Библия дает основания для самых разных и прямо противоположных трактовок этой проблемы. Сторонники различных взглядов на соотношение веры и разума могут найти в ней подтверждение своей позиции. Если обозначить крайние точки в этой тысячелетней дискуссии, то одна из них настаивает на полной гармонии разума и веры, тогда как другая заостряет их противопоставление до самой крайней степени. В пользу первой позиции – гармонии разума (Логоса, или Слова), Божественной природы и ее творения – говорят первые строки Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть». Напротив, на противопоставлении греческого рационального начала и христианской веры делается акцент в первом Послании к коринфянам апостола Павла: «Ибо и Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости; а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие» (1 Кор., 1:22-23). Эту же идею выражает кредо, приписываемое Тертуллиану, одному из ранних христианских апологетов: «Верую, потому что абсурдно».
Рассматривая эту проблему в исторической перспективе, следует отметить, что мировоззрение католического средневековья выработало ряд доктрин, основанных на идее гармоничного сочетания веры и разума. Протестантизм же совершил возврат к идеям ранних христиан о резком разделении веры и разума, веры и знания. В настоящее время вопрос взаимоотношения веры и разума, религии и науки сохраняет свою актуальность, получает новые формулировки. Новый импульс споры вокруг этого вопроса получили после недавней лекции Бенедикта XVI «Вера, разум и университет. Воспоминания и размышления». В этой своей нашумевшей лекции нынешний глава католической церкви подтвердил традиционную католическую позицию о нерасторжимости и единстве веры и знания, науки и христианской религии.
В России эта старая проблема приобрела в первую очередь институциональное измерение. К ней в конечном счете сводится существо дискуссий о введении в школьное преподавание курса основ религиозной культуры. В чем состоит проблема? Противники введения в школьный курс основ православной (или, скажем, мусульманской) культуры полагают, что эта дисциплина будет склонять детей к принятию веры, к воцерковлению. Преподавание такой дисциплины, таким образом, входит в противоречие с конституционными нормами Российской Федерации, гарантирующими гражданам страны свободу совести.
Если оставить в стороне рассуждения, пропитанные конституционным нигилизмом, то возражения против этой позиции сводятся к следующему. ОПК и аналогичные курсы традиционных российских конфессий не ставят себе целью пропаганду религиозной веры. Но они исходят из того, что религия является весьма существенной частью мировой и российской истории и культуры, элементом современной повседневной жизни. Без знания основ этой культуры нельзя говорить о полноценном образовании, в том числе светского гражданина России. Таким образом, речь идет не о том, чтобы непосредственно прививать веру и обучать основам религиозной обрядности, а о передаче ученикам знаний о религии и вере. Задача новой дисциплины – транслировать не веру, а знание о ней. Однако здесь неожиданно возникает вопрос, обладают ли российские конфессии тем знанием, на трансляцию которого они претендуют в рамках новой школьной дисциплины.
Отличительная особенность «нормального» научного знания состоит именно в том, что оно транслируемо, оно может передаваться от одного человека к другому, причем независимо от того, каких именно религиозных и вообще ценностных взглядов придерживается учитель и ученик. Научное знание предполагает согласие, которое находится «по ту сторону», ценностную ангажированность позиций, религиозных и идеологических взглядов. Собственно говоря, именно поэтому научное знание является базовым для формирования мировоззрения граждан современных государств, отделенных от церкви. Предшествующая история, религиозные войны и столкновения на религиозной почве показали, что гражданский консенсус, предполагающий минимум общего мировоззрения, достижим в современном обществе лишь на почве ценностно-нейтрального научного знания. Наличие же религиозной составляющей в образовательном минимуме, который сообщает молодым людям общеобразовательная государственная школа, может стать потенциальным источником гражданской дезинтеграции. И сколько бы ответственные представители различных конфессий ни уверяли, что их религия является самой мирной и дружелюбной, не имеющей в себе никакого конфликтного потенциала, и предшествующая история, и современные конфликты на религиозной почве свидетельствуют об обратном. Разумеется, эти представители не кривят душой, искренне веря в то, что они говорят. Однако религия – это стихия масс, управлять которыми не в состоянии даже самые выдающиеся по своей духовности лидеры. Разумеется, в области научного знания также есть свои проблемы. Опыт советского общества показал, что возможна идеологическая наука. В настоящее время это искаженное представление о научном знании не исчезло, а лишь трансформировалось. Сейчас его можно встретить под личиной рассуждений о «самобытной» российской науке, глубинным и принципиальным образом отличающейся, например, от «западного» научного знания.
Возвращаясь к проблеме преподавания основ религиозной культуры в государственной школе, следует заметить, что критическая проблема научной, поддающейся трансляции составляющей подобных курсов в современной России была осознана именно церковными интеллектуалами. Так, профессор Московской духовной академии диакон Андрей Кураев недавно сформулировал основные трудности, связанные с преподаванием основ православной культуры. Проанализировав учебно-методические материалы новой дисциплины, он приходит к неутешительному выводу: «Объявили – «культурологию», изготовили – «Закон Божий». И то ведь правда – ну как можно излагать культурологию в начальной и средней школе! Замахнулись на слишком многое – а в итоге потеряли метод и подменили предмет. А скорее всего с самого начала рассчитывали, что их нечестность проглотят». В качестве образцовой «школы», которая смогла сформировать традицию научного рассмотрения истории и содержания религии, он указывает на труды ученых, работавших главным образом в советский период, – Алексея Лосева, Михаила Бахтина, Сергея Аверинцева, Юрия Лотмана, Арона Гуревича, Александра Панченко, Бориса Успенского.
Из этой констатации А. Кураева можно сделать весьма любопытный вывод.
В советский – «антихристианский» – период именно наука, стандарты научного исследования стали прибежищем для непредвзятого изложения истории и содержания православия. Это, кстати, подтверждает сказанное выше: наиболее толерантной областью человеческого знания оказалась именно наука и научное знание. Согласно Кураеву, именно в этот период был сформулирован основной корпус знаний, которые могут войти в содержание ОПК. Последующая «либерализация» принесла с собой парадоксальным образом не расцвет, а, наоборот, упадок той составляющей религиозного знания и веры, которая поддается трансляции в рамках светских институтов. Более того, применительно к постсоветскому периоду не получается говорить об интеллектуальном расцвете даже в самой церковной среде: «До сих пор не написан комплект учебников для семинарий. А среди существующих учебников единицы выполнены на достойном уровне, в сочетании интересного повествования и знакомства автора с современным состоянием научной литературы по излагаемой им дисциплине (прежде всего – на Западе). За 15 послесоветских лет не написан ни один новый учебник Закона Божия для собственно православных школ. Это можно было бы счесть частностями, если бы не одно обстоятельство: за эти годы в два раза упал конкурс в семинарии».
Еще одна сложность, на которую хотя и не прямо, но косвенно весьма выразительно указывает Кураев, связана с проблемой преподавательских кадров. Она состоит в следующем: если у новой дисциплины нет «твердого ядра», транслируемого как нормальное научное знание, то дети могут оказаться заложниками произвольных религиозных или квазирелигиозных воззрений преподавателя. Эта проблема сформулирована у Кураева как задача, требующая разрешения: «Это же нормальный творческий вызов: разработать нерелигиозный подход к преподаванию религиозных знаний. Тут бы и использовать ресурс объединенного министерства, найти новых аверинцевых и дать им простор для творчества. Нужны книги живые, аргументированные, и с таким запасом антиваххабитской устойчивости, чтобы даже взбалмошная Марьванна, для которой урок ОПК есть повод прежде всего рассказать детям о знаках антихриста, не смогла бы своим энтузиазмом испортить прекрасный предмет».
Не секрет, что даже глубоко воцерковленные на первый взгляд люди придерживаются весьма вольной интерпретации содержания своей веры. С этой проблемой фактически невозможно справиться в современной информационной ситуации, когда церковь больше не является монополистом интерпретации содержания вероучения. Паства, особенно молодая, информационно открытая ее часть, сама активно вливает «новое вино в старые мехи». Правда, это новое вино нередко оказывается контрафактным суррогатом. К верующим относят себя сторонники самых экзотических взглядов и доктрин. В этом смысле нельзя даже сказать, чего больше – хорошего или плохого – для того же православия в постсоветском всплеске религиозности. Разбираясь с содержанием этой религиозности, нередко сталкиваешься с весьма далекими от православной традиции трактовками.
Резюмируя содержание проблемы взаимоотношения веры и разума в ее современном российском аспекте, можно сказать, что в связи с преподаванием основ православной культуры в общеобразовательных школах для православия критическим образом встал вопрос о научной, рациональной нормализации корпуса знаний, связанных с содержанием и историей религиозных учений. Это уникальная ситуация для Русской православной церкви. В новейшей истории России ей впервые дана возможность войти в сферу светского образования. Сопротивление, которое оказывают этому процессу отдельные чиновники, нельзя, конечно, рассматривать как историческое препятствие, сопоставимое с теми командными методами, которые распространялись на эту область ранее – как в советский, так и в досоветский период. Но дальновидные представители РПЦ понимают, что успеха от этого предприятия можно ожидать лишь в том случае, если церковь сможет предложить в этой области разумный набор знаний, имеющих по сути «нормальный», научно-аналитический характер. Без этого от нового школьного предмета для самой церкви возможно больше вреда, чем пользы.
Постсоветский период был временем массового пробуждения религиозности. Однако в настоящее время РПЦ объективно столкнулась с необходимостью интеллектуального ренессанса. От того, сможет ли она принять этот новый вызов, зависит ее дальнейшая социальная судьба. Она стоит на перепутье. У нее есть шанс стать современным институтом, привлекательным для людей, живущих в современном информационном обществе, обществе знания. Или же остаться важным, но все же периферийным институтом, оформляющим определенный набор социальных ритуалов, – крестины и свадьбы, общественные праздники и похороны.
Виталий КУРЕННОЙ, кандидат философских наук, доцент философского факультета РГГУ