увлекаются им как Толкиеном), другие – как одну из вершин мифологических откровений.
Марксистко-ленинская философия дала мало звезд в силу идеологического догматизма: русские преобразовали социально-экономическую теорию в «веру в социализм». Псведорелигиозная, идеологическая клетка была слишком тесной, чтобы быть философом, не выходя за ее пределы. Таких «беспредельщиков» оказалось двое: космолог Эвальд Ильенков (1924–1979) и социолог Александр Зиновьев (1922–2006). Оба фронтовики, оба работали в Институте философии АН СССР.
Ильенков в своей ключевой работе «Космология духа» дает бессчетное число ссылок на Энгельса. А пишет почти как адепт индуизма: «И когда-то вновь – в далеком грядущем – новые существа, в которых природа разовьет мыслящий дух, будут – как и мы ныне – созерцать сверкающие над небом их Земли звездные миры с гордым сознанием, что эти миры обязаны своим существованием некогда исчезнувшему мыслящему духу, его великой и прекрасной жертве. Смерть мыслящего духа становится тем самым его бессмертием» (сходные идеи, основанные на Живой этике Агни-йоги, развивал в своих фантастических романах «Туманность Андромеды» и «Час быка» Иван Ефремов).
За подобные пассажи Ильенков был исключен из МГУ. Поэтичный философ пытался в рамках марксизма оперировать категориями вечности, что невозможно по определению. К тому же у него складывался некий спорный космогонический идеал: через смерть обрести бессмертие. От науки и научной фантастики философ взмыл в область мистики (как режиссер Тарковский), а это, в лучшем случае, не поощрялось. Рукописи задерживали, статьи резали. Не выдержав травли, он покончил жизнь самоубийством.
Социолог и логик Александр Зиновьев мыслил более приземленными категориями. Но у советской социологии явно были нелады с действительностью: пафосная вера в коммунизм оборачивалась фарсом. Зиновьев пишет на эту тему социально-сатирический роман «Зияющие высоты» (1976), буквально подтверждая слова Лосева, написанные в 1918 году: «Русская философия – это художественная литература».
Ильенков пробивал «крышу» марксистской идеологии, а Зиновьев разрушал ее «стены».
За свои «художества» в 1978-м Зиновьев был выслан с семьей в ФРГ. Но если советским чиновникам он виделся реакционно-правым, то на Западе стал крайне левым, оценив социальные преимущества Союза. Сначала Зиновьев приветствовал «перестройку», но, угадав ее фатальные последствия, обозвал «катастройкой». Вернулся в 1999-м. Здесь, самое смешное, он опять стал считаться правым, поскольку хотел укрепления государства.
Главное его социологическое открытие в том, что советское общество отличается от западного «коммунальностью»: «Коммунизм и западнизм как типы общества с преобладанием, соответственно, коммунальной и деловой сферы».
Зиновьев в Германии стал ностальгировать по душевно-коллективной атмосфере СССР. В советских организациях гораздо больше ценилось: какой ты человек, а не какой профессионал. Руководители бесчисленных трудовых коллективов были типа пастырей. Советские герои литературы и кино – обаятельные и совестливые персонажи (в исполнении Леонова, Кононова, Буркова, Мягкова) – не брали карьерных высот и по западным меркам были неудачниками. А карьеристы (вроде несимпатичного героя Басилашвили в «Служебном романе») дружно осуждались. Поэтому неудивительно, что в 1990–2000-е, когда Россия попыталась жить по западной модели, наступил коллапс.
Но зиновьевская «коммунальность» – по сути то же, что «соборность» в русской религиозной философии. Однако Зиновьев как атеист (точнее, он говорил: «верующий безбожник») с яростью и сарказмом отвергал усиление религиозности и церкви как еще одного идеологического института. Если государству он уже «прощал» идеологическое давление («В российском обществе доминирующей является политическая власть, а не экономическая, поэтому Кремль стремится контролировать СМИ»), то церковников воспринимал как идеологических шарлатанов.
Зиновьев не понимал пагубности игнорирования подлинной Вертикали (связи человек – Небо), исследовать которую пытался его друг и коллега Ильенков. Ее функции в Союзе выполняла марксистко-ленинская идеология. Когда она рухнула, крах СССР был делом времени.
Сейчас РПЦ пытается восстановить доверие к православной форме духовной Вертикали. Но все мы свидетели, какими неуклюжими методами (типа создания армейский самоходной установки церкви-трансформера) она это делает. Однако осознание реальности Вертикали как таковой необходимо. В какой форме – личное дело каждого.
Но понимаю, что нашего человека никакими аргументами не пронять, поскольку даже русские философы, какими бы ни увлекались интеллектуальными моделями, руководствуются эмоциями. Историк-философ Лев Гумилев (1912–1992) для оценки разных выдающихся личностей и целых народов даже термин специальный ввел – пассионарность (от лат. passio – страсть, страстность) – «необоримое внутреннее стремление к деятельности, направленной на осуществление какой-либо цели. Цель эта представляется пассионарной особи иногда ценнее даже собственной жизни, а тем более жизни и счастья современников и соплеменников». Гумилев, путая Вертикаль с Горизонталью, сваливает в одну кучу «пассионараных особей», воинов-царей и пророков (например, Чингисхана и Будду!). Это в корне не верно, поскольку ими движут разные энергии: одними – воля, другими – сверхчувствительность. Однако на вершине гумилевского топа «пассионарности» стоит универсальная личность – Жанна д’Арк. Но таких исключений – единицы.
Такие личности появляются в эпоху перемен, когда Вертикаль и Горизонталь меняются местами. Философ-филолог Михаил Бахтин (1895–1978) заметил о подобном перевороте (работа «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса», 1965): «В эпоху Возрождения иерархическая картина мира разрушалась; элементы ее переводились в плоскость; высота и низ становились относительными; вместо них акцент переходил на “вперед” и “назад”. Этот перевод мира в одну плоскость, смена вертикали горизонталью (с параллельным усилением момента времени) осуществлялись вокруг человеческого тела, которое становилось относительным центром космоса».
Это – периоды фарса. Ренессанс – противодействие инквизиции, которая превратила религиозную Вертикаль в дубину и глушила ею граждан, произошла подмена религии политикой (о чем я говорил выше). Инквизиция опорочила саму идею Вертикали. Рабле, Бокаччо этому активно противостояли, называя вещи своими именами. Как в сюжете одного из рассказов «Декамерона».
Во Флоренции жили два приятеля-купца: иудей и христианин. Итальянец все время агитировал еврея перейти из иудейской веры в христианскую. Однажды еврейский купец сказал: «Ну ладно, поеду в Рим к родственникам. Погляжу на вашего Папу, чтобы принять решение». Итальянский купец приуныл: все знали, насколько порочны Папа и его окружение. Через два месяца купец-еврей вернулся.
– Что? Каково твое решение? – спросил итальянец без энтузиазма.
– Да, римский Папа – это нечто… – задумчиво протянул еврейский купец. – Но вот мое решение: я крещусь!
– Почему? – удивился его друг.
– Да потому, что Папа и его окружение делают все, чтобы христианская религия зачахла и исчезла. Но, несмотря на это, ее популярность растет. Значит, в основе ее Истинный Дух!
Такая вот своеобразная логика, вполне соотносимая с логикой русской философии.
Вообще, эффект замены Вертикали Горизонталью (Горизонталь становится Вертикалью) я бы назвал «перевертышем». В случае с Ренессансом это дало позитивный толчок. В поп-арте – негативный (подробнее в статье «Эффект перевертыша»).
Закончу обзор своей мировоззренческой моделью В + Г. Разумеется, сами понятия Вертикали и Горизонтали существовали до меня (Михаил Бахтин, князь Сергей Волконский, некоторые положения даосизма), я только выстроил их в стройную систему, введя такие философские понятия, как Точка Пересечения, фокусировка, глубина отпечатка, эффект перевертыша и т.д.
P.S. Из свежих примеров наших мыслителей, «руководствующихся эмоциями», – философ Виталий Куренной. Он ценит основателя феноменологии Эдмунда Гуссерля (1859–1938), утверждающего, что философия – «строгая наука». Виталий разделяет взгляды австрийца и тщательно разбирает… кинобоевики. Он написал труд под названием «Философия боевика» (положенный в основу недавно опубликованной книги «Философия фильма»). Но можно ли Терминатора или Джеймса Бонда оценивать беспристрастно? Тут я процитирую Виталия: «Радикальное философское размышление является личным делом субъекта».
Это просто лозунг русской философии! Ведь она по-вольтеровски приветствует все жанры, кроме скучного. Читайте ее! Уж не знаю, станете ли вы от этого умнее, как от западной, или просветленнее, как от восточной, но скучно быть не должно.