Школа ждет своего Кафку

Рецепт глобального улучшения мира у всех на виду

Называется: «Воспитание. Возвращаясь к изначальным смыслам». Жанр — антология классических и неклассических текстов о педагогике. Эпиграф — слова Корчака: «Одна из грубейших ошибок — считать, что педагогика — наука о ребенке, а не о человеке».

Издательство «Первое сентября» выпустило не книгу — послание тем, кто верит, что еще можно изменить мир. Она предназначена не только родителям и учителям, но — власть имущим. Сорок два ее участника — поэты, философы, психоаналитики, педагоги, писатели — говорят на высоком и серьезном языке, приглашая на этот уровень заинтересованных лиц. А они — все мы. Читаем, обсуждаем и цитируем уникальное издание в проекции на современную школу вместе с Сергеем Лебедевым, заместителем главного редактора ИД «Первое сентября», поэтом, прозаиком, комментатором антологии.


Тоска по истине: «Мир, в который вы собираетесь вступить, — сказал Бродский, обращаясь к выпускникам Мичиганского университета, — не имеет хорошей репутации. Он лучше с географической, нежели с исторической точки зрения; он все еще гораздо привлекательней визуально, нежели социально».

«Речь на стадионе» произнесена в 1988 году. С тех пор «репутация мира» лишь ухудшилась: еще несколько бессмысленных войн, конфликт Запада и Востока, пугающее состояние экологии, наконец, глобальный кризис. Один из простых ответов на сложный вопрос, почему все устроено так, а не иначе, заключается в том, что мир состоит из людей, большей частью воспитанных неправильно и воспроизводящих в своих детях агрессию, неспособность к добру и творчеству, приземленность. Мы имеем дело со следствиями, не желая менять причины.

— Отсталость практической педагогики, то, что называется «развалом системы воспитания», сейчас обострилась до состояния болезни?

— Может быть, здесь дело не только в педагогике, сколько в нашем времени вообще. Историческим время становится тогда, когда его можно называть связным полем ценностей и смыслов. Мы живем в нулевые годы, и это не игра слов, а констатация исчезновения времени как воздуха культуры.

— Мераб Мамардашвили говорит, что под культурой он понимает форму, в которой люди способны и готовы на деле практиковать сложность.

— Но главная примета нынешней эпохи — как раз опрощение общественной, личной, политической жизни. Кажется, мы вообще утратили способность пытаться жить по смыслу. И в педагогике это обнаруживается быстрей всего. К тому же эта тема напрямую сопряжена со способностью людей проникаться идеей вообще. Этого, похоже, не существует в обществе. Вертикаль идеи уходит как что-то непрагматическое, внебытовое. Возникающую пустоту заполняют книжки с названиями вроде «50 способов воспитать ребенка».

— На чем основаны современные системы воспитания?

— Главным образом на медицинских и психологических открытиях. А вальдорфская педагогика или педагогика Френе, созданные людьми, которые что-то еще имели в головах, кроме медицины и психологии, в нашем жестком, с прищуренным взглядом, обществе не приживаются.

— Льюис, английский философ и писатель, создатель Нарнии, говорит, что и греки, и иудеи, и восточные народы признавали некую объективную ценность: одни действия и чувства соответствуют высшей истине, другие — нет. Знаменитый психоаналитик Эрих Фромм был уверен, что стремление к истине — потребность каждого человека. В какой мере сегодняшняя школа учитывает эту потребность?

— Ни в какой! Школа как общественный институт еще ждет своего Кафку. Хотя это единственное сейчас место, где человек обучается не бытовым знаниям. Потому что семейная жизнь с ужином, телевизором и воскресными прогулками на лыжах этого не предполагает.

Мы сейчас готовим новую книгу, сборник воспоминаний, рабочее название «Гений дет-ства». Детство как особое состояние, которое можно назвать состоянием творения вселенной, в котором зарождается все то, что потом определит жизнь человека. Я читаю воспоминания десятков самых разных людей. Ни один из них не говорит: я благодарен школе, родителям… Софья Ковалевская, например, вспоминает, как в детстве, если она в чем-то была виновата, бумажку с названием ее вины прикрепляли к ее платью, и она так выходила к обеду.

Так что человек есть существо самозарождающееся. И в этом смысле нужно только не мешать.

— А мешали всегда! Тот же Льюис пишет: «…Когда мы читаем у Платона, что детей нельзя растить в семье, у Элиота — что мальчик должен до семи лет видеть только женщин, а после семи — только мужчин, у Локка — что ребенка надо обувать в тонкие башмаки и отучать от сочинения стихов, мы испытываем благодарность к упрямым матерям и нянькам, к упрямым детям, сохранившим человечеству хоть какое-то здравомыслие…» Но «человекоделы удачливого века», говорит он с горечью, будут оснащены лучшей техникой и сумеют сделать то, что хотят: отменить человека…

— Льюис считал, что настоящие ценности воспитания лежат вне воспитания, они универсальны. И важно, насколько они существенны для нашей внутренней жизни; насколько мы вообще можем сказать о себе, что у нас есть внутренняя жизнь, насколько мы есть часть некоего целого, большего, чем мы сами…

Тоска по свободе. Мы живем на планете недальновидных умников, добровольно заблуждающихся насчет целей бытия. Только что, в ходе лондонского саммита «Двадцатки», было наконец признано: нынешний кризис — есть кризис не только экономики, но идей. Откуда им взяться, если школа — одна из самых рутинных частей цивилизации, и задача воспитать человека нравственного и творческого ни разу не рассматривалась как глобально связанная с будущим планеты?

Школьный процесс — общенациональное дело. И он в огромной степени и на огромной площади осуществляется инерционно, а часто бездарно. Достижения науки и мысли существуют отдельно. В итоге из школы выходят, скажем, Джонс и Иванов. Иванов хорошо знает математику и физику и, став президентом, поддерживает программу ассигнований на оборону и военные расходы. А Джонсу чудом привили гуманитарные представления, и, став народным избранником, он вкладывает деньги в образование и культуру. Мы видим сейчас на политической арене: ивановых намного больше. И ясно: надо срочно что-то делать, чтобы хоть через лет сто возникли лидеры с новым пониманием общественной пользы.

— Стивен Джобс, создатель Apple и Pixar, открывает выпускникам Стэнфорда главный девиз своей жизни: оставайтесь голодными, оставайтесь безрассудными! Так вот, будьте безрассудны и скажите, какую вы создали бы школу, если бы имели такую возможность?

— Я иногда об этом думал. Первое: в ней была бы архитектура, которая ведет с человеком разговор о высоких — в прямом и переносном смысле — вещах. Второе: учителя. Они должны обладать способностью жить чем-то большим, чем они сами. А третье — открытость пространства, возможность разрушить порядок, отсутствие регламентов, расписания.

— То есть то, о чем говорит богослов Василий Зеньковский, — для воспитания необходим «предрассудок свободы»?

— Ну да! Хотя прилагательное «свободный» и стало одним из самых распространенных в педагогике, о самой свободе этого сказать нельзя. В умах воспитателей есть свободобоязнь, связанная с опасностью и подозрением: «Им только дай волю!» Зеньковский видит это противоречие, когда спрашивает, как обеспечить «связь свободы и добра, превратить начало свободы в источник творчества, а не произвола, восхождения к добру, а не служения злу?»

Свобода насущно необходима при том, что я знаю, какие типажи выходят из таких школ. Я однажды видел, как на горной реке люди в лодке, которым нужно было обойти камень, вместо того чтобы что-то решить, заспорили, они ведь привыкли дискутировать по любому вопросу. Никто, к счастью, не пострадал…

Свободе нужно учить, как учат математике и чистописанию, написал недавно замечательный педагог. Другое дело, что современная школа этого не предполагает.

Тоска по духу. Система, существующая со времен Адама, вернее Яна Амоса Коменского (классы, уроки, оценки), ориентирована в лучшем случае на образование, а вовсе не на воспитание ценностей. Возможно, поэтому человечество до сих пор занято уничтожением — себя и среды.

«Личность — крупная мысль природы», — формула Мамардашвили. Он полагал, что это особое состояние жизни, находка эволюции. Ценность личности пока как будто не опровергнута. Но в огромной степени подменена лукавым культом успеха.

— Успех для современной школы — значимая категория?

— Очень. И перемены в образовании последних пяти лет как раз связаны с тем, что школу очень целенаправленно перестраивают на успех. Вся схема оплаты учительского труда ориентирована на то, сколько у кого победителей олимпиады, кто и когда участвовал в каких-то конференциях, получил грамоты и пр. При том, что есть такая работа, с которой никогда не будет грамот и олимпиад, где-нибудь на рабочей окраине. А система четко говорит: бумажки, бумажки и еще раз бумажки! Ученик становится средством повышения зарплаты.

Система с точки зрения поиска и продвижения лидеров, может быть, и правильная, но с точки зрения воспитания не выдерживает никакой критики.

Отказ от себя и проживание некой навязанной модели жизни происходит в самом детстве. Ребенок очень рано выбирает между детством, поставленным на табуретку и читающим стихи, и детством, глубоко в себе сосредоточенным. Это выбор между тем, чтобы жить, как ты живешь, и тем, как удобнее в глазах окружающих.

— То есть тебя втискивают в вылепленную форму. «Нажить деньги, плыть по течению, быть, как все, — называется успехом. Человека пригоняют к обществу, к нации, делают из него шаблон… но единообразие не есть культура. …Культура исходит из нашего «я», и воспитание этого «я» должно быть нашей главной работой», — описывает процесс индийский мыслитель Кришнамурти.

— А Ясперс говорит: человек — это дух, ситуация подлинного человека — его духовная ситуация. При этом он констатирует распад воспитания, замену его бесконечными опытами. Можем добавить: программами, моделями, концепциями, в основании которых лежат некие данные, но почти никогда — предельный вопрос о бытии человека. Тем не менее Ясперс советует воспитателю даже в бессилии делать все возможное, чтобы придать человеку благородство.

— Как это осуществить?

— По-моему, самое главное, что может сделать взрослый по отношению к ребенку — это не посягать на его достоинство. Человеческое достоинство, которое непонятно где коренится, и есть важнейшее. И если оно не порушено, возникает спокойная уверенность в себе. И тогда ты способен понять: «На самом деле имеет значение не то, чего мы ждем от жизни, а то, чего жизнь ожидает от нас», — замечает Виктор Франкл.

— Сокращаются литература, язык, гуманитарные начала в школе, не пора ли устраивать, исходя из всего вышесказанного, гуманитарную революцию?

— Да, вциомовский опрос недавно выяснил, что 62 процента выпускников вообще не перечитывают школьную классику, это просто приговор.

— Президент Медведев уже предложил школе ряд идей: новые стимулы, новые стандарты оснащения, поиск и поддержка талантливых детей… Но не пора ли создать лабораторию исследования всех существующих методов воспитания? Это и будет актом проектирования будущего для ответственных политиков, работающих в интересах наций.

— Да, думаю, образовательно-воспитательная лаборатория как инициатива, которая никому ничего не обещает и не навязывает, была бы нужна времени, в котором люди уже готовы что-то брать на себя. 

Смысл в том, чтобы еще раз «вскрыть» ценностные основания воспитания и показать: с ними получается, а без них — нет.

P.S. Тираж книги, в которой хочется прочесть и процитировать все, 500 экземпляров.

Марина Токарева

Новая газета
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе