– Мне кажется, да. Тогда он был гораздо компактнее – люди переходили от столика к столику, от разговора к разговору. Сейчас он стал более гламурным, более официальным, делает основной упор на звезд или на скандал...
Но все-таки грех жаловаться на Канн. Он единственный, кто держит марку международного фестиваля, открывает имена, новый кинематограф – китайский, корейский...
– Американские дистрибьюторы дают советы, как надо снимать фильмы, чтобы они попали на Запад. Одна из рекомендаций – в картине не должно быть много национального колорита. Вы с этим согласны?
– Делая кино, поневоле сталкиваешься с особенностями национальной психологии. Именно поэтому я и не смог работать во Франции – не понимаю их культурных кодов. С другой стороны, если ты делаешь продукт, то он должен быть понятным и в Африке, и в Японии, и в России. Это как сосиски – они везде одинаковые, пусть и с небольшими различиями. Так что в смысле коммерческом они правы. А в смысле уникальности художественного произведения – думаю, что нет.
– К вам не подступиться: одна за другой идут иностранные съемочные группы. Это свидетельство серьезного успеха?
– Да, похоже, картина заинтересовала, хотя я действительно слабо представляю, что они там поняли. Видимо, будут писать, что Грозный был сумасшедшим, и объяснять все его поступки безумием. Не желая понять, что он заложил основы российского понимания власти, основы нашего общества и его личность до сих пор присутствует в нашей жизни.
– А личность митрополита Филиппа в нашей жизни присутствует?
– К сожалению, нет. Можно, конечно, сказать, что он первый русский диссидент, но это не совсем так. Он не сомневался в Божественном происхождении царской власти, но для него было очевидно, что мораль для царя и для подданных должна быть единой – и это христианская мораль. Ведь в чем мысль Грозного? Он говорит: "Да, как человек я грешен, но как царь я праведен". Еще один шаг, и окажется: для того чтобы быть праведным царем, необходимо быть грешным человеком.
– Вы известны как человек западной ориентации, интеллектуал. Между тем у вас в фильме дважды буквально экранизируется феномен чуда. Русским воеводам в битве помогает икона. Филипп силой молитвы освобождает себя от оков. Для вас это в буквальном смысле чудо или некий метафизический образ?
– У меня нет конечного ответа на этот вопрос. Я скептически отношусь к чудесам и верю в них одновременно. Я не требую никакого объяснения – ни религиозного, ни метафизического. Я просто знаю, что чудеса есть. То, что 200 русских журналистов приехали в Канн во время кризиса, – не чудо? Это же не имеет никакого материального объяснения.
– У вас в одной из ролей снимается Иван Охлобыстин, который, как известно, уже отец Иоанн. Для вас было важно это обстоятельство или вы его приглашали только как актера Охлобыстина?
– Конечно, как актера. Хотя я волновался, когда священнику предложил роль еретика. Но он актер, он не может не играть. И я думаю, что церковные власти это поняли и предоставили ему такую возможность.
– А Мамонов тоже спрашивал разрешение на роль у своего духовника?
– Наверное. Я в это, естественно, не вмешиваюсь. Он был в гораздо большей степени неофитом во время "Острова" и там очень волновался: а можно ли? Но у него такой простой деревенский батюшка. И он ему сказал: "Ты по профессии актер? Так не болтай – иди и играй! Плотник – плотничает, актер – играет".
– Помню, несколько лет назад мы встретились накануне премьеры "Бедных родственников" на "Кинотавре", и я вам сказала: "Ну что, Павел Семенович, опять сняли фильм про евреев?"А вы ответили: "А о чем я еще могу снимать? Бодров снимает про казахов, я – про евреев". С тех пор вы снимаете фильмы в основном о вопросах православной веры. Что случилось?
– Я стал жить в России более длительными периодами. Я практически сюда переехал. И я просто физиологически, кожей чувствую вопросы и потребности нашего общества. И пытаюсь как-то на них реагировать. Я начинал "Царя", когда про Ивана Грозного все забыли, а сейчас – посыпалось...
Общество снова повернулось в эту сторону. Объяснение легко найти. Это ужас – и перед нечестностью некоторых демократов, и перед собственной свободой, и перед беспределом в душе...
– О чем вы хотите снимать следующий фильм?
– Я бы сейчас снял фильм про мигрантов. Мне кажется, сегодня это самая глубокая проблема России – и религиозная, и нравственная...
– Вы довольны приемом в Канне?
– Доволен. Очевидно, пошла какая-то волна, какая-то энергия. Во всяком случае, не было ни одного западного журналиста, который не спросил бы: "Почему "Царь" не в основном конкурсе?"
– Отмечают ли западные журналисты уровень игры Янковского и Мамонова?
– Да! Они абсолютные мировые звезды.
Известия