Как строятся отношения в семье, где работают оба родителя

Семейный ужин в интерьере: кто должен готовить и накрывать на стол, у кого из супругов больше обязанностей по дому и почему секс превращается в «дополнительную работу»? «Горький» публикует фрагмент прорывного исследования Арли Хокшилд, перевернувшего привычные представления о распределении гендерных ролей в браке.


Арли Хокшилд при участии Энн Мачун. Вторая смена. Работающие семьи и революция в доме. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2020. Перевод с английского Инны Кушнаревой под научной редакцией Артема Космарского. 



Содержание


Нэнси Холт пришла домой с работы — одной рукой она держит сына, а в другой сумку с продуктами. Поставив сумку на пол и открыв входную дверь, она замечает кучу почты на полу в холле, недоеденный Джоуи тост с корицей на столе и мигающий красный огонек телефонного аппарата: натюрморт, напоминающий об утренней спешке, когда каждого члена семьи надо было отправить по его месту назначения во внешнем мире. Нэнси, которая вот уже семь лет служит социальным работником, — невысокая изящная блондинка 30 лет. Она быстро двигается и быстро говорит. Она складывает почту на стол в холле и направляется на кухню, расстегивая на ходу пальто. Джоуи цепляется к ней сзади, подробно объясняя ей, как именно самосвалы сваливают груз. Джоуи — активный толстощекий четырехлетка, довольно хихикающий, когда ему что-то нравится.

Припарковав их красный «универсал», входит в дом и вешает пальто на вешалку ее муж Эван. Он забрал жену с работы, и они приехали вместе. Он явно не горит желанием влиться в кутерьму на кухне, но в то же время не чувствует себя вправе расслабиться с газетой в гостиной, а потому медленно просматривает почту. Эвану тоже 30, он продавец на складе мебели. Это крепкий, уже немного лысеющий блондин, который любит стоять, отставив ногу. В его манерах есть что-то одновременно обходительное и неуверенное.

С самого начала Нэнси называет себя «убежденной феминисткой»: она стремится к балансу в обязанностях и к равной власти. Когда они поженились, она надеялась, что у них с Эваном идентичности будут основываться одновременно на детях и на карьере, однако ее идентичность явно сдвинулась к родительской роли. Эван вполне одобрял то, что у Нэнси есть карьера, если она при этом может заниматься семьей.

Осматриваясь в их доме этим вечером, я замечаю небольшую рябь на поверхности семейных вод. Выныривая из кухонной суматохи, Нэнси взывает: «Эва-ан, можешь накрыть на стол?». Слово «можешь» словно бы выделено курсивом — с таким раздражением оно произнесено. Разрываясь на части между холодильником, раковиной и плитой, с Джоуи, ползающим у нее под ногами, Нэнси хочет, чтобы Эван помог ей. Она попросила его, но словно через силу. Кажется, она злится на то, что ей вообще приходится просить. (Позже она скажет мне: «Я терпеть не могу просить; почему я должна делать это? Я что — милостыню прошу?».) Эван поднимает глаза от почты и бросает раздраженный взгляд в сторону кухни, возможно, уязвленный тем, что его просят в столь бесцеремонной манере. Он начинает раскладывать ножи и вилки, спрашивает, понадобятся ли ложки, открывает дверь, когда раздается звонок. Это соседский ребенок. Нет, Джоуи не может пойти играть прямо сейчас. Момент раздражения прошел.

Позже, когда я провожу интервью с Нэнси и Эваном по отдельности, свою семейную жизнь они называют абсолютно счастливой — если не считать «проблемы Джоуи». Джоуи очень сложно уложить спать. Они начинают укладывать его в кровать в восемь вечера. Начинает Эван, но Джоуи от него отбрыкивается. У Нэнси это получается лучше. К половине девятого они наконец укладывают его на кровать, по которой он весело ползает и прыгает. После девяти часов он продолжает просить то воды, то игрушки и выбирается из кровати, чтобы включить свет. Это продолжается до половины десятого, а потом и до десяти — десяти тридцати. Около одиннадцати часов Джоуи принимается жаловаться на то, что его кровать «страшная», и говорит, что может заснуть только в спальне родителей. Вымотанная Нэнси уступает. Одним из пунктов их семейного соглашения является то, что укладывание Джоуи в постель — «работа Нэнси». Нэнси и Эван могут лечь в постель не раньше полуночи или даже позже, когда Эван уже устал, а Нэнси просто вымотана. Раньше, как рассказывает мне Нэнси, она любила заниматься сексом, но теперь секс кажется просто «дополнительной работой». Холты считают свою усталость и разлад в сексуальной жизни результатом «проблемы Джоуи».

Официальная история «проблемы Джоуи» — то есть история, которую поведала мне Нэнси вместе с Эваном, — начинается с крайней привязанности Джоуи к Нэнси и сильной привязанности самой Нэнси к нему. На послеобеденной прогулке по парку Золотых ворот Нэнси внимательно следит за каждым движением Джоуи. Вот он увидел белку; Нэнси говорит мне, что в следующий раз надо не забыть принести орешки. Потом Джоуи лезет на горку; она замечает, что его штаны слишком короткие — вечером надо их отпустить. Им хорошо друг с другом. Соседи и няня Джоуи говорят, что Нэнси — чудесная мать, но не для протокола добавляют, что уж слишком «похожа на мать-одиночку».

Что касается Эвана, то он мало общается с Джоуи. У него есть привычный вечерний распорядок, он возится со своими инструментами в подвале, а Джоуи вроде бы всегда хорошо с Нэнси. На самом деле, Джоуи не особенно интересуется Эваном, и Эван не понимает, надо ли делать из этого проблему. «Маленьким детям мамы нужнее, чем папы, — философски замечает он. — Все мальчики проходят через эдипову стадию».

Происходят совершенно нормальные вещи. После долгого дня мать, отец и сын садятся за ужин. У Эвана и Нэнси первый шанс за весь день поговорить друг с другом, однако они с тревогой смотрят на Джоуи, ожидая, что у того вот-вот испортится настроение. Нэнси спрашивает его, хочет ли он сельдерея с арахисовой пастой. Джоуи говорит, что да. «Уверен, что хочешь именно это?» — «Да». Затем начинается возня. «Мне не нравятся волокна в сельдерее». — «Сельдерей состоит из волокон». — «Сельдерей слишком большой». Нэнси мрачно шинкует сельдерей. Напряжение нарастает. Каждый раз, когда один родитель заговаривает с другим, вмешивается Джоуи. «Мне нечего пить». Нэнси наливает ему сока. Наконец он говорит: «Покорми меня». К концу ужина победа Джоуи была полной и безоговорочной. Он заполучил внимание матери, пусть и насильно, а отец взялся за пиво. Но обсуждая это позже, они заявляют: «Это нормально, когда у вас дети».

Иногда, когда Эван стучится в дверь к няне, чтобы забрать Джоуи, мальчик даже не глядит на отца, высматривая за ним другое лицо: «А мама где?». Порой он просто отказывается идти домой с отцом. Иной раз Джоуи даже хлопает отца по лицу, как-то раз ударил его сильно, «безо всякой причины». Учитывая все это, трудно представить, будто отношение Джоуи к Эвану «совершенно нормальное». Эван и Нэнси начинают всерьез обсуждать «проблему хлопанья».

Эван решает найти способ сократить эмоциональную дистанцию с Джоуи. Чуть ли не каждую неделю он приносит ему какой-нибудь неожиданный подарок — игрушечный грузовик или шоколадку. Из выходных он делает дни «папы с сыном». Однажды в субботу Эван предлагает пойти в зоопарк, Джоуи неохотно соглашается. Отец с сыном уже надели пальто и готовы к выходу. Внезапно к ним присоединяется Нэнси. Она спускается с крыльца, держа Джоуи на руках, объясняет Эвану, что «она им поможет».

Эван получает мало знаков любви от Джоуи и не знает, что с этим делать. Однажды вечером он сказал мне: «Мне не очень нравятся наши с Джоуи отношения, это все, что я могу сказать». Эван любит Джоуи. Он гордится этим энергичным, красивым, счастливым ребенком. Но также Эван словно бы ощущает, что в роли отца есть нечто смутно болезненное и что об этом сложно говорить.

Официальная история «проблемы Джоуи» состояла в том, что он испытывал нормальную для мальчика эдипову привязанность к матери. Однако Эван и Нэнси добавляют, что проблемы Джоуи усугубляются тем, что Эвану сложно быть активным отцом. А это, как им самим кажется, связано с тем, как к нему относился его собственный отец, замкнутый и отрешенный бизнесмен, всего добившийся сам. Эван говорит мне: «Когда Джоуи подрастет, мы будем вместе играть в бейсбол и ходить на рыбалку».

Записывая эту официальную версию «проблемы Джоуи» во время интервью и в процессе наблюдения, я начала сомневаться в этой истории. Сама схема, в которую складывались звуки шагов в типичный вечер, давала подсказки для иной интерпретации. Нэнси постоянно ходила туда-сюда, готовила ужин на кухне, двигалась зигзагами от кухонного стола к холодильнику, обратно к столу и к плите. У Джоуи были более быстрые и легкие шаги, он наматывал по дому большие восьмерки, носился от игрушечного грузовика к мотоциклисту, тем самым утверждая свои права на дом и свои вещи в нем. После ужина Нэнси и Эван начали убираться на кухне, и их шаги слились воедино. Затем снова послышались шаги Нэнси: цок-цок-цок, вниз в подвал к стиральной машине, вверх по покрытой ковром лестнице на первый этаж. Потом в ванную, где она наполняет водой ванну для Джоуи, затем к нему в комнату, снова в ванную вместе с Джоуи. Эван двигался реже — из кресла в гостиной к Нэнси на кухню, затем обратно в гостиную. Он перешел в столовую, чтобы поужинать, а потом пришел на кухню помочь с уборкой. После ужина он спустился вниз в свою мастерскую в подвале разобрать инструменты; позже поднялся наверх выпить пива, затем снова вернулся вниз. По шагам можно понять, что происходит: Нэнси отрабатывает вторую смену.



О чем говорят шаги

С 8:05 до 18:05 Нэнси и Эван не бывают дома, они работают «первую смену», полный рабочий день. Остальную часть времени они разбираются с различными задачами второй смены: покупки, готовка, оплата счетов; машина, сад, двор; отношения с матерью Эвана, которая довольно часто заходит к ним проведать Джоуи, соседями, с их говорливой няней, наконец, друг с другом. В речи Нэнси отражаются некоторые мысли о второй смене: «Соус к барбекю закончился... Джоуи нужен костюм на Хэллоуин... Джоуи нужно постричься...» и т. д. Она демонстрирует определенный настрой, характерный для второй смены, все время озабочена установлением или восстановлением правильного эмоционального баланса между ребенком, супругом, домом и работой за стенами дома.

Когда я впервые встретилась с Холтами, Нэнси была поглощена второй сменой гораздо больше Эвана. Она сказала, что выполняет 80 % работы по дому и 90 % ухода за ребенком. Эван сказал, что выполняет 60 % работы по дому и 70 % ухода за ребенком. Джоуи сказал: «Я чищу пылесосом ковер и складываю салфетки», а потом в заключение добавил: «Мы все это делаем с мамой». Сосед согласился с Джоуи. Очевидно, у Нэнси и Эвана наблюдался разрыв в досуге: у Эвана свободного времени было больше, чем у Нэнси. Интервьюируя их по отдельности, я попросила объяснить, как они занимались работой по дому и уходом за ребенком с того самого момента, как поженились.

Нэнси мне сказала, что как-то вечером на пятом году брака (когда Джоуи было два месяца, то есть почти за четыре года до того, как я познакомилась с Холтами) она впервые серьезно заговорила об этой проблеме с Эваном. «Я сказала ему: „Знаешь, Эван, так не пойдет. Я занимаюсь работой по дому. Я выполняю всю основную работу по уходу за Джоуи, и я к тому же работаю на полную ставку. Меня это достало. Это ведь и твой дом тоже. Джоуи — и твой ребенок. Заниматься всем этим — не только моя работа“. Когда я немного остыла, я предложила ему: „Давай так: я готовлю ужин по понедельникам, средам и пятницам, ты — по вторникам, четвергам и субботам. По воскресеньям мы готовим вместе или ужинаем в ресторане“».

По словам Нэнси, Эван сказал, что он не любит «жесткие графики». Он сказал, что не всегда согласен с ее стандартами ведения домашнего хозяйства и что ему не нравится, когда ему навязывается этот стандарт, особенно если она «сваливает» на него обязанности, что, как ему казалось, она время от времени делала. Но с самой идеей в принципе он был согласен. Нэнси сказала, что в первую неделю план выполнялся следующим образом. В понедельник она приготовила ужин. Во вторник Эван задумал ужин, для которого надо было купить несколько продуктов, но по дороге домой забыл заехать за ними. Когда он пришел домой и не нашел в холодильнике и в кухонном шкафу ничего такого, что мог бы использовать, он предложил Нэнси пойти поужинать в китайском ресторане. В среду готовила Нэнси. В четверг утром Нэнси напомнила Эвану: «Сегодня твоя очередь». Вечером Эван соорудил гамбургеры и картошку-фри, Нэнси поспешила его похвалить. В пятницу готовила Нэнси. В субботу Эван опять забыл приготовить ужин.

Когда все продолжилось в том же духе, в напоминаниях Нэнси стало больше резкости. Чем резче они становились, тем активнее забывал Эван — возможно, предчувствуя, что выговор был бы еще более резким, если бы он сопротивлялся более явно. За этим цикл пассивных отказов и следующих за ними разочарования и злости ускорялся, и вскоре война перекинулась на вопрос о стирке. Нэнси сказала, что будет правильно, если Эван тоже будет ею заниматься. Он в принципе согласился, но Нэнси, опасаясь того, что Эван сумеет уклониться, потребовала ясной и четкой договоренности: «Ты будешь стирать и складывать каждую вторую порцию белья», — сказала она ему. Эван почувствовал, что этот план для него как ярмо на шее. В создавшейся ситуации в будние дни на диване в гостиной часто оставалась огромная куча нестираного белья, напоминавшая растрепанного гостя.

Нэнси, испытывая раздражение, начала потихоньку вставлять Эвану шпильки. «Я не знаю, что у нас сегодня на ужин», — говорила она порой, вздыхая. Или же: «Я сегодня готовить не могу, надо разобраться с этой кучей белья». Ее напрягала малейшая критика касательно беспорядка в доме. Если Эван не собирался заниматься работой по дому, у него не было абсолютного никакого права критиковать то, как она ею занималась. Случались и вспышки гнева: «После работы ноги у меня устали точно так же, как и у тебя. Я так же взвинчена, как и ты. Я прихожу домой. Готовлю ужин. Мою и убираю. И вот мы теперь планируем завести второго ребенка, а я не могу справиться с тем, что уже есть».

Через два года после того, как я впервые побывала у Холтов, я начала видеть проблему в определенном свете: как конфликт двух взглядов на гендер, каждый из которых был нагружен своими личными символами. Нэнси хотела быть той женщиной, в которой нуждались и которую ценили одновременно и на работе, и дома. Она хотела, чтобы Эван ценил ее за то, что она неравнодушный социальный работник, преданная жена и прекрасная мать. Однако ей было также важно, чтобы она могла ценить самого Эвана за его вклад в домашнюю работу, а не только за то, что он обеспечивал семью. Она бы с гордостью рассказывала подругам, что замужем за таким человеком.

Гендерная идеология часто начинается с детского опыта и питается мотивами, которые восходят к некоей назидательной истории из раннего периода жизни. Именно так обстояло дело в случае Нэнси:

«У меня была замечательная мама, настоящая аристократка, но она пребывала в ужасной депрессии от того, что была просто домохозяйкой. Отец относился к ней как к половой тряпке. Она утратила всякую уверенность в себе. Помню, что, когда я росла, у нее была самая настоящая депрессия. В детстве я твердо решила, что не буду похожей на нее и не выйду замуж за такого мужчину, как мой отец. Если Эван не занимается работой по дому, по моим ощущениям, это означает, что он станет таким, как мой отец, — будет приходить домой, задирать ноги на стол, рычать на мать, чтобы она его обслужила. Это мой самый большой страх. У меня даже были кошмары на эту тему».

Нэнси считала, что подруги ее возраста, состоящие в традиционном браке, пришли к похожим плачевным результатам. Она рассказала об одной школьной подруге: «Марта чудом закончила городской колледж. У нее вообще не было желания учиться. Девять лет она просто таскалась за мужем [менеджером по продажам]. Ужасный брак. Она стирает вручную все его рубашки. Самый яркий момент в ее жизни был, когда ей было 18 и мы вдвоем катались по Майами-Бич на „Мустанге“ с откидным верхом. Она набрала лишние 30 килограммов и ненавидит свою жизнь». С точки зрения Нэнси, Марта была более молодой версией ее собственной матери, страдающей депрессией, с дефицитом самоуважения, то есть выступала страшилкой, мораль которой заключалась в том, что, «если хочешь быть счастливой, делай карьеру и найди мужа, который бы принимал участие в работе по дому». Когда она снова и снова просила Эвана помочь, это было тяжело, но это была попытка избежать судьбы Марты и ее собственной матери.

Поделиться