Коронавирус остановил съемки военной драмы Алексея Германа "Воздух" о фронтовых буднях и подвигах молоденьких летчиц в самом начале Великой Отечественной.
Фото: Олег СавуновФото: Олег Савунов
Картина оказалось сложной в производстве: хотя частью самолетов помог "Мосфильм", главных действующих лиц фильма - истребителей Як-1, первыми принявшими удар мессершмиттов, на родине не нашлось. Съемкам за границей помешала пандемия. Созвонившись с Алексеем, корреспондент "РГ" узнала, что самое важное для него в военном кино.
Алексей, когда вам предложили снять фильм про наши истребители, вы наверняка предполагали, какой кровью и потом он вам дастся. При этом, если вспомнить ваш дебютный фильм "Последний поезд", достаточно камерный, но по эмоциям очень мощный, понятно, что и 17 лет назад вы знали, что война на экране - это не обязательно море техники и людей. Но все же вы пошли на то, чтобы усложнить себе жизнь, взявшись за фильм об авиаполке.
Алексей Герман: Послушайте, ну а почему Нолан усложняет себе жизнь, снимая "Дюнкерк"? А зачем это надо было Спилбергу, который снял "Спасти рядового Райана"? Или Малику с "Тонкой красной линией"? Создание всего настоящего, адекватного "усложняет жизнь". А уж чтобы сломать тренд, который состоит в том, что все российское военное кино последних лет существует как правило внутри страны, требует сверхусилий. На момент начала съемок они были более-менее оправданы. Для каждой технологической составляющей проекта нашлось решение. Были разработаны технологии, уникальные для России, изготовлено много реплик боевых самолетов 1940-х годов. Были найдены за границей Яки, причем на ходу.
Что вы имеете в виду, говоря о сверхусилиях, необходимых, чтобы вывести наше военное за пределы России?
Алексей Герман: Понимаете, с точки зрения драматургии сложилась не очень верная парадигма нашего военного кинематографа, из-за чего он и не востребован за рубежом. И ладно бы наше кино просто было бы не интересно зрителю по ту сторону границ. Но проблема в том, что весь мир воспринимает Вторую Мировой войну через призму американского военного кинематографа. А в отношении нас к хрестоматийным "водка-балалайка-медведи" прибавились "катюша" и Т-34. И в конечном счете, это объясняет, почему в мировом сознании боевые действия на советских фронтах воспринимаются как второстепенные. И на Западе многие не помнят, что это мы, а не союзники взяли Берлин, и поэтому не осознают: войди Гитлер в Москву, он бы вошел и в Лондон. И тогда не было бы никакой высадки в Нормандии, и не факт, что Америка вообще вступила бы в войну.
Но в чем же проблема наших военных фильмов?
Алексей Герман: Мне кажется, что ключевая проблема в том, что в них мало человека…
То есть пока мы упиваемся военным экшном, мы никому не будем интересны?
Алексей Герман: Боюсь, что да. Мы все время забываем, что человек смотрит кино не с чистого листа. Что он существует в определенной социокультурной среде, что у него есть бэкграунд, устоявшиеся социокультурный представления о жизни, даже если это совсем молодой человек. Он хочет в жизни героев узнавания собственной жизни, с ее сомнениями, вопросами, надеждами. И в этом контексте драматический конфликт наших фильмов, как правило, никому не понятен и не интересен. Или это тогда должна быть сложная драматическая интрига, которая тянется через весь фильм, как у Жан-Жака Анно во "Враге у ворот". То есть мы обозначаем, но не вглядываемся. И при этом постоянно повторяем старое.
Вспомнила, как ваш отец рассказывал про фронтовика, который даже о самой лучшей, с его точки зрения, военной картине "Живые и мертвые" Александра Столпера говорил, что в ней не было всей правды о войне, наверное, не было даже четверти ее. "Но, - добавлял он, - это была картина, приближенная к правде о войне".
Алексей Герман: Сейчас все гораздо хуже. Проблема нашего военно-исторического кинематографа в том, что он пытается соединить Бондарчука-старшего и Германа-старшего со Стивеном Спилбергом и мультфильмом. Но эта комбинация не работает. Нельзя создать эмоциональное стихотворение, четыре строчки написав, как Мандельштам, четыре как Державин, а еще четыре, в манере Маяковского, какими бы великими поэтами они все ни были. На экране должен быть некий уникальный мир, со своей степенью убедительности, со своими спорными или бесспорными моментами. Для меня важнее, чтобы в нашем фильме актеры играли не людей, на которых натянута военная форма, а людей. Образованных, не образованных, веселых, не очень, порядочных, совсем не порядочных - разных. Но все они оказались в условиях войны, и все они так или иначе защищают родину. Задача фильма, в том числе - деконструировать сложившийся в постсоветском кино упрощенный образ советского воина. Совершение подвига не означает отсутствие рефлексии в человеке.
Читая ваш сценарий, я ловила себя на мысли, что это будет редкое кино об обыденности подвига на войне. Собственно, ничего героического как будто бы и нет. Просто девочки-летчицы улетают на задание, и однажды кто-то не возвращается…
Алексей Герман: Да, и из череды этих, казалось бы, обыденных на фронте поступков и сложилась наша победа. Затасканный штамп, но ведь и в самом деле победа - это личный подвиг каждого. Есть точная фраза: "Что такое народ? Это общая судьба". Об этом и хочу снять фильм. Не столько про саму войну, сколько про взросление, про обретение каких-то человеческих качеств в условиях войны. По сути, это роман воспитания.
К слову, о романе воспитания. Алексей, пандемия перепутала многие карты и, к сожалению, 4 апреля незаметно прошел юбилей вашего деда Юрия Германа. Светлана Игоревна как-то призналась мне, что в писателе Германе ее смущала некоторая двойственность. С одной стороны, Юрий Павлович был очень искренен в любви к Сталину, он верил в победоносное величие революционного народа. Но в то же время, в его дом приходили люди, освободившиеся из лагерей. И Светлана Игоревна нашла письмо, в котором Германа за поддержку благодарил Солженицын.
Алексей Герман: Вы знаете, эта противоречивость была свойственна не только деду. Как бы мы не относились к Сталину, в большинстве из нас живет Сталин. Он проявляется в категоричности суждений. В том, что мы считаем врагами людей, которые думают иначе. Он проявляется в нашем неуважении другой личности. В возможности работать, только мобилизовавшись. В наших требованиях немедленно наказать кого-то, даже не попытавшись разобраться в сути дела, не то, что в деталях. Сталин в нас, когда мы считаем, что все можно решить силовым образом. И всегда будут те, для кого Сталин - победитель и те, кто вспомнит, сколько жертв, сколько ошибок было им допущено. И всегда будет война документов.
А второе, в чем я глубоко убежден: Сталин результат исторических процессов. Также, как Ленин или Петр Первый. Сталин - порождение постреволюционной эпохи, когда наконец прорвало веками копившийся нарыв. Он кровавая закономерность всего исторического хода нашей страны. Поэтому бессмысленно гадать, какой бы была Россия, не будь Сталина…
Возвращаясь к Юрию Герману. К сожалению, писатель основательно и незаслуженно забыт. Промониторив рунет, вывела формулу: Германа читают "по наследству", те, у кого дома есть его книги. Как вы считаете, его надо читать? Или по-западному лаконичная проза Германа о людях поступка сегодня не актуальна?
Алексей Герман: То, что сейчас скажу, имеет отношение не только к творчеству моего деда. Советская литература была по-своему замечательна, и я бы заметил, что и писатели во времена Юрия Павловича были лучше, и средний уровень читателя, наверное, был выше. И ее надо перечитывать. И Юрия Павловича, и другого моего дедушку, Александра Борщаговского (успешный в советское время писатель, в частности по его рассказу снят фильм "Три тополя на Плющихе - прим.ред.)… Но все-таки надо отдавать себе отчет, что мы входим в новую эпоху, с другим способом восприятия информации, с другой социализацией, с другим восприятием человека. С другими представлениями о таких вещах, как долг, самопожертвование. Великая эпоха идеалистов писателей и конструкторов ракет, эпоха, сложной, интеллектуально насыщенной жизни, ушла с распадом Советского Союза. И это коснулось не только нас. Мы утратили иллюзию, что Запад - это рай. Но и Запад, с распадом СССР, перестал хотеть быть лучше, и стал превращаться в Советский Союз, с его вкрадчивой цензурой и кризисом целеполагания.
Сейчас парадигма снова меняется. Посмотрите на молодых блогеров, новое поколение, с которым непонятно как разговаривать. Посмотрите YouTube. Человек, который бьет об голову замороженный арбуз имеет 5 миллионов просмотров в русскоязычном сегменте. У какого писателя есть шанс на такой успех? Способ существования сегодняшнего человека, привычки, условия, все это неизбежно приведет к тому, что все больше книг будет пылиться… И проблема не в том, что будут меньше или больше читать. Проблема в необходимости создания новых смыслов, новых способов разговора.