– Только не хлопайте, я вас умоляю. А то потом скажете, что вот, мол, я ему хлопал, а он муть какую-то показал, – на полном серьезе обратился к зрителям автор сценария и режиссер фильма «Написано Сергеем Довлатовым» Роман Либеров. Недавно он представил свою документально-анимационную ленту в ярославском кинотеатре «Родина». Фильм получился смешным, хотя жизнь Довлатова была трагична. В Таллине, куда переехал писатель, его не издали. В конце 70-х годов прошлого века он эмигрировал в Америку, где «валялся на диване и мечтал получить работу. Причем какую угодно. Только непонятно, какую именно». О своем отношении к одному из самых читаемых русских авторов Роман Либеров рассказал корреспонденту «ЯР».
– Довлатов по-своему боролся с советским режимом. В чем актуальность обращения к его творчеству в наши дни? С чем он боролся бы сегодня?
– Сомневаюсь, что тут уместно слово «бороться». Весь вопрос в языке. Довлатов не был диссидентом, не занимался беллетристическими опытами, как Солженицын. Но через произведения Сергея Донатовича становится очевидна абсурдность советской действительности. Идиотизм есть во все времена, но не все способны его увидеть. Это как в анекдоте: «Кем лучше быть – дураком или лысым? – Лучше дураком: не так заметно».
– Как гласит Евангелие, нет пророка в своем Отечестве. Но многие поклонники Довлатова считают его пророком. Не труден ли он для понимания современного читателя?
– У нас большой писатель непременно знает, как жить, и считает своим долгом об этом рассказать. Но Довлатову чужд пророческий тон. Его лирический герой чрезвычайно рефлексивен, и эта рефлексия подкупает каждого думающего человека. Язык Довлатова отточен годами до состояния душевной спирали безупречной толщины, через которую как будто бы натянуты вольфрамовые нити, и все они горят.
– Почему в вашем фильме нет ничего о смерти писателя?
– Душный летний день, машина «скорой помощи», хлынувшая горлом кровь – все это было несвоевременно, случайно. Бродский на годовщину смерти Довлатова сказал, что столь ужасного конца сам Сергей Донатович никогда бы не написал, потому что питал неприязнь к чересчур сильным эффектам.
– Вы жалеете о том, что вашу картину вряд ли увидит широкая публика?
– Когда все только начиналось, меня убеждали, что на документальное кино, а тем более о литературе, никто не пойдет. Известные люди предлагали оставить его для фестивалей. В итоге премьеры состоялись в Лондоне, Нью-Йорке, Шанхае, в ряде российских городов. В Москве фильм о Довлатове посмотрели больше четырех тысяч зрителей – и это не считая бесплатных показов. А ведь, по наиболее оптимистичным прогнозам самых доброжелательных экспертов, должны были посмотреть человек триста – пятьсот. Так что я не жалуюсь.
– Как ни крути, такие фильмы рассчитаны на интеллигентного зрителя. Что вы вкладываете в это понятие?
– Ничего не вкладываю. Кто это вообще? И что, по-вашему, неинтеллигентный зритель на мои фильмы не пойдет?
– Думаю, что нет. Какой тогда вы видите свою целевую аудиторию?
– Понятия не имею. Прошу прощения за вторичность, третичность и так далее, но в таких случаях я вспоминаю Стравинского, который на вопрос о том, для кого он пишет, ответил: «Для себя и для гипотетического alter ego». Наверное, это в некотором смысле эгоизм. Но то, что я снимаю, должно быть в первую очередь интересно мне. Никакой менеджерской подоплеки тут нет.
– В России не существует индустрии кино в целом и неигрового кино в частности. Откуда вы берете деньги на создание фильмов?
– Найти средства практически невозможно. Для того чтобы снять фильм о Довлатове, я ходил с протянутой рукой. Было по-разному – и унизительно, и не очень. Телеканал «Культура» предлагал материальную помощь, но я не взял ни копейки. Потому что предыдущие картины, которые он частично профинансировал, мы делали не просто в нищете, а в удушающей нищете. Во время работы над фильмом о Бродском даже не могли второй раз съездить в Петербург. А на сей раз вырвались и в США, и в Эстонию. Это большая удача.
– Фильм создан при поддер-жке Елены и Екатерины – вдовы и дочери писателя. Как известно, до этого они не помогали документалистам. Как вам удалось убедить их в необходимости совместной работы?
– На это ушло много времени. Я разговаривал с ними по телефону, по скайпу. Мне хочется верить, что в какой-то момент они решили рискнуть и проверить реальную температуру моих намерений. А она была очень высока. Мне немножко грустно из-за того, что Катя отказалась давать видеоинтервью. Это ее принципиальная позиция. После окончания съемок нужно было получить от Кати и Лены зеленый свет. Первый диск отправили в Нью-Йорк. Они по-смотрели и через какое-то время сообщили, что позовут всех родственников, друзей – человек 70 из третьей эмиграции – и посмотрят вместе. Все прошло благополучно.
– Вы уже сняли документальные ленты об Иосифе Бродском, Георгии Владимове и Юрии Олеше. Кто следующий?
– У меня в списке 137 имен. Он постоянно пополняется. Сейчас я работаю над фильмом об Ильфе и Петрове. Я очень дружу с дочерью Ильфа Александрой Ильиничной и племянницей Петрова Евгенией Валентиновной. Они во всем мне помогают, у них уникальный архив.
– Это и есть то, что вы называете «борьбой с памятниками»?
– Разное отношение к памятникам может быть. По-моему, как только человеку ставят памятник, он как бы окончательно умирает. Вот на Новинском бульваре в Москве поставили монумент Бродскому и как будто вбили очередной гвоздь в гроб. Довлатов и памятники – понятия не очень совместимые. Мои товарищи выкупили тот самый дом, который Довлатов снимал в заповеднике, провели большие реставрационные работы и – внимание! – открыли мемориальный комплекс, куда проложили официальный маршрут по местам Сергея Довлатова. Мог ли он все это представить?