Странно избранные – всех дороже

Фото: Ольга Паволга


Читатели «ЛГ» знают Дмитрия Воденникова не только по стихам, но и по колонкам, которые исправно выходят в последнем номере месяца. Эти эссе в числе прочих текстов вошли в новую книгу поэта «Бессмертная стрекоза». Беседуем с ним о хитросплетениях ассоциаций, особенностях работы с молодыми авторами на семинарах, ловушке читательской и зрительской симпатии и, конечно, поэзии, которая обязательно победит всё.


– Не так давно у вас вышла новая книга в «Редакции Елены Шубиной»...

– Мне очень нравится, как она называется – «Бессмертная стрекоза». Ни одно из названий книг, изданных Еленой Шубиной, я не придумывал заранее. Ты ведь не просто компонуешь сборник, а что-то выбрасываешь, налаживаешь какие-то странные переплетения, и вдруг на тебя выпрыгивает странное словосочетание – например, на меня выпрыгнуло словосочетание «Приснившиеся люди»... Но когда я стал собирать новую книгу, сразу понял, как её назову. Исключительный случай. Я понял, что назову её «Бессмертная стрекоза». Я думаю, что все люди нашего с вами поколения сразу получают отсылку… К чему?

– К бабочкам Набокова?

– Юрий, а вы интеллектуал. Есть версия попроще?

– Тогда – к басне Крылова!

– Конечно. Мы же помним, что там стрекоза проиграла самым очевидным образом, потому что она «пропела лето красное». А когда «зима стала катить в глаза» – пришла к муравью. На что муравей ответил ей крайне оскорбительным образом: «Пойди-ка попляши!» Нас всегда учили, что муравей – молодец. А стрекоза – такая рассеянная дура, легкомысленная особа. Так вот, эта история о том, что всегда победит звук. О том, что победит полёт. Всегда победит гибельная беззаботность. Всегда победит существо, которое взлетает.

Вы когда-нибудь видели макросъёмку стрекозы? А муравья? Они оба выглядят чудовищно. Я разглядел, что стрекоза словно в красном бархате – это удивительно. При этом это один из самых серьёзных хищников. Она безжалостна. Она стремительна. Она агрессивна и нападает даже на тех, кто заведомо сильнее её. А поэзия и есть хищное существо. Которое якобы поёт и пляшет. Не факт, что не на своей могиле. Но которое должно победить.

– Вы ассоциируете себя со стрекозой?

– К вопросу о том, как нас легко обмануть и как мы тянемся за фантиком. В детстве мальчик не мог сказать про себя, что он бабочка. Говорил: мотылёк. Тогда ещё Газманов не появился и не объяснил нам, что такое «ночной мотылёк» (улыбается). Речь о глухих семидесятых годах моего детства. И ты всегда пытался найти, во-первых, что-то летающее. Во-вторых, что-то такое красивое. Из насекомых я бы себя ассоциировал с комаром. Да. Притом не тем большим, якобы малярийным, которого все мы боялись в детстве, – а он не малярийный, а просто цветочный, который бился иногда под потолком. Я имею в виду другого комара, который всегда жужжит, которого нельзя поймать. Правда, охотится на человека только самка... Кстати, стрекоза тоже ведь всегда женского рода. Муравьиха тоже есть. А такого насекомого, как стрекоз, не существует. Во всяком случае, в единственном числе так не говорят. Наверное, я бы хотел быть комаром. Меня всегда слышно. Я немножко раздражаю…

– И есть риск погибнуть!

– И есть риск погибнуть, да (улыбается). Но погибнуть, как правило, всё же напитавшись, да? И от тебя останется кровавая клякса – хотя нет, маленькое кровавое пятнышко.

– Вы были мастером семинара поэзии на литфесте в Самаре, где очень активно обсуждалась проблема сближения читателя с писателем. Насколько она актуальна для вас?

– Вы понимаете, писатель – а уж поэт точно – пишет не для читателя. Поэт пишет, пытаясь уловить звук. А прозаик – нитку. Из какого-то пёстрого коврика. Возможно, несколько ниток. Разного цвета. И твоя задача – связать… Я понял, каким бы я хотел быть насекомым – пауком. Всё! (Смеётся.) Я хотел бы плести паутину… И когда ты плетёшь свой текст, ты ни на кого не обращаешь внимания. Моя задача – вытянуть звук. И сплести нечто. Какую-то невидимую очень лёгкую ткань. И поэтому я думаю, что поэт, прозаик – это в некотором смысле паук. И о чудо: неожиданно на рассвете эта ткань становится ещё более прекрасной – выпадает роса, и она блестит на твоей паутине.

– Хочется, чтобы эту красоту увидело как можно больше людей. Вас привлекает большая аудитория – скажем, пять тысяч человек?

– Смотря что они будут от меня требовать. Если я буду – не желая того – пытаться каким-то образом понравиться, то я не хочу выступать перед пятью тысячами человек. Я не хочу нравиться. Вернее, я хочу нравиться – но не хочу, чтобы мне диктовали, как я должен нравиться. Понимаете, да? А пять тысяч человек – это такая махина, от которой ты, собственно, очень сильно зависишь. Не случайно все наши рок-звёзды, поп-звёзды и почти уже не существующие рэп-звёзды – они все как будто надорваны чем-то. Потому всё время пытаются «поймать заказ». Я не хочу «ловить заказ». Я хочу заниматься магией, понимаете? А не удовлетворять странные потребности пяти тысяч человек. Меня не хватит на них.

– Можно ли обучить магии Воденникова? Вы ведёте литсеминары в Новосибирске, Самаре, Москве. Что вам даёт общение с молодыми авторами?

– Мне очень нравится тот момент, когда раздаётся щелчок и я вдруг вижу, что у человека начинает получаться текст или что у него в большом тексте открывается запрятанный маленький текст. Который очень хорош – в отличие от большого. В Самаре я предложил одной участнице семинара оставить в стихотворении только три строфы. Я увидел новый текст. В такие моменты я испытываю удивление дикаря, восхищение Маугли, увидевшего вдруг перед собой бусы. Не говоря уже о том, что, оказывается, ты можешь приручить «красный цветок». Когда ты вдруг видишь чудо, всегда испытываешь сильные чувства. Когда я прихожу на семинар, хочу, чтобы ребята размялись. Чтобы не я всё время говорил – а чтобы в какой-то момент начали говорить они. Классно, когда они вдруг предлагают неожиданные ходы, какие-то кротовые или загадочные звёздные пути! И мы видим провал в следующий текст. Это всегда чудо. Я не умею работать с бездарными людьми. Мне интересно со способными. Некоторые из них становятся гениальными.

– А как отреагировала та девушка на вашу редактуру? Она поняла, как круто уметь отсекать всё лишнее?

– Та девушка поняла. Была другая девушка, которая всё время со мной спорила. Она начала читать свой текст наизусть, аффектированно – и сбилась. Когда нашла его у себя, я предложил, чтобы его прочёл я. И прочёл – абсолютно белым голосом, как и нужно читать стихи. Она заявила: «Вы неправильно читаете!» И прочла слишком демонстративно, играя, хлопоча лицом, как актёры говорят. Это было бездарно – как чтение. Я сказал, что текст существует на бумаге, что совершенно наплевать, как вы его исполняете. Можете рыдать на нём, вы можете хохотать на нём, вы можете нагнать на себя туманную грусть – всё это не имеет никакого значения, работают только слова, написанные на бумаге. Девушка так много суетилась во время обсуждения, что в какой-то момент я сказал: о’кей, это гениально, вы гениальны и ваш текст гениален, всё, следующий. Ну, вы понимаете, да – потому что я понял, что это тупик. Хочешь дать человеку золотой ключик, чтобы открыть потайную дверцу, а он спрашивает, почему это ключик не инкрустированный, а почему именно эту дверцу, а можно ли поваляться возле двери на полу… (Улыбается.)

– Можете привести пример вопиющей несправедливости?

– Жизнь со мной была справедлива. Каждый облом, проигрыш – всё это было очень справедливо. По крайней мере, они мне были нужны. Самая огромная несправедливость – если не брать мою личную обычную жизнь – геноцид евреев в ХХ веке. А также истребление других народов.

Другая большая несправедливость – когда тебя вдруг начинают причислять к какому-то кластеру и только по этой причине унижать, уничтожать.

В Испании есть город Триора, там живёт моя подруга Светлана Лин с мужем Александром Орловым. Они купили дом XIII века на горе. И поставили памятник коту, получив специальное разрешение. Совершенно невесёлый памятник. Потому что очень давно, в Средние века, были уничтожены все женщины Триоры, их обвинили в колдовстве. Вот вам ситуация огромной несправедливости. Сожгли даже городского кота, которого сочли приспешником дьявола. Ужасно, когда тебя причисляют к какой-то группе, не разбирая больше твоих отличительных черт. И твоя мольба будет бесполезна…

– Торчащий гвоздь бьют по шляпке – как вам кажется, эта японская пословица про поэтов?

– Какая хорошая пословица! Я не знал её. А она правда японская? Вообще-то всех бьют по торчащей шляпке (улыбается). Независимо от того, поэт ты или представитель какой-то группы, иногда систематизированной. Настоящий поэт – раздражает. Он же тебя ранит. Поэт – всегда неуместное существо. Поэт – странный, и его все сторонятся. Людям кажется, что он не отражается в зеркале, не отбрасывает тени.

– Странных – сторонятся, это ваша звукопись!

– Да, странных – сторонятся. Странно избранные в твоей жизни – самые дорогие. Вот ты завёл собачку. Почему именно её? Почему полюбил дуру, а не нашёл кого-нибудь получше? Да, рано или поздно тебя все предадут. Или ты их предашь. Но они – странно избранные. Они – твои. И всё это складывается в узор. Узор! Смотрите – опять возник паук...

– А вы часто спрашиваете себя зачем?

– Бывает, люди ссорятся. И нет возможности подумать: а зачем? Наступит время пустыни, когда в твоей жизни не будет никаких ссор с прежде горячо любимым человеком. Когда странно избранные все исчезнут. Когда мы станем старые и у нас не будет кучи дел и неизбежного цейтнота. Благодари судьбу за то, что имеешь работу, разные обязательства. Благодари звук, который к тебе приходит. Благодари чужую попытку побыть с тобой – да пусть даже одну ночь...


Фото: Ольга Паволга


Читатели «ЛГ» знают Дмитрия Воденникова не только по стихам, но и по колонкам, которые исправно выходят в последнем номере месяца. Эти эссе в числе прочих текстов вошли в новую книгу поэта «Бессмертная стрекоза». Беседуем с ним о хитросплетениях ассоциаций, особенностях работы с молодыми авторами на семинарах, ловушке читательской и зрительской симпатии и, конечно, поэзии, которая обязательно победит всё.


– Не так давно у вас вышла новая книга в «Редакции Елены Шубиной»...

– Мне очень нравится, как она называется – «Бессмертная стрекоза». Ни одно из названий книг, изданных Еленой Шубиной, я не придумывал заранее. Ты ведь не просто компонуешь сборник, а что-то выбрасываешь, налаживаешь какие-то странные переплетения, и вдруг на тебя выпрыгивает странное словосочетание – например, на меня выпрыгнуло словосочетание «Приснившиеся люди»... Но когда я стал собирать новую книгу, сразу понял, как её назову. Исключительный случай. Я понял, что назову её «Бессмертная стрекоза». Я думаю, что все люди нашего с вами поколения сразу получают отсылку… К чему?

– К бабочкам Набокова?

– Юрий, а вы интеллектуал. Есть версия попроще?

– Тогда – к басне Крылова!

– Конечно. Мы же помним, что там стрекоза проиграла самым очевидным образом, потому что она «пропела лето красное». А когда «зима стала катить в глаза» – пришла к муравью. На что муравей ответил ей крайне оскорбительным образом: «Пойди-ка попляши!» Нас всегда учили, что муравей – молодец. А стрекоза – такая рассеянная дура, легкомысленная особа. Так вот, эта история о том, что всегда победит звук. О том, что победит полёт. Всегда победит гибельная беззаботность. Всегда победит существо, которое взлетает.

Вы когда-нибудь видели макросъёмку стрекозы? А муравья? Они оба выглядят чудовищно. Я разглядел, что стрекоза словно в красном бархате – это удивительно. При этом это один из самых серьёзных хищников. Она безжалостна. Она стремительна. Она агрессивна и нападает даже на тех, кто заведомо сильнее её. А поэзия и есть хищное существо. Которое якобы поёт и пляшет. Не факт, что не на своей могиле. Но которое должно победить.

– Вы ассоциируете себя со стрекозой?

– К вопросу о том, как нас легко обмануть и как мы тянемся за фантиком. В детстве мальчик не мог сказать про себя, что он бабочка. Говорил: мотылёк. Тогда ещё Газманов не появился и не объяснил нам, что такое «ночной мотылёк» (улыбается). Речь о глухих семидесятых годах моего детства. И ты всегда пытался найти, во-первых, что-то летающее. Во-вторых, что-то такое красивое. Из насекомых я бы себя ассоциировал с комаром. Да. Притом не тем большим, якобы малярийным, которого все мы боялись в детстве, – а он не малярийный, а просто цветочный, который бился иногда под потолком. Я имею в виду другого комара, который всегда жужжит, которого нельзя поймать. Правда, охотится на человека только самка... Кстати, стрекоза тоже ведь всегда женского рода. Муравьиха тоже есть. А такого насекомого, как стрекоз, не существует. Во всяком случае, в единственном числе так не говорят. Наверное, я бы хотел быть комаром. Меня всегда слышно. Я немножко раздражаю…

– И есть риск погибнуть!

– И есть риск погибнуть, да (улыбается). Но погибнуть, как правило, всё же напитавшись, да? И от тебя останется кровавая клякса – хотя нет, маленькое кровавое пятнышко.

– Вы были мастером семинара поэзии на литфесте в Самаре, где очень активно обсуждалась проблема сближения читателя с писателем. Насколько она актуальна для вас?

– Вы понимаете, писатель – а уж поэт точно – пишет не для читателя. Поэт пишет, пытаясь уловить звук. А прозаик – нитку. Из какого-то пёстрого коврика. Возможно, несколько ниток. Разного цвета. И твоя задача – связать… Я понял, каким бы я хотел быть насекомым – пауком. Всё! (Смеётся.) Я хотел бы плести паутину… И когда ты плетёшь свой текст, ты ни на кого не обращаешь внимания. Моя задача – вытянуть звук. И сплести нечто. Какую-то невидимую очень лёгкую ткань. И поэтому я думаю, что поэт, прозаик – это в некотором смысле паук. И о чудо: неожиданно на рассвете эта ткань становится ещё более прекрасной – выпадает роса, и она блестит на твоей паутине.

– Хочется, чтобы эту красоту увидело как можно больше людей. Вас привлекает большая аудитория – скажем, пять тысяч человек?

– Смотря что они будут от меня требовать. Если я буду – не желая того – пытаться каким-то образом понравиться, то я не хочу выступать перед пятью тысячами человек. Я не хочу нравиться. Вернее, я хочу нравиться – но не хочу, чтобы мне диктовали, как я должен нравиться. Понимаете, да? А пять тысяч человек – это такая махина, от которой ты, собственно, очень сильно зависишь. Не случайно все наши рок-звёзды, поп-звёзды и почти уже не существующие рэп-звёзды – они все как будто надорваны чем-то. Потому всё время пытаются «поймать заказ». Я не хочу «ловить заказ». Я хочу заниматься магией, понимаете? А не удовлетворять странные потребности пяти тысяч человек. Меня не хватит на них.

– Можно ли обучить магии Воденникова? Вы ведёте литсеминары в Новосибирске, Самаре, Москве. Что вам даёт общение с молодыми авторами?

– Мне очень нравится тот момент, когда раздаётся щелчок и я вдруг вижу, что у человека начинает получаться текст или что у него в большом тексте открывается запрятанный маленький текст. Который очень хорош – в отличие от большого. В Самаре я предложил одной участнице семинара оставить в стихотворении только три строфы. Я увидел новый текст. В такие моменты я испытываю удивление дикаря, восхищение Маугли, увидевшего вдруг перед собой бусы. Не говоря уже о том, что, оказывается, ты можешь приручить «красный цветок». Когда ты вдруг видишь чудо, всегда испытываешь сильные чувства. Когда я прихожу на семинар, хочу, чтобы ребята размялись. Чтобы не я всё время говорил – а чтобы в какой-то момент начали говорить они. Классно, когда они вдруг предлагают неожиданные ходы, какие-то кротовые или загадочные звёздные пути! И мы видим провал в следующий текст. Это всегда чудо. Я не умею работать с бездарными людьми. Мне интересно со способными. Некоторые из них становятся гениальными.

– А как отреагировала та девушка на вашу редактуру? Она поняла, как круто уметь отсекать всё лишнее?

– Та девушка поняла. Была другая девушка, которая всё время со мной спорила. Она начала читать свой текст наизусть, аффектированно – и сбилась. Когда нашла его у себя, я предложил, чтобы его прочёл я. И прочёл – абсолютно белым голосом, как и нужно читать стихи. Она заявила: «Вы неправильно читаете!» И прочла слишком демонстративно, играя, хлопоча лицом, как актёры говорят. Это было бездарно – как чтение. Я сказал, что текст существует на бумаге, что совершенно наплевать, как вы его исполняете. Можете рыдать на нём, вы можете хохотать на нём, вы можете нагнать на себя туманную грусть – всё это не имеет никакого значения, работают только слова, написанные на бумаге. Девушка так много суетилась во время обсуждения, что в какой-то момент я сказал: о’кей, это гениально, вы гениальны и ваш текст гениален, всё, следующий. Ну, вы понимаете, да – потому что я понял, что это тупик. Хочешь дать человеку золотой ключик, чтобы открыть потайную дверцу, а он спрашивает, почему это ключик не инкрустированный, а почему именно эту дверцу, а можно ли поваляться возле двери на полу… (Улыбается.)

– Можете привести пример вопиющей несправедливости?

– Жизнь со мной была справедлива. Каждый облом, проигрыш – всё это было очень справедливо. По крайней мере, они мне были нужны. Самая огромная несправедливость – если не брать мою личную обычную жизнь – геноцид евреев в ХХ веке. А также истребление других народов.

Другая большая несправедливость – когда тебя вдруг начинают причислять к какому-то кластеру и только по этой причине унижать, уничтожать.

В Испании есть город Триора, там живёт моя подруга Светлана Лин с мужем Александром Орловым. Они купили дом XIII века на горе. И поставили памятник коту, получив специальное разрешение. Совершенно невесёлый памятник. Потому что очень давно, в Средние века, были уничтожены все женщины Триоры, их обвинили в колдовстве. Вот вам ситуация огромной несправедливости. Сожгли даже городского кота, которого сочли приспешником дьявола. Ужасно, когда тебя причисляют к какой-то группе, не разбирая больше твоих отличительных черт. И твоя мольба будет бесполезна…

– Торчащий гвоздь бьют по шляпке – как вам кажется, эта японская пословица про поэтов?

– Какая хорошая пословица! Я не знал её. А она правда японская? Вообще-то всех бьют по торчащей шляпке (улыбается). Независимо от того, поэт ты или представитель какой-то группы, иногда систематизированной. Настоящий поэт – раздражает. Он же тебя ранит. Поэт – всегда неуместное существо. Поэт – странный, и его все сторонятся. Людям кажется, что он не отражается в зеркале, не отбрасывает тени.

– Странных – сторонятся, это ваша звукопись!

– Да, странных – сторонятся. Странно избранные в твоей жизни – самые дорогие. Вот ты завёл собачку. Почему именно её? Почему полюбил дуру, а не нашёл кого-нибудь получше? Да, рано или поздно тебя все предадут. Или ты их предашь. Но они – странно избранные. Они – твои. И всё это складывается в узор. Узор! Смотрите – опять возник паук...

– А вы часто спрашиваете себя зачем?

– Бывает, люди ссорятся. И нет возможности подумать: а зачем? Наступит время пустыни, когда в твоей жизни не будет никаких ссор с прежде горячо любимым человеком. Когда странно избранные все исчезнут. Когда мы станем старые и у нас не будет кучи дел и неизбежного цейтнота. Благодари судьбу за то, что имеешь работу, разные обязательства. Благодари звук, который к тебе приходит. Благодари чужую попытку побыть с тобой – да пусть даже одну ночь...



«ЛГ»-ДОСЬЕ

Дмитрий Борисович Воденников – поэт, прозаик. Родился в Москве в 1968 году. Окончил филологический факультет Московского государственного педагогического института. Был автором и ведущим программ о литературе на «Радио России» и «Культуре». Автор книг «Репейник» (1996), «Как надо жить – чтоб быть любимым» (2001), «Мужчины тоже могут имитировать оргазм» (2002), «Черновик» (2006), «Здравствуйте, я пришёл с вами попрощаться» (2007), «Пальто и собака» (2016), «Воденников в прозе» (2018), «Небесная лиса» (2018), «Сны о Чуне» (2019), «Стихи обо всём» (2020), «Ключи и подсказки. 28 авторских уроков» и др. Блокнот с заданиями для поэтов и писателей от Дмитрия Воденникова» (2020), «Приснившиеся люди» (2021). Колумнист «ЛГ» и Gazeta.ru, автор журналов «Миллионер» и STORY. Выступает с лекциями о литературе в Англии, Германии и России.

Поделиться