Какой вклад внесло Православие, а именно Русская Православная Церковь, на становление культуры России в прошлом. Не секрет, что она пронизывала все сферы культурной деятельности нашего общества в прошлом. Живопись, например, была сплошь религиозной до Петра I. Поэтому, изучая культуру нашей страны, мы спрашиваем себя: а какие последствия для россиян повлечет изучение ОПК (основы православной культуры) в наших государственных школах? Не стоит ли за курсом ОПК откровенное желание навязать школьникам когда-то существовавший дореволюционный "Закон Божий"?
Напомним, что вопрос, обсуждаемый в российском обществе, ставится следующим образом: русская культура обязана своим появлением византийскому православию. Соответственно, другие религиозные мировоззрения имеют в лучшем случае противоречивую природу традиционной конфессии в РФ. Бесспорно то, что православие на самом деле оказало влияние на культуру и исторический процесс развития нашего государства. Но при этом важно отметить, было ли это влияние положительным. К чему оно привело? При оценке подобного предмета важно учесть как позитивные, так и негативные последствия. В этой статье хотелось бы уточнить некоторые моменты, связанные с обсуждением вопроса культуры и отношения к ней русского православия.
1. Что есть культура. Христианская культура
Понятие "культура" подразумевает систему общих для общества ценностей, верований, преобладающее мировоззрение, общие нормы поведения. Последние находятся под прямым влиянием первых. Таким образом, мировоззрение человека, его религиозный склад ума влияет так или иначе на поведение индивидуума в обществе. Мировоззрение не обязательно является религиозным. Но оно всегда будет идеологическим, как это было в советском государстве. При этом такой исследователь социальной взаимосвязи религии и культуры как Доусон пишет, что "...культура является умышленным усилием привести человеческую жизнь в отношении с божественной реальностью и подчинить ее божественной власти".[1]
Культура, нужно сразу оговориться, не может быть нейтральной. Что здесь мы имеем в виду? Каждая конкретная культура, поскольку она включает в себя те или иные ценности, согласно христианской традиции, судится Богом. Эта оценка культуры возможна благодаря Божественному Откровению, Библии. Согласно Священным Писаниям христиан, Бог сотворил этот мир и поставил над нам своего священника, человека. Священническая функция человека заключалась в том, чтобы творчески оформлять свою жизнь, данную ему Богом, в единстве общения с Ним. Все свободные действия человека в отношении данного ему мира должны были осуществляться в гармонии с Божественной волей (синергия). Но человек пал. Не зная Бога, отделившись от того общения, которое он разделял со своим Творцом, человек сам теперь направляет свою духовную жизнь. Ради себя и ради ее самой. Тогда наступает профанация культуры, ее обмирщение. Даже не потому что ценности той или иной культуры не отражают требуемого Богом добра. Нет. Потому что они создаются вне Бога, не для Бога и не в Боге.
Архитектура, литература, живопись, театральная драма и многое другое, где человек осуществляет себя как homo adorans (поклоняющийся человек),[2] – искусство, не созданное в жизни с Богом – все это не может быть христианской в библейском смысле слова культурой, т.е. подлинно духовной культурой. Поскольку духовная культура, определяемая как христианская, совершается в единении с Богом, в общении с Ним. Благодаря Иисусу Христу.
Безусловно, в нашей стране есть своя культура, и, также безусловно, эта культура несет на себе отпечаток христианских религиозных ценностей. Но эта культура может быть бедной или богатой, щедрой или обедненной, христианской в подлинном смысле слова или номинально, поверхностно христианской. Пост-христианской. Поскольку христианство пришло в киевскую Русь благодаря византийским миссионерам [3] (что исторически много раз спорно) и византизму per se, стоит задать вопрос: какого рода был этот византизм? Успешна ли была культурная и богословская миссия Византии? И самое главное: насколько византийское Православие благотворно сказалась на исторической судьбе России?
2. Православие и русская культура: Pro et Contra
Культурная жизнь в России в дореволюционный период на самом деле была тесно переплетена с религией. Такое понятие как "московское благочестие" было регламентировано монашеским уставом. В московской Руси существовал обряд для всякого дела. Имелся обряд для пития чая, для хождения в баню, для проведения сделки. Все по "Домострою", граничащему с установками "Типикона". Поэтому и имеет место говорить о появившемся скоро "обрядоверии", которое имела трагические последствия для православной церкви в России в связи с Великим Расколом (1666).
Говоря о религиозной культуре, принимая во внимания все положительные и отрицательные ее стороны, важно четко говорить богословскую, вероучительную сторону тех ценностей, которые регламентировал общественную и частную жизнь общества. Для неспециалистов подобные рассуждения могут показаться дебрями. Мы не будем уходить далеко в нашем рассуждении об обожении, хенозисе и пр. богословских конструкциях. Достаточно привести весьма разящее суждение Н. Бердяева, которое по ходу статьи мы постараемся раскрыть более полно. В своей книге Русская идея философ рассуждая об эсхатологичности русской религиозной культуры утверждает:
Русское православие не имеет своего оправдания культуры, в нем был нигилистический элемент в отношении ко всему, что творит человек в этом мире. В Православии сильнее всего была выражена эсхатологическая сторона христианства. ...Мы, русские, – апокалиптики и нигилисты. [4]
В другой статье Бердяев поясняет, что он имеет в виду: "Эсхатологичность Православия означает меньшую привязанность к миру и земной жизни и большую обращенность к небу и вечности, то есть к Царству Божьему".[5]
Действительно, если подлинный идеал духовности – это монашество, которое подразумевает отрешение от мира ради соединения с Богом,[6] то неудивителен тот факт, что наступает девальвация всего реального, материального, "среднего культурного" – все то, чем живет и питается человек-мирянин. Обожение достигается путем стяжания Святого Духа – путь который подразумевает состояние бесстрастия (apatheia). Достигнуть же его может монах-мистик, внимание которого, главным образом, сосредоточено на созерцании Божьего "Фаворского света". Молитвенник-исихаст помышляет и созерцает лишь небесное царство – деятельность, которая особо не способствует освоению земной, низшей культуры. Культура же – земное явление. Но "земное" – удел кесаря, т.е. представителей светской власти. Так наступает профанация материальной сферы.
Действительно, Бердяев очень много рассуждает о том, что у русского человека атрофировано чувство средней культуры. Так можно утверждать, что его духовность не может проявляться в созидании частных, бытовых сфер жизни. И не только. Это может проявляться и в общественно-государственной жизни. Г. Федотов по этому поводу пишет: "Искупая грех аскетизма, мы должны отбросить брезгливость к телу, к материально-государственному процессу".[7] Подобное отношение на самом деле становится очевидным, когда наблюдатели обнаруживают, что единственная политическая активность православия выражается лишь в охранительном духе, реакционизме и отрицании всего, что не свойственно кристаллизированным формам византийской и средневековой исторической для России эпохи. Русская Православная Церковь редко обнаруживала в себе силы противостоять царской, имперской политике, благословляя и одобряя любые начинания своего верховного патрона. Ее синодальная эпоха тому явное подтверждение. Все это стало объектом порицаний таких русских философов как Вл. Соловьев и Н. Бердяев. Национализация церкви, на их взгляд, самая большая проблема православия.
О природе же русского православия, апокалиптичного на наш взгляд, можно сказать, что оно в конечном итоге так и не оставалось верным своей матери греческой церкви. Гордое и амбициозное высказывание монаха Филофея о Третьем Риме отравило Русь хмелем национальной гордыни. Византизм русской церкви сомнителен хотя бы потому, что русский царь никогда не считал себя покровителем всех ромеев, – христиан, населявших ойкономену (известную территорию). Русские богословы не знали греческого языка – проблема, которую пытался решить Максим Грек, – а это основополагающая черта византизма. Когда просветитель сослался на неточности богослужебных книг, ему возразили, что де "русские святые чудотворцы по старым книгам спасались". И, наконец, на Руси победила партия иосифлян, последователей Иосифа Володского, монахов-стяжателей. Традиция же исихастов, которую представляли заволжские старцы, не была воспринята архиереями московского государства.
Принимая во внимание подобные рассуждения, мы можем задать вопрос: какой же тип православия существовал в России? Что подразумевают люди, называя себя православными? Ведь в России существует огромная плеяда мыслителей, философов, художников, артистов, композиторов, которые всегда исповедовали свою православность. Однако не стоит торопиться с такими доводами. Понятно, что любой православный апологет, решившись дать отпор сектантам-иноземцам, живо перечислит нескончаемый список тех, кто был крещен в казенной церкви. Лучше всего эту "православность" в нашей культурной интеллигенции прокомментировал Николай Бердяев, комментируя религиозную приверженность русской церкви В. Розанова. Философ пишет:
И Розанов из страха принял православие, но православие без Христа – православный быт, всю животную теплоту православной плоти, всё языческое в православии. Но ведь это он всегда любил в православии и всегда жил в этой коллективной животной теплоте – не любил он и не мог принять лишь Христа. Нет ни единого звука, который свидетельствовал бы, что Розанов принял Христа и в Нем стал искать спасение. Розанов сейчас держится за христианство, за православную церковь по посторонним, не религиозным соображениям и интересам, по мотивам национальным, житейски бытовым, публицистическим. Нельзя быть до того русским и не иметь связи с православием! Православие также нужно Розанову для русского стиля, как самовар и блины.[8]
Как видно, подобную "розановщину" можно сегодня разглядеть во многих публичных людях нашего времени. Функцию "подсвечников" ловко освоил весь кабинет министров президента. В "православности" режиссера Никиты Михалкова никто не сомневается, различая в его творчестве ностальгические вздохи по ушедшему в прошлое самодержавию. Публичным людям и людям большой политики на самом деле нужно создать такой антураж, который будет скорее похож на церковный иконостас. Матрешки туда тоже пойдут. Ведь русскость без матрешек, кваса и православия – это уже не русскость. Вот и рассуждения о патриотизме связаны именно с цезаризмом, с робкими (а порой и дотошными) намеками о восстановлении монархии. Но наш патриотизм, отражающий уваровское "православие, самодержавие, народность", не предусматривает окружающую нас сменившуюся эпоху. На взгляд Федотова: "...русский традиционный национализм должен радикально переродиться, чтобы стать в уровень со сложными задачами века. В своей окаменелой данности он представляет одно из самых сильнодействующих средств разрушения России".[9] На его взгляд: "Правительства Европы, созданной Венским Конгрессом, до середины прошлого века сознавали государственную опасность национализма. В России лишь Александр III сделал его официальной идеологией".[10] И потом он описывает принятые в России зловещие формы религиозного национализма: "Национализм русский выражался главным образом в бесцельной травле малых народностей, в ущемлении их законных духовных потребностей, создавая России все новых и новых врагов. И наконец народ – народ, который столько веков с героическим терпением держал на своей спине тяжесть Империи, вдруг отказался защищать ее".[11] Национализм, который на самом деле отражает "культурную особенность" России и главного "культурологического диктатора", РПЦ МП, критикуется зрелыми православными теологами, которые, к сожалению, мало известны в России, а только в узких теологических кругах. Св. Г. Кочетков на Первом Канале в передаче у А. Гордона, видимо, остался неуслышанным, когда он достаточно артикулярно заявил, что константиновский период существования церкви кончился. Это свершившийся факт, и церковь должна смотреть на реально сложившуюся ситуацию у себя в стране.
Завышенная оценка Родины у славянофилов также не помогает смотреть объективно на грехи и преступления России в период XIX-XXвв. Ведь в духовном и культурном, соответственно, обеднении народа повинна именно церковь. Федотов рассуждает:
Историю XVIII и XIX столетий можно писать, отвлекаясь от христианских церквей и сект. ...Мы увидели бы приниженность духовенства, угодливых и честолюбивых иерархов, сельских священников, погрязших в пьянстве и любостяжании, распущенность монахов: во всей России едва ли удалось бы насчитать десятка обителей, в которых теплилась духовная жизнь. ...Именно здесь, в религиозном центре, иссякли духовные силы нации. [12]
Можно естественно предположить утрату и культурных сил, принимая во внимание связь между культурой и религией.
И снова нужно отметить, что подобная "культурность" тесно связана с размывчатостью богословской мысли православия. Воспринимая себя подательницей и вместительницей Духа, русская церковь бойко распределяет "благодать". Для вступления в мистический круг верных, чтобы стать крещенным много усердия не надо. Прейскурант, забитый на церковные двери, все упрощает. Все это порождает тот самый номинализм в людях, который приводит не только к поверхностному восприятию церковного догмата, но и к самой жизни вообще. Бердяев указывает: "Русское православие, которому русский народ обязан своим нравственным воспитанием, не ставило слишком высоких нравственных задач личности среднего русского человека, в нем была огромная нравственная снисходительность. ...Смирение и было единственной формой дисциплины личности. Лучше смиренно грешить, чем гордо совершенствоваться" (курсив мой. В.Ш.).[13] А это сказывалось и не только в духовной жизни, но и в жизни экономической. По мнению Федотова: "Если русскому капитализму не хватало до сих пор моральной дисциплины, то одной из причин этого являлось отсутствие морального "зерцала", кодекса чести, выработанного, например, западным средневековым купцом. Русская интеллигенция отказывалась понять разницу между торговлей и спекуляцией, между эксплуатацией и предпринимательством". [14] Николай Лосский подхватывает эту идею, перечисляя вероятные причины бедности, он говорит:
...бедность в значительной степени есть следствие малого интереса народа к материальной культуре. Беспечность русского человека выражается в нередко слышимых "авось", "небось", "ничего". ...Воля и мышление русского человека не дисциплинированы; характер русского человека не имеет строго выработанного содержания и формы.[15]
Человек, равнодушно относящийся к религии может подозрительно усмотреть здесь обычную лень. Зачем же здесь сращивать богословие и культуру? Если присмотреться, такой порок как лень есть везде. Однако, говоря о нехватке в русском народе интереса к материальной, средней культуре является слишком заметным с точки зрения обычного наблюдателя явлением.
Нужно сказать, что это не означает, что среди русских не было деловитого купечества, да и вообще способности к предпринимательству. Особенно оно было развито среди старообрядцев. Но оно-то и понятно. Чтобы сохранить свои религиозные, мировоззренческие установки им нужно было работать, очень много работать, чтобы рассчитаться возложенными на них налогами со стороны государства. Старообрядческая этика и этика сектантов молокан и духоборов отличалась от общепринятой православной вследствие учиненных против них гонений и преобладающего осознания апокалиптичности эпохи, в которой они проживали. На недисциплинированность русских очень много говорят иностранные исследователи России. Николай Лосский ссылается на книгу профессора Сорбонны Жюля Легра (L’ame russe), делясь своими впечатлениями:
В ней он говорит о свободе русских ходить или не ходить в церковь, о том, что русские наименее дисциплинированный народ в Европе, но народ этот отличается смутным влечением к высшему и, по-своему, это – глубокая религиозность, более мистическая, чем во Франции. Православное богослужение, говорит он, производит глубокое впечатление. [16]
Н. Лосский связывает это явление с особым религиозным исканием русского человека "абсолютного добра". Неорганизованность человека, его неупорядоченность в делах средней культуры прямо связана, согласно нашему наблюдению, с его мистическим мировоззрением, которое имеет своим источником опять таки учение православия. Это и приводит русского человека к той "обломовщине", которая также связана с "абсолютным поиском добра". Человек, подверженный "обломовщине", наслаждается созерцанием, но не самим поиском, "высших материй", он не желает опускаться до серых повседневных мелочей, которые так необходимы для достижения поставленной цели. [17] Все это приводит к тому, что русские относятся пренебрежительно к соблюдению деловых и не только договоренностей, штампуя европейскую порядочность дотошным, нудным педантством. "Частично обломовщина выражается у русских людей в небрежности, неточности, неряшливости, опаздывания на собрания, в театр, на условные встречи. Богато одаренные русские люди нередко ограничиваются только оригинальным замыслом, только планом какой-либо работы, не доводя до ее осуществления".[18] Конечно, не нужно думать, что это всего лишь несправедливое обобщение. Однако с учетом того, что произошло в России в начале двадцатого века, нужно должным образом подходить к рассмотрению источников и корней духовного заболевания нашей страны, которая попала и захлебнулась в омуте Октябрьской Революции. Есть и позитивные стороны, которые также отмечает русский философ, одна из которых, как замечает Лосский, заключается в том, что русские, опознав ошибку, ревностно стараются ее исправить.[19] Поэтому и эта статья направлена на то, чтобы читатель смог проделать соответствующие выводы.
3. Протестанты и культура. Мнение автора
Протестанты не чужие в России. Западная протестантская культура исторически не чужда для России. Культурная "вестернизация", европеизация России началась с Петра. Даже история России начинается с приглашения варяг. И чтобы упорядочить всю нашу бесконечную даль, соорудить государственный аппарат, административную систему, как пишет Федотов, "чтобы привести ее в действие, чтобы впрячь в оглобли даровитую, но беспорядочную русскую натуру, понадобились немцы, много немцев". [20] Культура России в тот период времени стала представлять собой синтез западного и восточного. Петр I приглашает в Россию скульптора Растрелли, который приезжает вместе со своим сыном (1716). Последний усердно изучает русское зодчество, оригинально сочетав западное с восточным. Эта изумительная способность сочетать в себе эти два начала, на взгляд Вл. Соловьева, характеризует религиозный идеал "Святой Руси". Н. Лосский пишет:
Совместно творить гармоническое единство жизни, сверкающей богатыми красками различных культур, можно лишь в том случае, если мы будем сочувственно вживаться в другие культуры, постигать их, как свою собственную, и таким образом воспитывать в себе способность восполнять друг друга своим творчеством. [21]
Принимая во внимание высказывания этих русских философов, нужно, тем не менее, отметить, что протестантское, евангельское понимание культуры также пережило свою трансформацию. Вильям Хендрикс и Роберт Хьюз, ссылаясь на время зарождения Реформации, пишут:
Тогда как основа евангелического протеста была исторически и контекстуально необходима, протестантизм не смог создать свое собственное творческое понимание поклонения. Таким образом, он воспользовался подходом к искусству, который больше был характерен для эпохи Просвещения, – высокий взгляд, согласно которому искусство, отделившись от контекста поклонения, как результат требует свои собственные отдельные сферы: музеи, выставки, концертные залы. Церковь существует ради практики благочестия, тогда как музеи – ради практики искусства. Так музеи и концертные залы стали церквами светского общества, в то время как церковные здания стали пустыми, творчески бессодержательными местами. [22]
Подобная ситуация принимает более позитивные стороны в раскрытии религиозной стороны культуры за последние два десятилетия в случае западного евангельского христианства.
Говоря об истории протестантизма в Германии, то мы можем вернуться обратно в Виттенберг и вспомнить тот период, когда Лютер находился в укрытии, переводя на немецкий язык Библию. В это время в университете и в городе начались волнения, которые возглавил Андреас Карлштадт. Толпы народа врывались в церковь, разбивали иконы, статуи и мочились на них. Это стало причиной поспешного выхода Лютера из укрытия, чтобы предотвратить ярость и радикализм своего коллеги.
Вообще, так исторически сложилось, что сторонники радикальной Реформации (анабаптисты, меннониты, свободная церковь, братская церковь, баптисты) негативно относились к религиозной и не только культуре (принимая во внимание с должной оговоркой и кальвинистские церкви) и окружающему их обществу per se. Это имеет свое объяснение. Последователи радикальных реформ не нашли поддержки ни у вождей самой Реформации, ни у католиков. Будучи гонимыми, эти христиане в скором времени стали усматривать даже в протестантских магистральных церквях дух антихриста, не говоря уже об остальном обществе. Радикалы понимали ситуацию так: есть мир. В этом мире царствует дух сатаны. От этого мира нужно бежать (эскапизм). Запираясь в своем религиозном культе, оторвавшись от искусства и культуры, радикалы стали походить во всех социологических отношениях на сектантов. Негативное отношение к миру было подогрето и эсхатологическими чаяниями, согласно которым скорое пришествие Миссии уничтожит материальный мир и создаст новый.
Возвращаясь к Карлштадту и радикалам, нужно отчасти исторически и богословски "оправдать", объяснить пафос подобных выступлений в свете всего лейтмотива нашей статьи. Если принять к сведению тезис Доусона, что культура в Европе находилась под прямым влиянием христианства, его учения, т.е. богословия, то реакция предводителей радикальной реформации объяснима: культура ассоциировалась с отвергаемым учением. Раз так, от подобной культуры надо отказаться.
Оказавшись в Новом Свете, гонимые в свое время в Европе, пилигримы нашли спокойное место и время для осмысления многих вопросов жизни. Евангельская пуританская традиция Джонатана Эдвардса и Джона Уэсли отражала культурное и интеллектуальное содержание их мысли. Принстонская богословская семинария пыталась возобновить эту традицию в своих богословских исследованиях. Позже, выйдя из фундаменталистского реакционизма, на религиозной сцене появились евангельские христиане, которые попытались войти в более тесное общение с современной наукой и культурой (Карл Генри, Бернард Рамм).
Лютер по-новому осмыслил место и роль христианина в обществе. Лютеранские церкви в отличие от кальвинистских пытались сохранить некоторые католические декоративные формы для богослужения. Но изменилось общее понимание роли христианина в обществе. Тогда как для католичества, – а в нашем случае и для православия – высшим путем достижения единения с Богом было монашество, в понимании Лютера служение христианина не ограничивалось только отшельничеством. Каждое социальное служение (кухарка, кузнец, молочник и пр.) совершаемое в обществе есть отражение Божьего призвания: Beruf. Сегодня это слово используется для обозначения профессии в таком вопросе как Was sind Sie von Beruf? (какова ваша профессия?) Сегодня протестанты делают новые попытки осмысления богословия труда. Одним из богословов, который сделал вклад в данной области, является Мирослав Вольф, который считает, что понятие "дар, харизма" более точно отображает библейское отношение к труду. [23]
Российские евангельские христиане сегодня учатся у своих евангельских собратьев на западе, пытаясь одновременно осмыслить родную для них культурную и философскую среду, в которой они совершают свою жизнь и служение. Не имев возможности должным образом заниматься научным трудом во время своего зарождения (гонения на евангельских христиан в Петербурге, ссылки на северный Кавказ, маргинальность баптистских движений), сегодня евангельские христиане начинают делать попытки адаптировать свое существование в России, принимая во внимание все богатство российской исторической реальности. Во многом этот процесс не прост. Это подсказывается присущим традиционализмом самих протестантских церквей, который имеет прямое отношение к спекуляциям в области учения о последних днях (эсхатология). А это, в свою очередь, перешедшее к ним наследие православного воспитания многих евангельских христиан (см. выше Бердяев).
Говоря же о сегодняшней ситуации, мы можем сказать, что Россия пока еще питается теориями о "сионистском заговоре", наш народ уговаривают, что во всех наших бедах виноваты американцы и пр. Мы любим свою Родину. Своих соотечественников в этом не упрекнуть. Но какие странные формы и какая странная природа этой любви, если для нас будет непрестанным не говорить нашему народу правду! Многие народы и цари предстанут перед Богом, однажды придя и исчезнув. Иисус требует от нас всего. Включая и нашу Родину. Если Он поставил верность Себе намного выше верности своим близким и родным (Мф. 10:36-38), то не окажется исключением и наша любовь к Родине! Если Господь требует самоотверженной любви к Себе, то Он желает забрать Себе все.
Выбор между родиной и Богом все-таки нужно сделать. Хотя бы для того, чтобы восстановить истинную иерархию ценностей, чтобы не в одном духе и смысле произносить соблазнительные слова: "За веру и отечество" (для других еще и "царя"). Христос требует жертвы – самым дорогим и священным, что есть у человека: отцом и матерью, следовательно, и родиной. Так как Он есть вечная жизнь, то ничто живое в Нем не погибает. Он вернет человеку мать и отца, вернет и родину, но вернет иными, для иной, более чистой любви. [24]
Если наш народ действительно поймет и примет новое понимание, новое измерение патриотизма и любви к нашей Родине, – к самому святому, что она дает нам, – то как бы нам хотелось поскорее вбить осиновый кол в сердце религиозного национализма, этого отравляющего внутренний круг нашей жизни фашизма!
Выводы и заключение
Культура, как мы постарались показать, может быть религиозной. И, наоборот, религиозные ценности формируют культуру человека, создают стереотипы отношений. Попытка иерархов РПЦ МП представить учение своей церкви в качестве "культурного явления" несомненно подразумевает нескрываемое желание проводить в светских учреждениях миссионерские кампании. Даже в случае преподавания ОПК как предмета подразумевающего прививание детям любви к родине, родителям и пр. морально-этическим установок, православные лоббисты в этом случае профанируют христианство. Христианство же, его сущность не сводится лишь к культурологическому феномену. Это следствие, не причина. Церковь известна своим Провозвестием о воскресении Иисуса Христа, которое подразумевает ответ человека: покаяние, веру и подчинение его жизни Богу. Поэтому если РПЦ МП представляет христианство в качестве набора "культурных обычаев предков", она предлагает христианство как очередную форму "розановщины", обертку, где есть все, включая самовар, бублики и масленицу, но нет Христа.
Более того, как мы рассмотрели выше, православная культура не всегда в России оставляла позитивный след в воспитании русского христианского самосознания. Мы уже говорили об "антикультурности" и недостатке внимания к средней культуре в православном мистицизме, который находит свое выражение в исихастской традиции. Это указывает на существующий разрыв между православной духовностью, этикой и теми повседневными задачами, которые ставит перед церковью современное общество. До сих пор православные иерархи не смогли дать внятного ответа в отношении причины Революции 1917 года. Почему русский народ, получивший школьной религиозное образование, выбрал нигилизм и атеизм? Почему большевики спокойно перехватили власть? Можно вспомнить речь полковника Алексея Турбина, героя пьесы Сергея Булгакова, перед перепуганными офицерами и юнкерами: "Я вам говорю: белому движению на Украине конец. Ему конец в Ростове-на-Дону, всюду! Народ не с нами. Он против нас. Значит, кончено! Гроб! Крышка!" Почему народ не поддержал белых? Почему он был не с церковью?
Сегодня церковь пытается подключить к своей миссионерской деятельности государственные институты. Но они подразумевают прежде всего карательную функцию (Рим. 13:3,4). Тот труд благовестия, который должна совершать церковь, страстно, прочувственно, со всем сознанием – этот труд не должен совершаться по обязательному уговору в школах, где ученику уже не представляют выбора. А принятие Бога без выбора, за оценку исключает какую-либо свободу.
Все, что происходит сегодня в России говорит не только о неправовом и анти-конституционном направлении действий РПЦ МП, но и о природе самого данного церковного института. А, по сути, неспособность современной православной церкви говорить с обществом на понятном для нее языке, т.е. в действительности быть современной. Византийская модель симфонии остается тем примером, который пока не находит другой альтернативы. При нем государственные рычаги используются для того, чтобы быть для общество тем, чем должна для него быть церковь: светом и солью. Но это по определению невозможно (см. опять Рим. 13). Поэтому голос Георгия Кочаткова и многих других зрелых православных, истинно культурных людей, еще долго будет нераслышанным.
P.S.: "Невозможно утвердить всеславянскую идею на почве признания восточного православия единственным и полным источником высшей духовной культуры... Ясно, что духовный базис славянской идеи должен быть шире и вмещать в себя несколько религиозных типов. А это предполагает преодоление русского религиозного национализма". Н. Бердяев. Судьба России. С. 202.
Литература
1. К.Г. Доусон. Религия и культура. – СПб.: Алетейя, 2001. С.101.
2. Я обязан этим выражением и проникновением Александру Шмеману. См. Alexander Schmemann, For the Life of the World (NY.: St Vladimir’s Seminary Press, 2002).
3. И явно не благодаря их ревностному миссионерскому пылу. См. С.А. Иванов. Византийское миссионерство: можно ли сделать из "варвара" христианина? – М.: Языки славянской культуры, 2003.
4. Н. Бердяев. Русская идея.
5. Н. Бердяев. Истинность православия. Библиотека Вехи. http://www.vehi.net/berdyaev/istina.html
6. В. Лосский. Очерк мистического богословия восточной церкви//Боговидение. – М.: Издательство АСТ, 2003. С. 120.
7. Георгий Федотов. Судьба и грехи России. – М.: Даръ, 2005. C. 13.
8. Н. Бердяев. Судьба России. – М.: Издательство "АСТ", 2004. СС. 68-69.
9. Федотов. С. 312.
10. Федотов. С. 299.
11. Федотов. С. 270
12. Федотов. СС. 211-212.
13. Н. Бердяев. Судьба России. С. 111.
14. Федотов. С. 261.
15. Николай Лосский. Характер русского народа. – М.: Даръ, 2005. С. 258-259.
16. Н. Лосский. С. 44-45.
17. Н. Лосский говорит об этом отдельно в другой главе, см. С. 85-93.
18. Н. Лосский. С. 94.
19. Н. Лосский. С. 97.
20. Федотов. C. 42.
21. Н. Лосский. С. 238.
22. William L. Hendricks, Robert Don Hughes, "Christian Spirituality and Arts," in Becoming Christian: Dimensions of Spiritual Formation, Ed. by Bill J. Leonard (Louisville, Kentucky: John Knox Press, 1990), 96.
23. Miroslav Volf, Work in the Spirit: Toward a Theology of Work (Oxford University Press, 1991).
24. Федотов. С. 321-322.
Источник: