Любовь под вязами: Михаил Козаков в воспоминаниях женщин и мужчин

Великий киноактер и один из самых интеллигентных героев сцены.
Фото: РИА Новости/Конюшев


Даже самый незаурядный человек, каким был Михаил Козаков, никогда не застрахован от того, что на очередную дату «со дня рождения» (а 14 октября ему исполнилось бы 85) про него выйдет книжка, где в предисловии будет фраза из стандартного торжественного комплекта: «Мастер, создавший целую плеяду образов, порой диаметрально противоположных». Не смутившись зачином, критик Лидия Маслова ознакомилась со сборником воспоминаний и вынесла вердикт — специально для «Известий».


Михаил Козаков: «Ниоткуда с любовью...»
Воспоминания друзей / автор-составитель Елена Тришина
Москва: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2019. — 380 с.


Плеяда лично знавших Козакова людей, собравшихся почтить память кумира, производит неоднозначное впечатление. Не обошлось, конечно, и без тех, для кого воспоминание о ком бы то ни было — в первую очередь повод лишний раз полюбоваться собой, но таких обычно видно по первой же фразе, да и какой артист без самовлюбленности? Об этом в книге лучше всего говорит сам Михаил Михайлович: фрагменты из его мемуаров там и сям врезаны в чужие воспоминания. Несколько козаковских абзацев о необходимой любви актера к себе и о сложных отношениях со спиртным вставлены в мемуар жены Зиновия Гердта Татьяны Правдиной-Гердт, рассказывающей об одном неприятном алкогольном инциденте («Миша был прекрасен, но выпивал иногда так, что жизнь попортил себе и близким очень сильно»), а также делающей сравнение в пользу мужа: «Миша — несомненно, очень талантливый актер, но все-таки в нем было то, что называется Актер Актерыч. А в Зиновии Ефимовиче, который обладал дивным чувством вкуса, Актер Актерыча не было совсем».

Далеко не все участники сборника обладают «дивным чувством вкуса» и тактом, позволяющим, с одной стороны, придерживаться правила de mortuis aut bene aut nihil, а с другой — не впадать в слащавое сюсюканье, помня заключительную часть афоризма: «о мертвых либо хорошо, либо ничего, кроме правды». Впрочем, перед нами не научный труд, и ценен он не истиной и объективностью, а как раз тем, какой неоднозначный образ героя складывается из крайне субъективных, а возможно, и не во всем абсолютно правдивых (но как проверишь?) рассказов об одной из самых эффектных и интеллигентных звезд отечественного театра и кино.


Фото: Издательство «АСТ»//ast.ru


К наиболее удачным по интонации, слегка иронической, но очень любовной, можно отнести мемуар Михаила Мишина «Особый, отдельный», хотя автор сразу предупреждает, что это никакие не «воспоминания», а так, обрывки, и описывает свое детское впечатление от первой встречи с актером Козаковым — в «Гамлете», поставленном Николаем Охлопковым в 1956 году: «Мне лет десять было, но родители почему-то взяли на спектакль. Я ничего не понимал, но впечатлился сильно. Сначала ворота замка восхитили — громадные, во всю сцену. А в конце дико болел за принца — такой был красивый, а его отравленным клинком... Красивый — ничего не сказать. Нынешние секс-символы не прошли бы даже в его свиту». Неподдельная теплота и сочувствие ощущается, когда слово берет человек по-настоящему артистичный не только на экране и сцене, но и на письме, способный подобрать слова для проявления искренних эмоций и тонкого понимания актерской и человеческой природы, как это делает Елена Коренева: «Меня не покидает мысль, что, имея внешность героя и красавца Кристиана, Михал Михалыч в душе был и сам похож на Сирано: его воспринимали не всегда тем, кем он, на мой взгляд, являлся. <...> Я всё чаще думала о перипетиях судьбы Михал Михалыча. О том, как его бросало из театра в театр, из страны в страну, о его неприкаянности и бездомности. И о его открытости — он не прятал ни от кого свои драмы и поражения. Сам о них говорил. А свой успех сильно преуменьшал».

Не все мемуары в сборнике попали в него «с пылу с жару», часть фрагментов взята из старых источников. Покойный Анатолий Равикович представлен отрывком из книги «Негероический герой», написанной еще при жизни Козакова, поэтому актер без обиняков выражает недовольство режиссерской концепцией образа Хоботова в самом популярном фильме Козакова-режиссера «Покровские ворота»: «Он тянул меня на какого-то плюгавого интеллигента в очках, героя многочисленных анекдотов, у которого всегда большие проблемы с женщинами. Хоботов у меня получался какой-то одномерный, как карикатура. Всё у него падает, ничего он не может. Ну не бывает таких. Это придурок, и любить его не за что». Хоботовские высокопарные интонации неожиданно проскальзывают и в отрывке из тоже далеко не первой свежести книги «Авансцена. Мемуарный роман» автора пьесы «Покровские ворота» Леонида Зорина: «И я сегодня немного знаю о том, что было его бессонницей на исходе восьмидесятых годов. Внешне всё складывалось удачно, но он не находил себе места, вдруг заметался, стал тосковать и, словно услышав зов Агасфера, решительно переменил судьбу, стал странником, частицей исхода».


Михаил Козаков на съемках фильма «Покровские ворота», 1981 год
Фото: ТАСС/Николай Малышев


У кое-кого нет-нет да и промелькнет за добрыми словами и за признанием бесспорной исключительности героя плохо завуалированная профессиональная зависть (ничего не поделаешь, актерская работа обостряет чувство соперничества) или понятная обида из-за актерско-режиссерского несовпадения. Некоторые фрагменты немного напоминают сплетническую интонацию журнала «Караван историй» и сдобрены женским чувством конкуренции по отношению к жене Козакова Регине. Ее мужеству можно только позавидовать, учитывая дамский ажиотаж вокруг супруга: «Вообще она подозревала всю жизнь, что у нас с Мишкой был тайный роман. Я ее убеждала, что мы подруги и я никогда бы такого не допустила. Она и в Ригу прилетела, когда мы были на гастролях. Одна наша приятельница актриса, между прочим, позвонила ей в Москву и доложила, что Мишка пропадает у меня в номере». Довольно забавно выглядит невинное хвастовство литератора Аллы Гербер, тоже упоминающей жену своего неотразимого друга: «Она не ревновала его ко мне: было совершенно очевидно, что у нас с Мишей отношения исключительно дружеские. Хоть он и говорил, что у меня лучшие ноги Москвы, — это когда меня в мини по моде того времени увидел». Вон оно как выходит: не всегда удобный в общении и резкий Козаков, не стеснявшийся в выражениях, когда ему что-то не нравилось, жесткий режиссер, оравший на всех на съемочной площадке, на самом деле прекрасно знал, кого и как «погладить» — если у него возникало такое желание, и редкость этого желания делала поглаживания особенно приятными и незабываемыми.

Мемуар самой Регины Козаковой, которую большинство свидетелей единодушно признает лучшей из жен героя, носит поэтическое название «Я накрывала стол под вязами...» и характеризует автора не только как великолепную хозяйку артистического салона, но и как проницательную женщину и настоящего друга, уловившего суть роковой трещины в характере мужа, осложнявшей его творческую биографию: «...В полной мере раскрыться Мишиному таланту помешали его интеллект и начитанность, постоянная работа ума, анализ каждой роли до того, как он ее играл, во время и после, недоверие к своим возможностям, неумение раскрепоститься настолько, чтобы не думать о том, как играешь. Работа ума не давала возникнуть стопроцентной органике».


Автор
Лидия Маслова
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе