В рай только по записи

Для изменения жизни мало одного желания её изменить

«На поприще ума нельзя нам отступать». Согласитесь: фраза, претендующая на модернизационный девиз для России. Нет, нет, её произнёс не Д.А. Медведев. Я понимаю, что несколько расстроил этим признанием читателя, но ему придётся меня простить. Эти слова принадлежат Александру Сергеевичу Пушкину.

Сотворителям Сколкова надлежит эту поэтическую фразу выбить на граните и повторять её как «Отче наш». 

Прозорлив был поэт. Предвосхитил Медведева.
Почему Сколково, как некое повторение американцев? Нам пора отучиться списывать. Вместо того чтобы поносить советское прошлое на каждом шагу, власти, а импульс неприязни исходит от неё, надо научиться постигать это прошлое. Вот уж точно от списывания оно страну отучило. Ибо быть первым в чём-либо может только ушедший в отрыв, а не заглядывающий через плечо в тетрадь американца, англичанина, немца либо француза. Как эти призывы к американцам: «Приезжайте к нам и научите непросвещённых». Либо немцам: «Помогите нам в модернизации». И девиз звонкий: «Партнёрство ради модернизации». Смотришь на всё это, и назойливая мысль не даёт покоя – что-то здесь не так. С одной стороны, восторженные гимны о возвращении величия страны; с другой, хотя и поспешно завуалированный, но всё равно некий стон: помогите нам!
Так всё-таки кто мы: великие? Или зависимые вдоль и поперёк?! Политолог Белковский прав – не стоит ожидать, что интеллектуальный ресурс России, который в силу его невостребованности в собственной стране власть вытолкнула за рубеж, встанет в очередь за авиационными билетами, дабы вернуться в Россию и осесть в Сколково, которое в планах являет якобы пример построения РАЯ в одном, отдельно взятом не государстве, нет, не регионе, а в районе. Аркадий Дворкович, помощник президента, в недавнем разговоре признался: «Нам не нужна гигантомания». И тут Дворкович отчасти прав. Есть один неопровержимый управленческий принцип – чтобы обрушить проект или какой-либо замысел, его непременно надо укрупнить. 

Давайте всё опробуем и осуществим на одном проекте: создадим идеальные условия для его претворения, выделим средства, возьмём осуществление замысла под личный контроль президента и добьёмся результата, а затем на его примере будем создавать другие Сколково.

И хотя идея строительства Сколково здравая, но принцип её воплощения как точечного объекта весьма спорен. Страна с точки зрения утраты своих позиций на интеллектуальном фронте выглядит удручающе. И в развитии нанотехнологий, и модернизации, и вообще в развитии как таковом. Стране нужна не точечная модернизация, а модернизационная мобилизация, нужно наступление по всему фронту. Это только и может обеспечить прорыв. А если мы настаиваем на точечности, на локальности, что касалось и национальных проектов, по охвату они были несравненно объёмнее, и тем не менее деньги, выделенные на национальные проекты, были сверхумеренными, и объяснение тому было ошеломляющим. Выделишь больше – непременно разворуют.

Где-то в 2008 году, а может быть, чуть позже во времена фрадковского премьерства я задал Михаилу Ефимовичу вопрос: «Почему столь безуспешны национальные государственные программы?» Тогда существовал подобный формат. Фрадков ответил: «Главная проблема: деньги, выделенные на эти программы, разворовывают». Тогда я уточнил вопрос – «Если это так, значит, власть не справляется с управлением этим процессом?» Фрадков какую-то секунду подумал, а затем ответил: «Можно сказать и так». Это был ответ премьера. На национальных проектах правила бал эта же самая философия. 

Какой вывод из подобных рассуждений? Проект Сколково – это признание в невозможности справиться с всесторонней модернизацией, в которой нуждается страна. Ибо уже сейчас в России с десяток научных центров, где сосредоточен интеллектуальный ресурс страны. Призыв научной молодёжи – разумный призыв, но должны быть апостолы, вокруг которых формируется ядро. 

А вот отношение к апостолам у современной власти более чем невнятное, если не сказать жёстче – отрицательное, потому как они и мудрее, и профессиональнее, а это кратно более молодую власть раздражает.

Надежда на американских лошадей, которые вытащат конкурента и собственными руками его создадут, вряд ли оправданна. Если они мудры, они этого не сделают. Если они глупы и пообещают сделать это, зачем их приглашать? Мы наступаем на те же самые грабли – во властных коридорах повторяется рецидив 90-х годов, – опять конфликт поколений. 

Уже в первых своих публичных выступлениях президент обозначил борьбу с коррупцией как одну из приоритетных задач, которую он намерен решить. В принципе здесь не было ничего нового. В трёх своих посланиях предшествующий президент Владимир Путин обозначил коррупцию как главное препятствие, останавливающее развитие страны, и, естественно, призывал власть к непримиримой борьбе с ней. Затем накал как бы спал, и всё свелось к точечным арестам выявленных коррупционеров. Основным контингентом среди угодивших в СИЗО оказались мэры. 

Общество на этот демарш среагировало однозначно. Никто не воспринял происходящее как свидетельство борьбы с коррупцией. Просто власти нужен повод, чтобы в скором времени отменить прямые выборы мэров городов. А значит, впоследствии их будет назначать верховная власть, как это случилось с губернаторами.

Но тогда был Беслан, и боль заслонила сущность принятого решения. Люди посчитали решение президента вынужденным и временным. Ибо прямые выборы губернаторов – конституционная норма, и она является главным нормативным посылом действующей демократии. Её отмена всякие разговоры о демократии делает нелепыми.

Я помню, спустя несколько дней после Беслана Сергей Миронов, отвечая на вопрос об отмене губернаторских выборов, сказал, что считает это решение обусловленным ситуацией, и он надеется, что оно будет временным. Миронов говорил совершенно искренне, так считало большинство общества.

Стало ли меньше коррупции после чрезвычайного решения президента Путина? Ответ однозначный – нет. И когда в 2009 году кто-то из журналистов в беседе с Козаком спросил: «Когда федеральная власть вернётся к прямым выборам губернаторов?», Козака возмутил вопрос, и ответил он достаточно резко: «Никогда!» Это был ответ не первого, не второго лица в государстве, это был ответ министра. Возникает естественный вопрос: «Кто правит нами?»

Президент отдаёт себе отчёт, что сопротивление любым его действиям, направленным на борьбу с коррупцией, встретит жёсткий отпор? Мы являемся свидетелями этого процесса. Требование о непременном заполнении декларации о доходах высокими чиновниками было воспринято без восторга. Но разноранговая власть, сжав зубы, это требование выполняет. Сведения если не просветили страну, то выявили одну трогательную закономерность. Судя по указанным в декларации доходам, ныне большинство депутатов и сенаторов содержат их жёны. У чиновников похожая тенденция. 

Ни в одной стране мира депутаты парламента не имеют права заниматься бизнесом. У нас всё наоборот. О чём говорят пустующие залы заседаний Думы во время очередной сессии. Где они, избранники народа? Объезжают детские дома? Увы, нет. Занимаются собственным бизнесом и практически наращивают его своим авторитетом и правом на неприкосновенность бастионов коррупции. 

В России ныне самая богатая власть. Вы спросите почему? Кто разрешает министрам быть долларовыми миллионерами? Кто позволяет депутатам быть миллионерами? Ответ очевидный – власть. Здесь начинается и кончается поток, в ценовом реестре есть всё: сколько стоит должность министра, его заместителей, сколько стоит место депутата в Госдуме, региональной, сколько стоит место сенатора. Милиция, суд, таможня, налоговая служба имеют свою ценовую карту.

Те, кто покупает эти места, оказавшись в купленных кабинетах, должны вернуть потраченные деньги с авторским приростом. Иначе зачем? В регионах всё то же самое – один в один. 

 Продаётся только та власть, которая готова быть купленной. И когда я слышу из уст чиновников гневную речь по поводу продажности журналистов, и она, увы, есть, я вижу возмущённого коллегу, сносящего обвинения одной фразой: «На себя посмотри!» 

И тогда отчаянный вопрос. Как в этом вдоль и поперёк коррумпированном мире бороться с коррупцией? Как?! 

Ответ. Прежде всего должна быть создана система. А её нет и не будет, потому что систему должна создавать власть, которая коррумпирована. Мы ходим вокруг да около, не называя вещи своими именами. Коррупцию может победить только страх, по масштабам равный коррупции. Как это расшифровать? Штрафовать за получение взяток размерами взяток плюс проценты? Это несерьёзно. Только страх лишиться всего есть страх продуктивный. Не надо сажать в тюрьму, вешать и отрубать руки и бегать по судам, тратиться на адвокатов. Ничего не надо. Чиновник или другой представитель власти, уличённый в коррупции, лишается собственности, он сам и его ближайшие родственники, на которых он, конечно же, её оформил, получают пожизненный запрет занимать государственные должности, как и пожизненное вето заниматься бизнесом, и одномоментно получают запрет на выезд за рубеж. Всё. После этих не единожды осуществлённых мер коррупция начнёт таять на глазах.

Неким подобием этого в прошлом был факт исключения человека из партии. И страх перед такой возможностью действовал безотказно. Человек лишался своей жизненной значимости, он получал «волчий паспорт». Ныне такое понятие, как общественная значимость, пустой звук. Жизнь зациклена на деньги, и они вершитель всего. Нелепо взывать к морали и предостерегать человека о нравственных утратах. На человека это не действует, он вовлечён в денежный оборот – он часть его плоти. Тем более речь идёт об очень больших деньгах, которые сделали этого человека всевластным. Лишиться их в одночасье – это сопоставимо с казнью. Увы, только материализованный страх, лишённый всяких оговорок типа: если, в случае, в силу обстоятельств.

Как показал проведённый командой президента мониторинг, более четырёх тысяч законодательных актов имеют коррупционную составляющую. Эти коррупционные возможности содержатся либо в самих законах, либо в подзаконных актах, принимаемых исполнительной властью, как рабочие документы, истолковывающие нормы принятого закона. Самым уязвимым звеном в этой цепи являются поправки к уже принятому закону. Лавина этих поправок требует особого осмысления, чаще всего их инициирует исполнительная власть, но с не меньшей инициативностью здесь выступают и сами депутаты.

В самом деле, почему в законы, принятые полгода, три месяца назад, необходимы поправки? Недосмотрели, изменилась ситуация? При отсутствии конструктивной и значимой оппозиции, а наш парламент именно таков, недосмотреть можно что угодно. Но дело, конечно же, не в этом. Бум по внесению поправок, как правило, начинается после очередных думских выборов. Заступает новая команда и обнаруживает, что в принятых ранее законах не учтён их интерес, и начинаются инициативные вибрации.

В этих условиях практически круговой поруки президент, объявляя борьбу с коррупцией своей первоочередной задачей во внутренней политике, должен осознавать, что с коррупцией будет «якобы бороться» сама коррумпированная власть. И она будет выбирать наиболее удобный для неё режим этой якобы борьбы.

Нашему президенту нравится общение, темп перемещения невероятный, диапазон тем зашкаливает. Но есть одно «но». Когда человек много говорит, надо много запоминать из сказанного. И тут несоответствие сказанного в одном месте со словами, произнесёнными в другом, настораживает. И образ якобы президента-либерала начинает тускнеть. 

Одна из материализованных инициатив, которую поддержал президент, – закон о расширении прав и полномочий ФСБ, оказалась самой резонансной, хотя вряд ли авторы закона на это рассчитывали. И смягчающие поправки, внесённые в закон, не сделали его более объяснимым. Такое впечатление, что терроризм превратился в некую палочку-выручалочку для власти. Сначала, ссылаясь на терроризм и коррупцию после Беслана, отменяют прямые выборы губернаторов. Затем закон о борьбе с экстремизмом, который и есть побудительная среда для терроризма, где в качестве главных побудителей оказываются журналисты, которых возможно привлекать к суду за критику современной власти, являющейся, кстати, оплотом коррупции. Странно. Зачем ФСБ новые функции? Согласно докладу сенатора Серебрякова, с которым он выступал по этому закону, предваряя голосование по нему и последующих ответов на вопросы, заданные сенаторами, мы имеем любопытную картину, один из ответов Серебрякова можно счесть прозорливым сарказмом. У сенаторов вызвал недоумение тезис закона об ответственности за неподчинение чекисту. «И что тут такого? – ответил господин Серебряков, он же первый зампред Комитета по безопасности, – мы же не удивляемся, что существует ответственность за неподчинение милиции или наркоконтролю. Теперь ФСБ уравняли в правах с ними».

Браво, браво, сенатор! Это, конечно, большая радость для российской ФСБ. Она доросла до уровня нашей милиции. Теперь следует ждать врастания в эту суть и второй серии «оборотни в погонах». Суть та же, но погоны другие. 

Удивительно: президент, обозначив борьбу с коррупцией своей первоочередной задачей, предложил осуществить проверку принятых законов на наличие в них коррупционной составляющей, одновременно вносит закон о ФСБ, который эту составляющую несёт в своей плоти. Как воспротивиться давлению милиции? Иначе говоря, не подчиниться ему? Очень просто – откупиться.

Почему ФСБ даруется право на подозрение? У ФСБ оно есть. Этим оно и занимается. Но мы пока не видим разительных перемен в борьбе с терроризмом. Война продолжается. Или мы считаем, что, расширяя поле подозрительности, мы создадим некую зону благонамеренности? Увы, нет. Неприязнь к ФСБ будет возрастать – сначала в арифметической, затем в геометрической прогрессии. 

Нужно это ФСБ? Вряд ли. Но это непременно произойдёт. Так что, господин сенатор, ваши доводы, к кому приравняли ФСБ, ни с точки зрения иронии, ни с точки зрения сути малоудачны. 

Наш президент склонен к импровизации, и это радует. Но не всякая импровизация во благо. Рассчитанная на одну аудиторию, а впоследствии процитированная в другой, имеет разное восприятие. Что хорошо для РСПП, оберегающей наших незабвенных олигархов, то не впрок на шахте, либо заводе, либо в институте. Было бы прекрасно, если эта фраза осталась в пределах РСПП, но так получилось, она миновала этот зал. 

Видимо, президент переполнен ощущением модернизации и считает, что все устоявшиеся нормы есть препятствие на её пути. Я согласен с Юрием Болдыревым, который цитирует эти слова президента в «Литературной газете», улавливает их неадекватность времени, в котором мы живём. Тем более что сказаны они были в момент, когда РСПП продавливали смягчение Трудового кодекса для небедных работодателей с правом увольнять не одного плохо работающего, а совершать массовые увольнения, когда это считает нужным работодатель, иначе говоря, изгонять тех, кто стал не нужен. И президент, судя по всему, не возражает против этой инициативы.

А потом у работодателей появится желание сократить отпуска работников и другие социальные гарантии, что есть главное социальное завоевание нашего прошлого, которое отчасти было прошлым и нашего президента, оно дало ему, судя по всему, неплохое бесплатное образование. Те самые завоевания, которые скопировал капитализм, после чего перешёл в другую фазу социально ориентированного капитализма, ибо понимал, что с этим связано его успешное, либо неуспешное будущее.

Предоставление работодателям право «утрамбовывать» наёмных рабочих, которого добивается РСПП, есть крушение незыблемого конституционного права на труд.

Некое разночтение в блоке сдвоенной власти. С одной стороны, министры в своих отчётах перед премьером говорят о мерах и усилиях исполнительной власти по сокращению безработицы. С другой, работодатели подталкивают президента дать им право её увеличивать.

И как девиз те самые слова президента: «Если человек, нанимаемый на работу, готов работать только 8 часов, его надо гнать», Получается, что человек, готовый выполнить конституционный норматив рабочего дня, порочен по своей сути.

И ещё один не лишённый социальной нервозности аспект. Меня не покидает ощущение, что власть, неустанно отрекаясь от социалистического прошлого, в котором якобы правили бал все возможные и невозможные пороки, возвращает нас в атмосферу 90-х годов – такого же неприемлемого отношения к фундаментальному профессионализму, обладателем какового являлись люди старшего поколения. Обострялся не без умысла конфликт поколений.

Президент, как мне кажется, настороженно относится к старшему поколению граждан, они для него излишне консервативны. И он не скрывает этого. Президент преисполнен желания омолодить и повседневность, и политику. Он устремлён в будущее. И это можно только приветствовать. Но если из жизни исключается преемственность, а точнее говоря, эстафета поколений, то мы получим, один в один, комплекс младореформаторов. На Западе седые головы – ресурс, который ценится на вес золота. Но мы же не Запад. У нас суверенная демократия. Мы лишаемся взлётной полосы. Ибо взлёт в будущее реален, когда ты обрёл твёрдую устойчивость в настоящем. И эту устойчивость помогли тебе обрести много знающие и обогащённые жизненным опытом люди. Иначе не получится.

 Маленький штрих – беседа президента с министром МВД Нургалиевым. Речь идёт о диверсии, случившейся на Баксанской ГЭС в Кабардино-Балкарии. Нургалиев докладывал о возможных ошибках, которые допустила достаточно опытная охрана станции, осуществляемая силами МВД. Медведев тут же включился в разговор и конкретизирует его: «Этих пенсионеров надо гнать в три шеи». Министр извинительно уточняет: «Они не пенсионеры». Мелочь, конечно, но образ вырисовывается явственно. 

Для изменения жизни мало одного желания её изменить. Для свершения перемен эту жизнь надо знать. Увы, но это случается только тогда, когда некто не просто жил, а прошёл испытание жизнью, а проще говоря, аттестовался в ней значимыми результатами сотворённого дела.

И снова о главном. Как явствует из обсуждения всевозможных форм борьбы с коррупцией, президент имеет намерение вместо лишения коррупционеров и их родственников личной собственности, обретённой благодаря мздоимству, наложить штраф. Что это? Отвечаю в силу того, что оплотом коррупции является власть, во всех параметрах её присутствия, как на федеральном уровне, так и в регионах, а значит, именно власть, погружённую в коррупцию, надо призвать, а точнее, мобилизовать на борьбу с ней. Но, увы. Змея сама себя не жалит.

Ослушаться президента нельзя. Президент сказал: «Надо бороться». И всем, кто числится в подчинении, положено ответить: «Есть!» А вот как? Вопрос. И тогда появляются поправки к закону. Ибо каждый депутат истолковывает эту борьбу по-своему и думает прежде всего о себе и немыслимо разбогатевших депутатских жёнах, и не только о них – череда родственников многофамильна. А вы недоумеваете, почему надо отказаться от конфискации имущества и заменить её штрафами? И что это значит? Малоутешительное предположение, но оно есть: президент отступил. Перед кем? Перед носителями и созидателями коррупции. И это будет продолжаться вечно – до тех пор, пока в системе борьбы с коррупцией не будет задействовано общество, его гражданская суть. Борьба с коррупцией – это не выяснение отношений в параметрах властного междусобойчика, а угроза жизни всего общества. И мобилизовать общество можно только в том случае, когда власть доверяет собственному народу, а равно и народ власти, и готова объявить всеобщую борьбу с коррупцией.

 И тут я обращаю свой взор в мир отечественной правозащитности. Бесспорно, 31-я статья Конституции превыше всего. Но, господа правозащитники, задумайтесь, почему ваш голос не слышат миллионы? Потому что правозащитная деятельность обрела у нас выборочный, точечный характер. Там, где скандал, там мы присутствуем. А вот Пикалёво – не для нас, правозащитников. Поэтому и народ безразличен, он не уверен, что вы защищаете его, народа, гражданские права. Поэтому и солдатские матери ушли в отрыв – они говорили о правах тысяч и тысяч. Так вот коррупция перемалывает и уничтожает гражданские права Большинства. Давайте обратим на это свой правозащитный взор.

А иначе… Иначе нам ничего не остаётся, как успеть занять очередь в рай, именуемый Сколково.

Олег ПОПЦОВ

Литературная газета
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе