"Мы долго оставались повернутыми назад"

Череде партийных съездов на прошлой неделе предшествовало обнародование яркого документа, который, по идее, мог бы стать предметом обсуждения на форумах всех претендующих на место в новой Думе политиков, от коммунистов до "Единой России": социологи на основе экспертного опроса попытались составить образ нашего общества в 2020 году

Какими гранями повернулся к исследователям образ России-2020 и с чем связан новый тренд — увлечение будущим, "Огоньку" рассказал автор амбициозного исследования, руководитель группы "Циркон", старший научный сотрудник Института социологии РАН Игорь Задорин.


— Почему вы решили заняться футурологией? Наскучило настоящее?

— В последнее время у социологов вообще резко усилилось внимание к проектированию будущего, к прогнозированию. Момент как нельзя более подходящий. Приступая к исследованию, мы исходили из того, что с 2012 года для России начался новый этап развития, связанный с фундаментальными изменениями, и нам нужно понять, куда мы двигаемся.


В информационном обществе достичь общего восприятия истории просто невозможно, история перестает быть консолидирующей силой... Сейчас родилось понимание, что основания для консолидации России нужно искать в будущем, которое мы сами же и формируем


Честно говоря, с такого рода рефлексией мы уже опаздываем. Так получилось, что головы интеллектуалов очень долго оставались повернутыми назад: наши эксперты активно обсуждали исторические коллизии, до хрипоты спорили над оценками прошлого, толковали и перетолковывали... Предполагалось, что, разобравшись со своим прошлым, получится выстроить общую идентичность, достичь некоего нового российского согласия. Но это предположение, похоже, доказало свою иллюзорность. В информационном обществе достичь общего восприятия истории просто невозможно, более того, история перестает быть консолидирующей силой, а становится полем битв и конфликтов. Чем больше мы в нее погружаемся, тем больше дробим наше общество, то есть достигаем эффекта, противоположного тому, на который рассчитывали. "Поворот в будущее" в этой связи давно напрашивался. Сейчас он, кажется, происходит: родилось понимание того, что общую идентичность и основания для консолидации России нужно искать в том будущем, которое мы сами же и формируем.

— У вашего исследования был какой-то заинтересованный заказчик? Судя по представительности базы экспертов, участвовавших в опросе, он должен быть.

— К сожалению, такого заказчика не было. Исследование выполнено в рамках долгосрочного гранта, выданного Институту социологии РАН Российским научным фондом. Это целиком академическая инициатива: попробовать не только мониторить текущее состояние общества, но и сделать прогноз. Я говорю "к сожалению", потому что, будь у исследования заказчик, мы бы решили, что интерес к будущему проявляют не только научные круги, но и, скажем, государственные или бизнес-элиты. Пока, однако, сделать такой вывод нельзя. А звездный состав экспертов (более 150 интеллектуалов из разных профессиональных и экспертных групп) связан, по-видимому, с большой заинтересованностью самих экспертов в предложенной теме. Как я и говорил, для них "поворот в будущее" — уже тенденция.

— Похожий опрос вы проводили в 1990-е, и его прогнозы фактически полностью подтвердились. Вы использовали ту же "сценарную" методологию?

— Методологию прогнозного опроса приходится каждый раз заново изобретать. Но всегда она базируется на двух китах: во-первых, мы изучаем не объективные показатели, а субъективные оценки, которые, в свою очередь, становятся представительными благодаря грамотной выборке экспертов; во-вторых, мы задаем экспертам строго определенный круг вопросов. Мы последовательно узнаем у них, как они оценивают текущую социально-политическую ситуацию, кого видят активными субъектами перемен в российском обществе, как смотрят на их действия и на внешние условия, в которых субъекты действуют, наконец, какое развитие событий считают наиболее вероятным, а какое — наиболее желательным. При этом для ответа на каждый из вопросов участникам исследования предлагается готовый набор суждений, которые мы предварительно выбираем в информационном поле (из нескольких тысяч расхожих суждений на этот раз было отобрано 140 наиболее распространенных).



 — Однако, как следует из полученных результатов, даже имея готовый набор суждений, эксперты умудрились не просто разойтись во мнениях, а показать "хаос оценок".

— Про хаос, может быть, слишком сильно сказано, но один из примечательных результатов нашего проекта действительно в том, что мы увидели очень большой разброс во мнениях. Скажем, в похожем прогнозном исследовании, которое мы делали в 2008 году, все участники высказывались куда более консолидированно.

Есть еще интересное наблюдение: оценивая вероятность тех или иных событий, многие интеллектуалы выбирали средние показатели — от 40 до 60 процентов, что можно перевести фразой: "То ли будет, то ли нет". В каком-то смысле это уход от оценки. Со "средней вероятностью", например, оценивается как перспектива "роста общенациональной сплоченности и патриотизма", так и "снижения уровня консолидации российского общества". Вообще, очень многие вещи сегодня в России кажутся равновозможными.

Единственной абсолютно консолидированной оценкой оказалось экспертное мнение об активных субъектах перемен в современной России: по мнению участников исследования (как левых, так и правых, а также "центристов"), субъект у нас один — президент, поддерживаемый своим ближайшим окружением. Влиятельность всех остальных институтов и акторов оценивается крайне низко (см. график.). Такой признаваемой всеми моносубъектности в предыдущих прогнозных опросах мы все-таки не наблюдали.

— Правильно я понимаю, что наше интеллектуальное сообщество само же расписалось в собственной неспособности влиять на что-либо?

— Интеллигенция в списке влиятельности находится где-то на 15-м месте из 22 возможных, мафия, например, стоит выше нее. С другой стороны, влиятельность НКО, научного сообщества и оппозиционных парламентских/непарламентских партий оценивается экспертами еще ниже — этим акторам достались последние строчки в нашем списке.

— Такая диспропорция в политической ответственности за страну не вселяет экспертам тревогу?

— Здесь мы подходим к очень интересному вопросу. Понятно, что для любых консультантов и экспертов проблематизировать ситуацию — привычное действие, поэтому оценки всегда получаются если не катастрофичными, то тревожными. Но важно, с чем связаны тревоги. А они сегодня (в отличие от информационного поля, транслируемого СМИ) целиком сфокусированы на внутриполитической повестке. Скажем, "информационно-психологическая война, гонка вооружений, инициированные Западом с целью ослабить Россию" в оценках большинства экспертов (в том числе провластных) предстают как малозначимые факторы текущей российской жизни. Значимо — то, что происходит внутри, и именно оно определяет пессимистичность прогнозов.

— Вы имеете в виду экономический кризис, дефицит политический или что-то еще?

— Характерно, что вы в первую очередь вспомнили про экономический кризис: у нас во всех СМИ экономический дискурс доминирует над прочими. Мол, все из-за экономики, все для экономики и все благодаря экономике. Мы ожидали нечто похожее увидеть и в экспертном опросе, но обманулись. Действительно, в тройке главных российских проблем, названных участниками исследования, оказался кризис, но он стоит как раз на третьем месте. А первые два заняли другие проблемы: кризис управления, или низкое качество работы ключевых государственных институтов, а также кризис систем здравоохранения, образования и социального обеспечения (см. график). И вот как раз фокус на этих проблемах очень примечателен, потому что они часто и незаслуженно оказываются в стороне от общественной дискуссии.

— По мысли экспертов, представляют угрозу для нашего будущего именно они?

— Они серьезно ограничивают наши возможности. О кризисе государственного управления социологам часто говорят опрашиваемые эксперты — не только в этом, но и в других исследованиях. Отдельно хочу отметить, что качество власти беспокоит даже не столько либералов, сколько государственников, непосредственно включенных в работу с властью, искренне верящих, что именно в сильном государстве — спасение России. Вот они как раз и бьют тревогу: даже в главном субъекте российской политики — президентском окружении, как им кажется, нет должного качества, чтобы решить накопившиеся проблемы.

Второй равновеликий риск — это деградация социальной сферы. Если не сами реформы образования и здравоохранения, то, по крайней мере, их реализация абсолютным большинством экспертов оценивается негативно. Последствия этих реформ больше, чем что бы то ни было другое, подрывают наши надежды на будущее. В комментариях экспертов неожиданно для нас появились сетования о "депрофессионализации России", о "поколении неучей", о "коммерциализации всего социального". А на вопрос о том, какие шаги нужно предпринять, чтобы избежать кризисного развития событий для России, эксперты, помимо привычного предложения снизить налоги на бизнес, стали говорить о необходимости запуска госпрограммы "Здоровье молодых", о немедленной остановке реформы образования, о перезапуске программ создания инновационных поселений... В общем, озвучили запрос на принципиально иную социальную политику.

— Они рассчитывают, что этот запрос может быть удовлетворен к 2020 году?

— Думаю, что при описании российского общества-2020 участники нашего исследования исходили больше из имеющегося, чем из желаемого. И на удовлетворение своих запросов не слишком рассчитывали. Собственно, по результатам опроса нам удалось сформировать четыре базовых сценария развития России до 2020 года, которые мы условно назвали "государственно-оптимистичный", "государственно-пессимистичный", "сбалансированно-оптимистичный" и "сбалансированно-пессимистичный". Они отличаются по двум параметрам: взаимоотношения государства и общества (либо доминирование государства, либо баланс сил) и направление развития (прогресс — деградация). К сожалению, наиболее популярным оказался государственно-пессимистический сценарий, согласно которому государство не сможет делегировать ответственность обществу и в то же время не справится с самостоятельным управлением страной. Речь не о коллапсе (вероятность резкой смены власти, революционных потрясений оценивается большинством экспертов как низкая), а именно о регрессе, затухающем развитии.

— В начале лета вы провели серию презентаций своего исследования на экспертных площадках. Как научное сообщество отреагировало на неутешительные результаты опроса?

— Задумчиво отреагировало... С точки зрения методики и реализации вопросов никаких, а с точки зрения применения — вопросов много. Коллеги, в частности, опасались, что прогнозные исследования останутся академическим экспериментом — и не более, что лишит их реальной значимости. Нужно понимать, что социальное прогнозирование — это не предсказание, оно всегда открыто к изменениям, рассчитано на изменения. Для сравнения: скажем мы, что идет дождь или нет — идти он не перестанет, а всякая озвученная социальная реальность из простой констатации факта превращается в поставленную задачу, распознанную проблему. Я это к тому, что желаемое будущее может возникнуть как направленное преодоление пессимистичного сценария — иначе не стоило бы делать прогнозов.

Поделиться