Лучшее в литературном интернете: 10 самых интересных ссылок недели.
Фрагмент из Джека Лондона выдали за женскую прозу, а Достоевский не любил поляков: обо всем самом интересном в литературном интернете читайте в постоянной рубрике Льва Оборина.
1. Тема мусора — в числе самых актуальных. В журнале Gaidline Оксана Мороз рекомендует восемь книг «о том, почему мы мусорим и что делать, если собственная жизнь похожа на хлам»: здесь есть тексты профессиональных экологов, не скатывающихся в алармизм и предлагающих перспективные идеи переработки отходов, популярный нон-фикшн, одна из книг Бруно Латура о теории Геи — и работа Зигмунта Баумана «о том, как „мусорная” метафорика становится элементом культурного языка».
2. На этой неделе открылось издание «Большой музей» — просветительский проект, основанный на коллекциях российских музеев. Единственный пока литературный экспонат — самиздатские свитки с романом Клайва С. Льюиса «Мерзейшая мощь», фантастической антиутопией в переводе Натальи Трауберг. Именно свитки, как в древности: «Из-за дефицита в городе бумаги, подходящей для печати на машинке, друг семьи Трауберг инженер Андрей Касьяненко приносил с вильнюсской междугородной телефонной станции длинные бумажные рулоны, использовавшиеся для матричного принтера немецкой фирмы Robotron». Свитки (по одному на главу) собирались разрезать, но оставили так, да еще и перевязали красными тесемками.
3. На «Сигме» опубликована статья Оксаны Васякиной «Больше никакого рок-н-ролла». Значительная часть ее посвящена полемике с Дмитрием Кузьминым и Юлией Подлубновой, но дальше идут рассуждения программного толка — о травме современной поэзии и о частых опасениях по поводу их взаимного обесценивания:
«Что касается угроз стирания поэтической индивидуальности на фоне всеобщего проговаривания травмы, то, мне кажется, это невозможно, поскольку каждый и каждая пишущий (ая) имеют свой уникальный опыт, который требует отдельного, своего языка. <…> Но в современной поэзии я не наблюдаю появления новых голосов, которые бы активно работали с личной травмой. Наблюдаю только отрицание установки на травмоговорение, что само собой утверждает тенденцию к травмоговорению как продуктивную».
Среди вещей, которые индивидуализируют новую поэзию, — различный поколенческий опыт; тут Васякина заговаривает о «невозможности капитализировать свой литературный труд, непризнанности широкой аудиторией, недостатке времени и пространства для работы над текстами»:
«Я, например, в течение последнего года работала галерейной бюрократкой и, как итог, — не написала ни одного текста, не прочитала толком ни одной книги, зато имею „потрясающий” опыт работы в государственном учреждении. Не уверена, что готова писать об этом поэму, но чувствую, что потеряла много времени на вычитывание договоров и составление отчетов».
4. В традиционной «арзамасовской» рубрике разговоров с заслуженными учеными — воспоминания польского хлебниковеда Хенрика Барана. Он рассказывает о своей семье (старший брат Барана, которого тоже звали Хенриком, ребенком погиб в холокосте) и об учебе в Америке у Романа Якобсона:
«После разбора ему задавали вопросы. И вот поднимает руку какой-то юный профессор, как потом мне объяснили, — марксист, и спрашивает: „Как вы считаете, что бы сказал Маяковский, если бы знал, что вы подходите к его стихам в таком роде?”. Якобсон улыбается и говорит: „Слушайте, ну я не платил ему, чтобы он задал этот вопрос… I can tell you what Mayakovski said to me himself because he was there when I did such things” [„Я могу вам сказать, что Маяковский лично мне сказал, потому что он присутствовал при этом разборе”]… Это было очень эффектно».
Названы тут и другие учителя и коллеги — Кирилл Тарановский, Омри Ронен; подробно Баран говорит о своих хлебниковских изысканиях («слишком сильно погружаться в Хлебникова опасно: уж очень много загадок, которые, скорее всего, до конца решить не удастся»). Наконец, нынешний его интерес — история «Протоколов сионских мудрецов»: «Еврей должен интересоваться антисемитизмом, хотя, безусловно, в этом есть немалая доля мазохизма».
5. Что будет, если взять малоизвестный роман Джека Лондона и выложить на самиздатский сайт, подписав женским псевдонимом? Такой эксперимент проделала писательница Надежда Попова; цель — «показать, что мнение критика о качестве текста есть штука сугубо субъективная и зависит в большей части от личности критикуемого автора и градуса гендерного шовинизма присущего критику». Эксперимент оказался удачным: читатели ставили Джеку Лондону на вид, что у него «не женский, а чисто девичий взгляд на мужской образ», и делились своим ощущением, «что мужчина думает как девушка» (проницательный на самом деле комментарий: откуда-то ведь взялся мужчина!). Другое дело, что называть комментаторов на сайте samlib.ru критиками можно только в самом, са-а-амом широком смысле этого слова.
6. На «Дискурсе» Ксения Егольникова размышляет о поэзии Вадима Банникова — поэта, производящего огромное количество текстов, принципиально не репрезентируемого стандартной книгой, «собранием сочинений».
«На примере текстов Банникова можно рассматривать, как поэзия существует в социальных сетях, — пишет Егольникова, — <…> …пространство, в котором Вадим размещает свои тексты, оказывается решающим для их существования и восприятия читателем». Впрочем, для статьи важнее не бытование текстов, а их поэтика: разнонаправленность манеры, алеаторичность звучания — банниковские стихи ускользают от дефиниций и даже от понимания «как это устроено».
Модель, к которой приходит Егольникова, — нечто вроде мыслящего винегрета: «все слова и вещи перемешали, и они здесь, прямо на наших глазах сталкиваются, будто впервые видят друг друга. Происходит радость узнавания или, наоборот, удивление от неузнавания». В итоге благодаря этим встречам и обкаткам происходит обновление слов — а поэт Банников присутствует при этом, можно сказать, физическом процессе и передает свои впечатления.
7. На Culture.pl Игорь Белов вспоминает стереотипы о поляках — и русских писателей, которые эти стереотипы охотно распространяли. Главный герой, «чемпион по ядовитым описаниям „польского гонора”, конечно, Достоевский:
«Как только ему нужен отталкивающий персонаж, способный подлить масла в огонь разгорающегося скандала и вызвать у читателя ужас, смешанный со стыдом и отвращением, на сцену, как чертик из табакерки, выскакивает „жалкий полячок”, а то и целая компания „полячишек” — позеров, наглецов, авантюристов, фальшивых дворян и столь же фальшивых страдальцев».
На месте и Гоголь; удивительный факт: «Тарас Бульба» впервые вышел в польском переводе только в 2001 году. Отдельное место занимают романтические (в смысле романтики, а не романтизма) штампы: польско-русская любовь всегда обречена, а польские женщины, по выражению Лимонова, «большие наглые блондинки».
8. Вот и снова подоспело время списков лучшего, самого-самого — только на этот раз норовят отчитаться и за всё десятилетие. В The Japan Times критики называют главные книги, написанные в Японии или о Японии; вторых, как ни странно, больше. В число японских литераторов попала королева раскладывания всего по ящичкам и стопочкам Мари Кондо.
На CrimeReads выбирают лучших авторов детектива и хоррора, чей расцвет славы пришелся на 2010-е. В этой нише, кажется, все хорошо: «Молодость, красота, ученая степень — все это необязательно: важнее дерзость, опыт, зрелость и напор», а еще детектив стал куда разнообразнее: не только по гендерному и расовому составу авторов, но и по изобретательности, по методам расследования, по «горячим» темам. Среди особо отмеченных писателей — Стеф Ча, Линдси Фэй, Рэчел Хаузелл Холл, Алекс Сегура, в конце еще порядка шестидесяти имен дано петитом.
Наконец — куда же без этого — на Lithub показывают лучшие книжные обложки года. Всех победила обложка романа Йоко Огавы «Полиция памяти» (японская антиутопия 1994 года о массовой слежке, в этом году вышла в Penguin). Среди действительно запоминающихся решений — книга Кэтрин Смит о Вирджинии Вулф, оформленная в стиле классических изданий вулфовских романов, восьмидесятнические фотообложки Рэчел Каск и большой попугай, украшающий книгу Хорхе Коменсаля. Большой материал для залипания.
9. И еще один традиционный и отрадный список: переводчица Лиза Хейден Эспеншейд рассказывает, какие книги с русского (и других языков бывшего СССР) в 2019 году перевели на английский. Юз Алешковский, Егунов, Гандлевский, Максим Осипов, «Некрополь» Ходасевича, литературоведческие статьи Тынянова — очень неплохо. Сама Хейден выпустила переводы Маргариты Хемлин и Гузель Яхиной.
10. На сайте Tor пытаются доказать, что сейчас золотой век киноадаптаций фантастики и фэнтези — и в доказательство приводят исчерпывающий список всего, над чем сейчас работают режиссеры и продюсеры. На поверку оказывается, что жанровые рамки расширены до обессмысливания: сюда попала, например, новая экранизация «Смерти на Ниле» Агаты Кристи. Но список все равно полезный: фильмы по «Повороту винта» Генри Джеймса, да и по «Дюне» Герберта — звучит многообещающе. Доминируют комиксы. Перечислены и проекты, застрявшие в «аду разработки» — например, сериал по «3001», последней книге в тетралогии Артура Кларка.