На Малой сцене Театра Наций выпустили премьеру спектакля Данила Чащина «Последнее лето» по киносценарию Анны Козловой.
Действие происходит в дачном поселке Куоккала в 1916 году.
Писательницу и сценаристку Анну Козлову зритель знает по телесериалам «Краткий курс счастливой жизни», «Садовое кольцо», «Самка богомола». Данила Чащина ― по спектаклю «Кто боится Вирджинии Вулф?» в Театре Наций и сериалу «Райцентр», который минувшим летом прошел на Иви и Кинопоиске. «Культура» поговорила с режиссером о том, почему он решил перенести на театральную сцену киносценарий и чем ему дорога история, придуманная Анной Козловой.
― Данил, как к вам попал киносценарий, который в оригинале называется «Куоккала»?
― Я снимал сериал «Райцентр» в кинокомпании «Среда», и Иван Самохвалов, генеральный продюсер «Среды», решил предложить мне сценарий для будущего кино. Я его прочитал и понял, что эта история очень театральная. В кино времени на репетиции с актерами не так много, как правило, мы встречаемся до съемок два-три раза. А тут материал сложный, есть второй план, третий, непростые взаимоотношения героев. И я предложил Ване многоходовку: сначала мы сделаем спектакль, я в этот материал погружусь, вникну в характеры персонажей, их истории, в подтекст. В любом случае, главный аттракцион будущего фильма ― артисты, поскольку история герметичная, все происходит в одном пространстве, мы следим только за тем, как меняются эмоции на лицах героев. Чтобы эти эмоции появились, нужен подробный разбор.
И вот мы пришли вместе с Ваней к Евгению Витальевичу Миронову, сказали, что хотим сделать спектакль. В Театре Наций нет труппы, это дает возможность не выбирать из предложенных вариантов, а приглашать на кастинг спектакля любых актеров. Но, забегая вперед, ― я абсолютно не уверен, что те артисты, которые играют в нашем спектакле, потом будут сниматься в кино, тем более что у нас два состава. Все-таки театральные артисты и киноартисты ― две разные профессии.
― Сценарий Анны Козловой ― это такой оммаж Чехову: действие происходит в дачной местности, дачники похожи на героев чеховских пьес ― есть и прекрасная хозяйка дачи, и сосед-доктор, немного циничный, как все чеховские доктора, и время они проводят беспечно, пока с фронта не приезжает в отпуск муж прекрасной дачницы и как всегда у Анны Козловой, идиллия превращается в триллер. Чехов самые трагические свои пьесы называл комедиями, он считал, что это очень смешно ― люди, у которых рушится жизнь, ничего не делают, чтобы спасти себя, они продолжают пить чай, разговаривать, танцевать. Что ставили вы ― комедию, трагедию, триллер?
― Боюсь называть жанр, потому что, мне кажется, там есть все. Это спектакль предчувствия трагедии. Трагедия еще глобально не происходит, но она уже у порога, пространство сжимается и возникает ощущение удушья. Как я говорю, это драма с насвистыванием. Что бы не происходило, мы стараемся держаться и делать вид, что мы не тонем, мы на плаву. На тебя надвигается планета Меланхолия, которая в клочья все разнесет… а вдруг не разнесёт? Ты не представляешь, что может быть завтра.
― Один из сюжетных моторчиков в сценарии ― карты таро. Каждый из дачников узнает о своем будущем такое, что никак не укладывается у него в голове, потому что представить себе в 1916 году все то, что будет в ближайшие пять лет, просто невозможно. А как вы относитесь к картам и предсказаниям?
― Я ни разу в жизни не обращался к людям с экстрасенсорными способностями, но, думая о спектакле, решился попробовать. Но это было не специально, а скорее случайно, на дне рождения, где таро было одним из развлечений. Я отнесся к этому иронически: «Ну, давайте погадаем». То, что мы нагадали, не то чтобы на меня произвело впечатление, но засело в моем мозгу как гвоздь. В общем, лучше бы я этого не делал, потому что такие игры с мозгом, мне кажется, чреваты.
― На сайте Театра Наций висит фотография, сделанная на берегу Финского залива, на месте действия пьесы. Сколько дней вы там провели?
― К сожалению, только один день. Как вы понимаете, собрать таких артистов вместе, да еще не в Москве, а в другом городе, не так-то просто, но нам это удалось. Конечно, от Куоккалы начала двадцатого века в нынешнем Репино мало что осталось. Многое забрала революция, еще больше ― Вторая мировая. Люди разбирали старые дома и топили печи, потому что надо было как-то согреваться. Но природа там по-прежнему прекрасна, мы ходили на Финский залив, гуляли по этим лесам. Главное было ощущать, что чувствовали здесь Репин, Маяковский, Чуковский, все те, кто был в этих местах и писал там свои великие произведения. Нам было важно объединиться и прожить хотя бы один день в этих просторах.
― Были у актеров какие-то вопросы к вам, которые вас удивили?
― «А ты не боишься?» ― был такой вопрос. Но мне нечего бояться, потому что этот спектакль ― не политическое высказывание. Для меня это история про распад семьи, про то, как важно быть вместе. И про поиск своего дома. Для меня это было очень актуально, когда я начинал ставить. Конечно, это еще и про Серебряный век, про ушедшую эпоху. Мне казалось очень важным показать, что была прекрасная пора, расцвет культуры, науки, искусства, и все это закончилось. Но эти люди живы, пока есть память о них.
― Расскажите, пожалуйста, как вы стали режиссером. Простой ли это был путь для вас?
― Все получилось случайно. У меня девять троек в аттестате, в Тюмени, где я учился, меня бы никуда не взяли. Мне подсказали, что можно пойти на актерский. Туда в основном девочки идут, у мальчика есть фора, и на аттестат там меньше смотрят, чем на твои способности. Я решил попробовать. При том, что я до этого ни разу в театре не был, нет у меня такой красивой истории, что я грезил о сцене.
― И театральной студии в школе не было?
― Я ходил в кинокружок, мы пытались снимать кино, но это не театр, я был больше оператором. На чтецкий тур я подготовив стих «Я вас любил», потому что он был короткий и я смог его выучить. Я еще пришел с фингалом туда, какая-то драка была накануне. Не знаю, каким чудом меня взяли, видимо, разглядели во мне что-то. Взяли одним из последних, потому что я хорошо прошел тур «импровизация», как-то я в моменте не растерялся, придумал интересное решение. Станиславский говорил: «Театр ― это водоворот, кто в него попадает, того засасывает». Вот меня так засосало, я стал каждый день ходить в театры, читать книги, максимально впитывал искусство. Я поэтому и в Москву приехал, потому что мне в Тюмени не хватало событий, связанных с искусством.
Фраза «блин, куда же пойти» в Москве и в Тюмени имеет противоположный смысл: в Тюмени я уже все видел, а здесь открываешь афишу, и каждый день пять мероприятий, на которые ты хотел бы попасть. Когда я приехал в Москву, я понял, что у меня есть провинциальное преимущество – мне все интересно. Я наблюдаю за своими коллегами-москвичами, они могут жить напротив Третьяковки и в Третьяковку не заходить. «Я завтра схожу, зачем мне торопиться». А я понимаю, что могу не успеть, если у меня есть неделя в Москве, мне нужно максимально это время использовать.
― То есть когда вы снимали «Райцентр», вам эта жизнь «на районе» была знакома. Тюмень, конечно, не райцентр, но вы говорите, что дрались.
― Это вообще отдельная история. Возле моего дома в Тюмени есть такая труба, на которой сидят гопники. Я сам сидел на этой трубе. Вот я сейчас приезжаю, а они все еще там сидят, эти мои друзья детства. И снова задают мне вопрос: «Данька, не выручишь на пиво?». Там время остановилось. Бродский говорил: «Мы то, что мы видим». Я понимал, что пока я сижу на этой трубе, ничего не будет, мне надо подняться и идти к своей мечте.
Хотя я с нежностью отношусь к своему району. Это какое-то горькое, липкое ощущение ностальгии, когда ты понимаешь, что там, в прошлом, было очень много боли, но при этом и света, потому что там прошло твое детство. Вот это то, что испытывает герой пьесы, которого я в спектакле решил раздвоить: Вениамин Борисович Смехов играет уже выросшего мальчика, который вспоминает все происходящее в те далекие годы с ностальгией, потому что это было страшное время, трагическое, но одновременно и счастливое, ведь ему удалось ухватить последнее лето.