Откуда возникает этот интерес?
Прежде всего, от масштабности задачи, решаемой автором — причём скупыми, но очень действенными методами. А задача, насколько мы можем о ней судить, состоит в том, чтобы исследовать пограничное состояние между жизнью и смертью, в которое так часто попадают по прихоти своей нелепой судьбы все эти деклассированные элементы.
Я размышляла об этом над стихами Сергея Жадана из сборника «Кордон: три пограничных поэта», наиболее полно на сегодняшний день представляющего поэзию Жадана современной русскочитающей аудитории.
В стихотворении «Вiн був листоношею в Амстердамi» идёт речь о том, как авантюрист из Амстердама пытается установить «культурные мосты» с Украиной, то есть наладить канал сбыта «афганки» (марихуаны).
При этом в произведении присутствуют три пространства действия: реальная Голландия, Украина воображаемая и Украина настоящая.
Герой проходит через эти три места действия перед тем, как отправиться в мир иной. И оказывается, что реальная Украина гораздо ближе к пространству смерти, к миру Леты и забвения, чем Европа.
В Голландии герой — обыватель (слушает «Аббу», смотрит порно по выходным), которого подзуживают к авантюре друзья пьяницы-радикалы.
Они уговаривают героя поехать в мифическую Украину, где «церкви московского патриархата снимают сглаз и славят Джа», где «пьют абсент от простуды», а «демоны в женском обличье» исполняют все желания.
Это мир богемный, мир парижского «Улья» рубежа XIX-XX веков, мир, где не успело зайти солнце свободы, противопоставляемый миру Юрия Андруховича, герои которого, представители стран третьего мира, напротив, изо всех сил стремятся попасть на Запад и стать немецкими обывателями.
И вот Йохан (так зовут героя) оказывается на самолёте, летящем в Донецк, где на завтрак — только выпивка, как и у персонажей романа Жадана «Депеш Мод».
Летя в авиалайнере, он мечтает о невероятной стране. Затем попадает в машину, водитель которой говорит буквально следующее: «Ты попал на землю обетованную. Едем в Стаханов, там столько плана, что хватит на весь Амстердам».
Но их форд попадает в страшную февральскую метель, Йохан замерзает, тщетно пытаясь кому-то дозвониться. Телефон же ему отвечает, что «в данный момент абонент недоступен» и что его смерть — не такая уж и большая потеря.
Эта троица — водитель, его друг и голландец — попадает в смертельную передрягу вместе, и вместе умирает. Тема смерти для Жадана чрезвычайно важна, но его герои пытаются встретить её за компанию с кем-нибудь, как например в стихотворении «Лукойл», где в гроб к убитому бизнесмену кладут двух платиновых блондинок.
Нефть — это все мужчины
В «Лукойле» смерть бизнесмена Коли отождествляется со смертью по крайней мере трёх персон.
Во-первых, в строках: «Так как же, — совещаются, — мы / снарядим нашего брата / в его долгий путь / до осиянной Валгаллы Лукойла?» браток уподобляется герою или павшему в битве воину, заслуживающему, согласно древним скандинавским представлениям, попадания в Валгаллу.
Во-вторых, он подобен египетскому фараону или племенному вождю, в гроб с которым клали не только домашнюю утварь, но и жён и наложниц. «Мы положим ему в ноги оружие и золото, / Меха и тонко помолотый перец…/ Но главное — тёлки, / две тёлки, главное — две платиновые тёлки».
В-третьих (действие происходит на Пасху), персонаж сравнивается с Иисусом Христом. «Когда они третий день караулят / под дверями морга, он утром третьего дня / попирает, наконец, смертью смерть, и выходит / к ним из крематория».
Коля умер в Пасхальную неделю. Согласно народным верованиям, это гарантирует ему попадание в Рай, ведь считается, что только благочестивые люди умирают в это время.
Он умирает и воскресает, причём для описания его воскресения используется традиционная формула «смертию смерть поправ». Но он всего лишь берёт свою подзарядку для мобильника у одного из друзей, спящих после трёхдневного запоя, и возвращается в ад. Иисус тоже спускался в ад, но дело здесь совсем не в этом.
А в том, что поэтика Сергея Жадана близка к поэтике русских рокеров, чей герой — пьяница и воин, Иисус Христос эпохи военной демократии.
Роковой гностицизм
Главное, что объединяет тексты Сергея Жадана и русских рокеров — это гностицизм, проявляющийся скорее как мировидение, как базовая установка ментальности, а не конкретный исторический феномен.
В основе его лежат «отрицание благого Творца; негативное отношение к видимому вещному миру — ошибке злого, неведающего создателя.
Человек же, которому враждебны и этот мир, и создатель, возвышается над ним в силу своего духовного начала, заключённого в нём; спасение представляется в виде гносиса — пути освобождения этого начала от оков неведения, плоти, вещества…»
Для гностиков характерны представления об электах — избранных, которым позволено всё, или духовных людях, в которых теплится божественная искра, а также о душевных и материальных созданиях, чей удел после смерти печален.
Вообще в гностической системе координат мир чрезвычайно иерархизирован, и существует своеобразная лестница, ведущая от благого Бога (отличного от Творца) к земным существам.
Эта лестница начинается с наиболее духовного и заканчивается предельно материальным, причём материя для гностиков — это чистое зло.
В текстах русских рокеров гностические мотивы преобразуются своеобразным образом. В частности, традиционный для их песен сюжет — отсутствие вина и сигарет — связывается нами с потерей связи с духовным миром, сетование на кратковременность жизни человека.
В частности, группа «ДДТ» использовала в тексте одной из песен псалм 12 века, начинающийся словами: «О человече бренный!/Как ты скоро отменный!/Жизнь твоя краткая подобна есть дыму,/Скоро убегающему, ветром разносиму…», и эта трактовка близка многим рокерам. Употребление же спиртных напитков может быть связано с духовными озарениями.
Но самое главное, что характеризует гностиков — это депрессивное миропереживание. Гностики существуют в мире материи, которая представляет из себя зло, они окружены злом и материей, их собственное тело — источник страданий и тягостных ощущений. Единственное избавление лежит через смерть, и при этом не каждому удастся соединиться с абсолютом.
Воспроизводство себе подобных означает умножение страданий, и отсюда гностики приходят, в пределе, либо к самооскоплению, либо к либертинажу.
Гностический мир безрадостен, этот мир целиком описывается строками М. Цветаевой: «в теле как в трюме/ в себе — как в тюрьме / жив, а не умер/ демон во мне», где демон — это та самая божественная искра, стремящаяся вернуться в свою Плерому, полноту бытия.
При этом гностицизм — совершенно не представимая и неприемлемая религиозная концепция для обыденного человека. Недаром в мировой истории лишь один раз гностическая доктрина — богумильство — достигла официального статуса государственной религии.
Однако она даёт свои плоды в творчестве признанных гениев. Скажем, без гностического мироощущения не было бы произведений Лермонтова и Достоевского, Гончарова и Тургенева, Цветаевой и др.
Ужас хаоса
Сергей Жадан находится в этом ряду — писателей, чьё творчество определяет гностически-депрессивный взгляд на мир. Под его иронией скрывается тоска, под постоянными шутками — ужас от разверзающегося хаоса.
В мире Жадана всё плохо, и это состояние носит всеобщий характер, распространяясь повсеместно. Скажем, в стихотворении «Военкомат» мать уговаривает сына пойти в армию.
В ходе разговора выясняется, что сын — наркоман и дебил, оборона страны хуже, чем защита «Челси», а маме нечем поклеить обои, потому что весь клей вынюхан сыном. То есть плохо всем: маме, сыну, стране, и даже владельцу команды «Челси».
Юродствуя, сын заявляет, что, став сапёром, выкапывал бы противопехотные мины, клал бы их себе под кровать и слушал, как взрывчатка пускает корни, подобно луку.
С другой стороны, можно рассматривать происходящее в этом стихотворении и с такой точки зрения: диалог призывника и его матери напоминает внутренние споры между «Я» и «Сверх-Я».
Мать уговаривает героя выполнить долг, герой говорит вещи, снижающие его социальный статус. Согласно теории депрессии по З.Фрейду, Сверх-Я давит на Я: до тех пор, пока Я сопротивляется и защищается, депрессия проходит в невротическом ключе, если Я поддаётся, начинается психоз. То есть речь здесь может идти о внутренней борьбе, препятствующей падению вглубь психоза.
Стихи Жадана невротичны, но это невроз на грани, за которой находится истинное сумасшествие. И его лирический герой внимательно наблюдает за поведением, привычками, modus vivendi людей, находящихся на следующей стадии безумия:
… в марте, когда в городе прибавляется сумасшедших,
что греются в книжных магазинах и бесплатных туалетах,
как тритоны поворачивая на свет коричневые глаза…
Это из «Детской железной дороги», где невроз носит депрессивный характер. Недаром другое название депрессии — печаль — встречается в последней строфе данного стихотворения:
И этот снег тоже, будто старое полотно
сложенное в громоздкий комод неба,
не накроет твоей печали.
Кто такой Евтушенко?
В христианстве есть такое понятие, как Покров Богородицы, спасающий людей от бед и тревог. Существуют народные представления, согласно которым первый снег отождествляется с Покровом Богоматери.
В церковном Каноне Покрову Пресвятой Богородицы есть слова «премени на радость нашу печаль», и они очень важны в контексте данного стихотворения.
У Жадана старое полотно (Покров Богоматери), также отождествляется со снегом, но подчёркивается, что он «не накроет твоей печали». Почему?
Простейшее объяснение состоит в том, что это мартовский, тающий снег, который уже не может выполнять функции первого снега-Покрова. Объяснение психоаналитическое могло бы состоять в том, что Богоматерь — это утраченный первичный объект, потеря которого, по раннему Фрейду, и ведёт к депрессии.
Позднее Фрейд пересмотрел свою концепцию и свёл её к конфликту между Я и Сверх-Я. Богоматерь в данном случае выступает, конечно же, как Сверх-Я, находясь в оппозиции к лирическому герою — депрессивному рокеру-Иисусу.
Когда Сергей Жадан читает стихотворение «Евтушенко», в зале часто слышится смех. А стихотворение это о том, как два литератора-пропойцы, один из которых работает в газете, заживо похоронили известного советского поэта.
Протагонист, услышав где-то в круглосуточном магазине о смерти Евгения Евтушенко, получает заказ у друга-газетчика на написание некролога. Через день оказывается, что поэт ещё жив, и вместо некролога в газете выходит два кроссворда.
Несмотря на весь кажущийся цинизм этого текста, основная его суть заключена не в нелюбви к Евтушенко, а в главном пунктуме поэтики Жадана — изучении пограничного состояния между жизнью и смертью.
Кто такой Евтушенко? Коннотации, связанные с этим именем, в русскоязычном пространстве таковы: украинец по происхождению, советский поэт, собиравший стадионы (для Жадана, позиционирующего себя в быту как футбольного фаната, это может быть важно), живущий в Америке, утративший былую славу и харизму, разучившийся писать актуальные для текущей эпохи стихи, поэтический антагонист Иосифа Бродского, называвшего его презрительно «Евтухом».
В пространстве стихотворения Евтушенко — фигура, находящаяся на границе между жизнью и смертью. Он принадлежит к исчезновшему советскому миру, но высказывания о нём возможны в постсоветском пространстве.
Он поэт (то есть живой), но не пишущий, или не печатающий стихов (то есть мёртвый). Он жив как человек, но на него в газете уже заготовлен некролог. Как хтоническая Баба-Яга, согласно В. Проппу, живущая на границе между двух миров, поэт находится в пространстве между жизнью и смертью.
И тут мы выходим на понимание поэта как медиатора между двумя мирами. Подобно белке, скачущей по Мировому Древу, или шаману, спускающемуся в мир дольний и взлетающему в мир горний, любой поэт (Евтушенко в том числе) объединяет мир живых с миром мёртвых.
Жадан говорит всё это не в лоб. И потому слушатели смеются. Но смеются они так же, как и дети от ужасных реплик Бабы-Яги по поводу желания поесть «Ивашечкина мяса». Это смех преодоления метафизического кошмара, которым полны произведения Сергея Жадана.
«Жить значит умереть» — это почти математическое тождество, характерное для смыслополагания этого автора. Сам стих, как и многие творения Сергея, располагается посередине, в пространстве между жизнью и смертью.
Опять типичный герой — одинокий путешественник в привокзальной гостинице, одинокий, несмотря на обручальное кольцо, опять дети, играющие в футбол на пустырях, опять ночной поезд, опять курьер и аптекарь.
Последние строчки: «чтобы на свет его летели/ души покойников, и изумрудные тени жуков…» позволяют интерпретировать максиму «Жить означает умереть» через центральную фразу «Изумрудной скрижали» Гермеса Трисмегиста — «что наверху, то внизу».
Герметизм, связанный в европейской традиции с алхимией и оккультизмом, сходится с гностицизмом в представлении об уподобляющей человека богам силе гнозиса (знания). Восходящие к египетским мистериям (хотя бы даже и формально) европейские эзотерические представления, к которым относится и герметизм, возможно, повлияли на образ «изумрудных теней жуков».
Воплощение утреннего солнца, скарабей, в представлении египтян — символ вечной жизни, оживляющий умершего, когда тот попадает в загробный мир. «Считалось, что он оберегает как живых, так и мёртвых».
Стихотворение «Жить значит умереть» состоит из трёх частей. В первой части описывается характерная для поэтики Жадана жизнь. Это вокзалы, пустыри, поезда, одинокие мужчины и предоставленные самим себе дети. Эта жизнь носит заведомо переходный характер, она лишь остановка на пути в вечность. Мир представляет из себя гостиницу, а не дом. Не тюрьму, как у законченных гностиков, но перевалочный пункт, временное пристанище.
Затем идёт вторая, средняя часть, где речь идёт о чьей-то смерти в летнее время, скорее всего девушки. О чём косвенно свидетельствует фраза «когда разбиваются малолитражки цвета твоей губной помады», сказанная в контексте «умерев один раз, ты отступаешь в тень» и «умерев один раз, ты продолжаешь путь». Обращение «ты» здесь используется к только что умершему человеку, девушке, «из тела которой никто не выгонит насекомых и духов».
И последняя часть, начинающаяся словами «…После смерти ступив полшага вбок», переводит нас в царство смерти, где летают как души покойников, так и тени жуков. Это не христианский Рай или Ад, а герметически-гностический мир, подлинная жизнь, начинающаяся после иллюзорной.
И не зря в стихотворении упоминаются две возможности попадания в альтернативный мир — по-видимому, наркотическая («курьеры переносят в ранцах сухие небеса») и киношная («тайные киномеханики проектируют на мёртвое тело небесное синема»).
В другом стихотворении, «Китайская кухня», наркотики сравниваются с невиданной небесной икрой. Причём небо упоминается в этом произведении ещё два раза — стрельба загоняет «в подвалы крыс и птиц в небеса», и «…небо, в котором, / если вдуматься, нет ничего, кроме собственно неба».
То есть речь идёт о том, что даже банальную перестрелку наркоторговцев Жадан выводит на метафизический уровень, позволяя протагонисту сделать вывод об отсутствии божественного начала на небе.
Но, как говорится, «свято место пусто не бывает», и туда, где отсутствует бог, приходит дьявол:
«…но небо каждую осень тяжелеет
и хитрый дьявол
хватает себе грешников,
будто жирные финики
из цветных упаковок».
Про серийного убийцу
Одно из стихотворений Сергея Жадана в книге «Кордон» посвящено харьковскому серийному убийце, якобы действовавшему в городе в конце 1980-х.
Он убивал проституток, и в начале текста, там, где у Жадана обычно рассказывается о реальном времени, лирический герой окликает одну из них: «Мария, сестра!», уподобляя тем самым её Марии Магдалине, а себя Иисусу. Так вот, этот серийный убийца садится на велосипед «Украина» и «мчится домой,/ и следом за ним из поворота выскакивают бесы,/ на таких же «Украинах», и мчатся за ним в мартовском тумане» .
Март, как мы уже видели в стихотворении «Детская железная дорога» — тяжёлый в смысле наваливающейся депрессии месяц. Это время перед Пасхой, когда покров Богородицы — снег — не спасает. И мчащиеся «безумные велосипедисты/ всадники апокалипсиса», а именно серийный убийца и его невидимая свита — символизируют собой в поэтике Жадана локальный Конец света — распад СССР.
Строки «моё згублене серед туману вiйсько, / моя зоряна УССР» полны тоски и ностальгии по утраченному объекту любви — советской родине протагониста.
Случай с героями Жадана очень напоминает то, о чём пишет Вадим Руднев: «Если верно, что главное в этиологии депрессии — это «утрата любимого объекта», то в результате Первой мировой войны был утрачен чрезвычайно важный объект — уютная довоенная Европа…» Аналогично, герой Жадана теряет Советский союз, и с этого начинается его депрессия, переживаемая как Конец Света.
Один из символов СССР — красные звёзды Кремля — становится метафорой, объединяющей конец света и распад государства. Заменённые на двухглавых орлов, погасшие звёзды центра империи представляют из себя нечто вроде осуществившегося пророчества, знамения последних времён.
В известном рассказе писателя-фантаста Артура Кларка «9 миллиардов имён Бога» тибетские монахи покупают у одной фирмы компьютер, привозят его в свой монастырь и ждут, пока он не выдаст все возможные комбинации имени Высшего существа.
Аккуратно складывая листы, которые печатает машина, монахи под конец открывают сотрудникам фирмы, обслуживающим компьютер, свой замысел, состоящий в приближении Конца мира. Компьютерщики пугаются того, что монахи будут разочарованы и едут домой, опасаясь, что будут настигнуты разъярёнными монахами.
Подобно этим специалистам, закончившим своё дело и уже возвращающимся домой, герои Жадана видят как в небе постепенно начинают гаснуть звёзды:
Потому доиграй до конца весёлую мелодию
О том, как однажды
Мы встретились под звёздным небом
И с тех пор с тревогой наблюдаем
Как в нашем небе остаётся
Всё меньше и меньше звёзд.
И в этом — весь Жадан. Его герои стоят на последней черте, на границе между жизнью и смертью. Они сбиваются в мужские коллективы, употребляют алкоголь, режут проституток, торгуют смертью, переходят государственные границы, умирают в госпитале, спускаются в ад к блондинкам и читают проповеди.
Но, в каком-то смысле, всё, что бы они ни делали, лишено онтологии, поскольку происходит в постапокалиптическое время, время после распада Империи, конец которой был ими воспринят в качестве Конца мира.
CHASKOR.RU