Морока с морошкой

Как Александр Сергеевич Пушкин превратился в Сергея Витальевича Безрукова
 
"Пушкин. Последняя дуэль" - название новой режиссерской работы Натальи Бондарчук говорит само за себя. И все-таки каждому скажет что-то свое.

Не ваше всё

170 лет со дня дуэли Пушкина с Дантесом - эту мрачную годовщину человечество будет отмечать через два месяца. Даже самый отчаянный пушкинист не увидит сегодня смысла в том, чтобы "еще раз рассказать публике" об обстоятельствах смерти поэта. Нет уж: если поминать инцидент с Дантесом, то с единственной целью: рассказать всю правду. Впрочем, всей правды не знает никто - иначе бы не писались до сих пор объемистые многотомные труды, посвященные причинам и последствиям той дуэли. Плюс к тому кино - не монография, ссылок в титры не поставишь, и любая система доказательств будет неизбежно хромать. Особенно в рамках отведенных на фильм полутора часов с хвостиком.

Поэтому вместо доказательности необходима уверенность. Представляя свой фильм журналистам, Наталья Бондарчук сперва попыталась объяснить, как труден будет прокат подобной картины, а затем, не увидев искомого понимания в глазах, вдруг перебила себя на полуслове, махнув рукой: "Гасите свет, начинайте". Скажете, тут уверенностью и не пахнет? Ошибетесь. Авторы фильма полны пессимизма именно потому, что уверены: нашего Пушкина вам не понять. Покажем, раз так принято, мы люди вежливые. А уж зрителю совесть подскажет, на чьей он стороне...

Поляризация "своих" и "чужих" в фильме доведена до предельного накала. Для Бондарчук в одиозном словосочетании "наше всё" смысловое ударение, безусловно, падает не на многозначительное "всё", а на патриотическое "наше". В том, что Пушкин был "наш", вряд ли усомнится хоть один россиянин, но что значит "наш"? Бондарчук, впрочем, знает ответ. Наш - значит русский. Споры ведутся не только об истинных причинах дуэли, но и о цвете волос и глаз Пушкина, что позволило авторам новейшего фильма сделать поэта светловолосым (чуть рыжеватым) и отчетливо-голубоглазым. Забудем на время о Ганнибале. А забыть о нем немудрено, если учесть, что роль Александра Сергеевича сыграл Сергей Безруков.

Он русский, и это многое объясняет. Вернее, объясняет абсолютно все. Он хорош собой, улыбчив, страстен. Он прекрасно читает стихи: громко, отчетливо, щуря глаза и скаля зубы, энергично размахивая руками. Он любит царя, и даже предлагает тому в момент шутливой откровенности поступить к нему на службу дворником. И православен от души (тут уж никаких шуток, ни-ни!). Он ни за что не изменил бы жене - да и она ему не стала бы: как изменить такому! У кого-то может возникнуть смешной вопрос: "Кто "он", Безруков или Пушкин?" - но ответ дать невозможно. В глазах Бондарчук они нераздельны.

Само собой, погибнуть случайно такой человек никак не мог. Что гадать на кофейной гуще, листая ветхие бумаги? Конечно, убили! И думать нечего, сразу ясно - кто. Для Натальи Бондарчук расклад очевиден, как в шахматах: раз Пушкин был белой фигурой - по ту сторону баррикад стояли черные. Он был честен во всем? Значит, убили лжецы. Любил Россию? Значит, убили иноземцы и шпионы. Писал хорошие стихи? Значит, убили бездари. Был моногамен (да-да, именно так) и гетеросексуален? Значит, убили шлюхи и педерасты. Дантес, Геккерен, Нессельроде. Фамилии-то какие! Уже противно.

Не рассчитывая на успешный прокат или фестивальную судьбу для своей картины, Бондарчук может утешаться тем, что слава и власть - всегда в руках чужаков, а на стороне Пушкина - кучка поэтически настроенных безумцев. Именно таким выглядит в ее глазах Михаил Лермонтов (гримеры облагородили Евгения Стычкина как смогли), который в финале выпрыгивает из кибитки, везущей его в ссылку на Кавказ, и пытается догнать встречные сани. А в них щеголевато развалился амнистированный царем Дантес - он, мразь такая, едет в Париж, чтобы поступить на службу к Луи Бонапарту. Догадываетесь, кто виноват в Крымской войне, унесшей жизни миллионов россиян? После этого смешно думать, что смерть Лермонтова на дуэли - случайность. Обо всем этом сообщают финальные титры.

Кое с кем на дружеской ноге

Сколь угодно долго можно смеяться над фильмом "Пушкин. Последняя дуэль". Произведение беззащитное: наивно-пафосная музыка Ивана Бурляева, бедные интерьеры, неубедительная массовка, ряд анахронизмов. В ряду актеров хватает профессионалов высокого уровня - например, Андрей Ильин (Данзас) или Борис Плотников (Дубельт), - но грубоватая пассионарность Безрукова и Анны Снаткиной (Наталья Николаевна) сводят на нет все их усилия. Сценарий заунывен, прямолинеен и предсказуем.

Культурный человек все это поймет и без подсказки газетных рецензентов, а бескультурный пусть узнает что-то новое о гибели литератора со смутно знакомым именем. В эпоху, когда слово "Пушкин" даже у москвича чаще ассоциируется не с позеленевшим памятником, а с модным рестораном наискосок через дорогу, любая ерунда сойдет за просветительский проект.

Интересно другое. "Наш всё" в новейшее время имеет фантастическое поле покрытия. Он вездесущ и незрим. Он так знаком, что может не выходить на сцену: это еще деликатный Булгаков заметил в своих "Последних днях". Пушкин - это и лубочный красавец с палехских шкатулок, и идиот, едва умевший усидеть на стуле, из скетчей Хармса (созданных почти одновременно с драмой Булгакова), и фетиш школьной программы, мастерски разобранный Андреем Битовым в "Пушкинском Доме". Пушкин - это космос и вместе с тем расщепленный атом. Так на него и смотрят: то в телескоп, то в микроскоп. Сторонники первого метода не переносят поклонников второго - потому-то Галина Вишневская ("ужель та самая Татьяна..."), топнув ногой, уходит с премьеры остроумной постановки "Евгения Онегина" Дмитрием Черняковым. Радетели большого стиля снимают о Пушкине кино, и вот над зрителем нависает гигантская физиономия Безрукова, неряшливо обклеенная густыми бакенбардами. А умники из театрального мира то уменьшают Александра Сергеевича до размеров лилипута-затейника с гармошкой ("Руслан и Людмила" в театре "Тень"), то превращают его в подобие античного хора ("Евгений Онегин" на Таганке, "Пушкинский утренник" в "Школе драматического искусства"). Первые видят в шальной дуэльной пуле следы государственного заговора. Вторым милей незаметная ягода морошка, которую Пушкин попросил перед смертью. Предмет виртуального спора очень прост: кто с Пушкиным на дружеской ноге и позволительна ли такая фамильярность кому-либо, кроме Гоголя. Хотя в народе этот вопрос решен давно: "А с доски кто стирать будет? Пушкин?"

Бакенбарды: новая поросль

Очередной виток "поп-пушкинистики" в постперестроечную эпоху открыли подзабытые ныне "Бакенбарды". В своей лучшей комедии Юрий Мамин предсказал многое - в частности, превращение Пушкина из советского пропагандистского клише в предмет торговли на идеологическом рынке. Среди прочего Мамин представил гениальную теорему, неоднократно испытанную автором этих строк на себе: для неприметливого русского народа любой человек в бакенбардах окажется похож на Пушкина. В том фильме ее доказывал Виктор Сухоруков. В картине Бондарчук он же играет роль совсем серьезную: полковника-следователя, радеющего за Россию и поэзию, но вынужденного под воздействием коррумпированных властей (Бенкендорф - тоже нерусская фамилия!) оправдать Дантеса. Парадигма меняется, но дело Мамина живет: настало время и Безрукову, чья сглаженная внешность и в страшном сне не напомнит острочертый пушкинский профиль, податься в Пушкины.

Безруков ест морошку будто по принуждению, выполняя нелепое предписание жизни-сценаристки, - зато с каким упоением читает у подножия Медного Всадника строки одноименной поэмы, с каким смаком роняет слезу, как страстно тискает жену! Он, может, невысок, зато помыслами велик. Смеяться не над чем: наше нынешнее всё - не кто иной, как Сергей Витальевич Безруков. Самый популярный (а значит, лучший) актер своего времени пришел к людям с телеэкрана: на ТВ сыграл он главные свои роли - Саши Белого, Есенина, Иешуа Га-Ноцри. Теперь, с Пушкиным, канонизация Безрукова успешно завершается. Позор "Поцелуя бабочки" и прочего трэша будет смыт, за Безруковым окончательно закрепится амплуа профессионального гения. Ведь в спектакле своего отца Виталия Безрукова он уже играл Пушкина, а в другой театральной постановке - Моцарта.

Невыразительный блондин с тусклым огоньком в глазах - воплощение эпохи, способной запросто опознать автора "Евгения Онегина" по бакенбардам, создателя "Волшебной флейты" - по напудренному парику. Возрастной рубеж Иисуса он преодолел в этом году, через четыре года станет старше Пушкина - но подходящие роли на этом не кончатся. Мало ли гениев еще на Руси, да и во всем мире? Кто их сыграет, если не он?

Пушкин?

Антон Долин

Оригинал материала

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе