Сергей ЧЕМОВ: «Каждое расследование – научная работа»

Эксперт-криминалист рассказал о неизвестных публике моментах своей работы


Образ полицейского нашего времени накрепко связан в сознании народа с камуфляжем и оружием: именно в этом виде стражи правопорядка предстают перед лицом народа. Розыскная сторона их работы известна все больше из детективов и боевиков – есть и там зерна истины, но их количество сильно зависит от тиража книги или рейтинга фильма.


А вот адекватный образ экспертов-криминалистов наше искусство пока не создало. Что ни герой – то обязательно чудаковатый «ботаник». Как он попал на службу, что заставляет руководство мириться с его чудачествами – пусть авторы мучаются над этими вопросами. Настоящий эксперт-криминалист, каким является, например, заместитель начальника отдела биологических экспертиз ЭКУ при УМВД по Ярославской области подполковник полиции Сергей Чемов, отличается не экстравагантностью. Он, кстати, и не ботаник: его гражданская специальность – медицина. Так что же привело выпускника ЯГМА в милицию? И насколько в ней сегодня востребованы люди, не особенно искушенные в стрельбе и самбо, но умеющие находить следы даже там, где их на первый взгляд и нет?


– Сергей Васильевич, сделать выбор в пользу милиции сразу после ординатуры ЯГМИ – что вас к нему подтолкнуло?


– Я окончил вуз в 1992 году, когда система образования дала, говоря образно, сильный крен. Меня оставляли при кафедре, но прожить на стипендию аспиранта было нереально. И тут один их моих друзей, уже закрепившийся в системе МВД, предложил попробовать себя в качестве эксперта. Особого выбора не было, с учетом того, что я был уже семейным человеком, у меня только-только появился ребенок.


– Как правило, в системе приходится первое время работать «на земле». Вы, наверное, не избежали этой участи?


– Год после поступления на службу я работал экспертом-криминалистом в Кировском РОВД.


– И когда вы почувствовали, что занимаетесь своим делом?


– Недели через две после того, как стал милиционером. Нас в отделе было двое, и старший мой коллега отбыл на происшествие. И когда на улице Салтыкова-Щедрина в Ярославле убили женщину, выезжать пришлось мне. По результатам осмотра места происшествия, по дактилоскопическим отпечаткам, по некоторым другим следам убийцу удалось довольно быстро идентифицировать и привлечь к ответственности.


– Получили поощрение руководства?


– Устно меня начальник похвалил, но порекомендовал больше так не поступать.


– А почему?


– У меня тогда не было даже допуска к осмотру места происшествия. Но что оставалось делать? Самый разгар девяностых годов – приходилось соответствовать моменту.


– Всего год в райотделе, а затем вы получили одну из первых в регионе лабораторию ДНК. Руководство учло ваше образование?


– Тогда много факторов совпало: и вакансия освободилась, и мне было интереснее заняться тем, что более соответствовало полученным в вузе знаниям.


– Исследования ДНК отличаются от других биологических экспертиз?


– Тут вот какая ситуация: нужно понимать, что эксперт-криминалист не выносит вердикта о виновности-невиновности. Наша задача определить, присутствуют ли на месте происшествия следы того или иного человека. Причем даже если они есть, это вовсе не прямое свидетельство его вины. Но если говорить о ДНК, то совпадение по полутора десяткам знаковых участков генетического кода подозреваемого (локусам) с ДНК биологического материала, собранного на месте происшествия, дает нам вероятность соответствия 10 в восемнадцатой, 10 в двадцатой степени. Другими словами, вероятность того, что среди семи миллиардов человек, живущих на Земле, встретится второй, имеющий такие же участки генетического кода, равна одной десятимиллиардной. То есть практически мы получаем прямую улику. Исключение – однояйцевые близнецы, у них гены полностью идентичны. Это как с отпечатками пальцев: теоретически возможно предположить, что где-то в мире есть двое, у которых узор папиллярных линий на пальцах рук одинаков. Но за всю историю криминалистики таких соответствий не обнаружено ни разу.


– А если в практическом применении?


– До истечения срока давности по делу об изнасиловании оставалось три месяца, когда мы ввели в действие новую лабораторию по исследованиям ДНК. И анализ материала, который был собран на месте происшествия больше десяти лет назад, позволил точно установить, что подозреваемый является тем самым человеком, который эти следы оставил. Прежняя аппаратура не позволяла заявить об этом с достаточной степенью достоверности.


– Наверное, ваш отдел занимается не только анализом ДНК?


– Я бы не очень хотел распространяться о том, что мы можем, где мы находим следы и какие артефакты являются следами, – это оперативная информация. Пару примеров привести могу. Браконьеров мы вычисляем по крови жертв – лосиная, допустим, очень легко и быстро идентифицируется. Многое зависит не только от тщательности эксперта-криминалиста, но и от его оперативного дара. Я, кстати, считаю, что в этом смысле любой осмотр места происшествия мало отличается от научного исследования. Опять же пример из практики: оперативники нашли пылесос, весьма похожий на похищенный. Но пылесос – не автомобиль, номерных деталей в нем нет. Доказать, что это именно тот пылесос, задача непростая. Однако эксперт помнил результаты осмотра квартиры, которую обворовали. И знал, что ее хозяева держали ангорскую кошку. Вскрыли прибор, проанализировали содержание емкости для сбора мусора, доказали, что шерсть из него не просто кошачья, но принадлежит именно той ангорской кошке.


– Вашему подразделению требуются кадры. Соответствуют ли их знания тем требования, которые вы предъявляете?


– Я думаю, сама по себе эрудиция здесь не первична. Вуз дает фундаментальные знания и ставит своим студентам мышление. Если эти два условия выполняются, то база у такого претендента уже имеется. Нас в некоторой степени выручает то, что в регионе работают сразу три профильных вуза: помимо ЯГМА в нашем подразделении находят себе место выпускники ЯрГУ и ЯГПУ. Наверное, здесь не столько знания определяют профессиональную пригодность, сколько структура личности, черты характера. Хотя наша служба проходит в более «кабинетном» режиме, чем у оперативных сотрудников, сугубо милицейской специфики здесь тоже хватает. К примеру, сотрудники нашего подразделения были одними из первых на месте катастрофы Як-42. И хотя все мы работали «на земле», выезжали и на убийства, пережить эту трагедию было тяжело. Подавленности избежать не удалось, но на результатах работы это не сказалось. Кстати, девушек в Туношну не отправляли. Не женское это дело.


– А экспертизу делали не в вашем ЭКЦ?


– Нет, в Москве. Но биологический материал собирали мы. Качество сбора серьезно определяет результат дальнейшей работы и достоверность экспертизы.


– Вы сказали, что работаете в «кабинетном» режиме. При этом первыми оказываетесь на месте происшествия. Наверное, в командировках в «горячие точки» этот режим и вовсе боевой?


– Вы имеете в виду Северный Кавказ? Да, многие из нашего отдела были там в командировках, но это же служба. Независимо от того, в каких условиях она протекает, нас оценивают по одному критерию: насколько можно верить нашим исследованиям. И чем дальше наука движется вперед, тем больше, надеюсь, мы этому критерию будем соответствовать.


Анатолий Кононец


"Ярославский Регион"


Поделиться
Комментировать