«Жечь свечку с двух сторон — это про Сашу»

Александр Башлачев
Кадр: видео YouTube / Krasnosolnishko

Произведения Башлачева входят в вузовскую программу изучения, хотя его наследие целиком помещается в одну брошюру. Ровесник, земляк и друг детства Башлачева, которому этой весной исполнилось бы 55 лет, журналист и телеведущий Леонид Парфенов рассказал «Ленте.ру» историю о двух «книжных мальчиках», которых сблизила любовь к Маяковскому и болгарским винам, а развело творчество и судьба.

«Лента.ру»: Помните, как вы познакомились?


Леонид Парфенов
Фото: Сергей Киселев / «Коммерсантъ»

Леонид Парфенов: Мы знакомились несколько раз. Наши бабушки из деревень вокруг Уломы, и они знали друг друга. Моя баба Катя говорила: лучшая в Коротове сирень — у Липочки Калгановой. Она брала черенки у бабушки Саши, но у нас эта сирень почему-то не цвела. Потом мы с Сашей припоминали, что еще в раннем детстве вроде виделись, но знакомство не продолжилось. В 20-й школе, где Саша учился, у нас были общие приятели, ребята, которых туда перевели из моей переполненной 4-й, и тогда мы тоже несколько раз встречались, как ровесники из почти соседских компаний. Потом мы вместе поступали на журфак в Питере, но Саше после творческого конкурса, еще до экзаменов, показалось, что он не проходит, и он уехал. Я остался и поступил, а Саша годом позже стал учиться на журфаке Уральского университета в тогдашнем Свердловске. Я, закончив журфак, в 1982 году вернулся в Череповец. И тут группа городского ДК «Рок-Сентябрь» выигрывает всесоюзный конкурс молодежной музыки, проводимый «Комсомольской правдой». Я для областной газеты «Вологодский комсомолец» беру интервью у Славы Кобрина, руководителя ансамбля, и у Саши, как тогда говорили, — «текстовика». Они меня еще познакомили с другим лауреатом конкурса — Юрием Шевчуком, который приехал к ним в гости. И, наконец, по-настоящему дружить стали, когда Саша после своего журфака в 1983 году тоже вернулся в Череповец и начал работать в городской газете «Коммунист». Тогда мы подолгу общались, почти ежедневно.

Каким было ваше первое впечатление от Башлачева?

Получается, первого впечатления и не было. А впечатление от Саши 1983-1984 годов — единственный в городе единомышленник. Это ведь совсем мрачное время: доживает Андропов, и заступает Черненко, уже явное советское разложение. А мы молодые ребята, только в жизнь вступаем, хочется чего-то другого, не этого беспросветья. Но рок-музыка, которую мы любим, — главный выразитель нашего мироощущения, — фактически запрещена. Мы читаем непоощряемые книги, слушаем западные «голоса» и ведем совсем не советские разговоры. В этой среде держаться друг за друга было единственным спасением.

Когда в ваших «несоветских беседах» появились стихи Башлачева?

Мы часто писали про одно и то же череповецкое событие: Саша в городскую газету, а я в областную молодежную. И моя мама всегда говорила, что Саша пишет яснее меня, его тексты лучше для чтения. Но действительную разницу между нами я понял, когда после какого-то комсомольского мероприятия в ДК «Металлургов». Саша позвал меня к себе домой, сказал, что с некоторых пор пишет собственные песни, к «Сентябрю» отношения не имеющие, и спел штук пять. Больше было вещей как бы лукавых — «Степан Грибоедов» уже был и «Сегодня ночью дьявольский мороз». Я шел к себе совершенно ошеломленный: у моего ровесника прорезался свой голос, за которым чувствовался собственный мир.


Кадр: видео YouTube / Krasnosolnishko

Одни знакомые вспоминают Башлачева времен череповецкой юности как страстного тусовщика, другие — как домашнего книгочея. Каким его запомнили вы?

Мы оба до поры до времени были «книжными мальчиками» — дети из хороших семей с домашними библиотеками. Любимые романы Германа Гессе — переводы в журнале «Иностранная литература» — были у Саши переплетены и снабжены собственноручными мрачными обложками. Он любил поэзию — понимать стихи и тогда уже являлось редкой добродетелью. Эта культура, конечно, пригодилась Саше в его работе. Но своего голоса никакая начитанность не дает. Это от личности зависит. А тусовка — ну какая она могла в Череповце быть? В кафе «Фрегат» пойти? Встречались по квартирам, вели разговоры про новые книги и музыку, поскольку читать и слушать тогда было интереснее, чем жить.

Он исполнял свои новинки охотно или приходилось уговаривать исполнить что-нибудь новое? Знакомил с сырым материалом?

Новые песни у Саши писались той зимой 1983-1984-го очень быстро. Днем, когда мы сидели в своих редакциях, — я уже и на студии телевидения стал работать, — он звонил и говорил: давай вечером увидимся, показать хотел кое-что. Это значит, есть песня, но это слово в отделе партийной жизни он при коллегах не произносил. Встречались чаще у Башлачевых, поскольку там можно курить, Саша же смолил все время. А у меня отец некурящий был. Но «Время колокольчиков» я хорошо помню, Саша впервые спел мне эту песню у нас на квартире. Тогда я осознал: он поет и за меня тоже. Я так не могу и не смогу, это не только его голос, но и мой, и еще много кого, кто так чувствует, а выразить не в силах. С тех пор такое чувство осталось, за что я Саше очень благодарен. Если хотите — это своего рода лидерство: высказаться за себя и других. А так, где ему лидером было быть? Лидером самого себя? Такое творчество — сугубо индивидуально.


Слава его манила?

Выразить себя хотелось — да, это было сильнее его, потому что в этом он чувствовал жизненное предназначение. А принесет ли это славу — Бог весть. Задача самовыражения от этого никак не зависела. Так я, во всяком случае, понимаю.

Откуда в стихах горожанина столько фольклорного и религиозного?

Горожанина? Череповец — тот еще мегаполис. Мы все горожане в первом поколении, родители наши родились в деревнях. И что наша цивилизация происходит оттуда — это просто данность. В райцентре построили огромный завод, и на нем стали работать наши отцы. Но такие заводы есть и в Магнитогорске, и в Липецке. А северная русская деревня неповторима. Наш край дал Саше Башлачеву мироощущение. Темы дал. Он реже моего в деревню ездил, но острее чувствовал. Ведь в его песнях русский и очень северный дух.

И все же Череповец 80-х годов стал плодородной почвой для вызревания самобытных талантов, вы тоже один из ее «плодов». Как так вышло? Или Череповец помог тем, что оттуда очень хотелось сбежать?

Не думаю, что это какой-то череповецкий фактор. Скорее время повлияло: одна эпоха заканчивалась, другая начиналась. Ты хочешь петь, говорить, писать по-другому. И мысли «пробиваться» не было. Хотелось самовыражения — это да, а о признании и не мечталось. Журналистика — куда более суетная муза, чем рок-сочинительство, но и у меня — какая карьера? Все эти годы я пишу и снимаю, и только.

Он вообще мог реализоваться в Череповце? То есть это город проморгал гения, не дав того, чего мог дать? Или Башлачев рано или поздно все равно уехал бы в столицу?

Уехал бы. В нашей стране такая работа — это столичное дело.

История с прослушиванием Артемием Троицким в вашей квартире известна всем, кто интересуется творчеством Башлачева. Этот вечер действительно был судьбоносным для него?

Судьбоносным. Артем, тогда главный идеолог рок-движения, выслушав с восторгом песен 20, сказал, что ничего подобного нет ни в Москве, ни в Питере. Надо ехать, выступить перед другими знатоками, а где выступать — он найдет. И все слова про самое национальное в роке Артем произнес тогда сразу. Я даже устыдился, что думал так же, но Саше не смел сказать. Мы ведь просто не знали контекста: а если данные песни — только странная нелепица? Для меня это был большой урок: нужно доверять своему мнению.

Вы с ним встречались после отъезда из Череповца? Говорят, он стремительно менялся, начал выпивать...

В первый московский тур Саши мы поехали вместе. Только я вернулся, а он остался. Приехал уже затем, чтобы уволиться из городской газеты. Но мы продолжали видеться — и в обеих столицах, и в Череповце, когда Саша приезжал. Помню, как ходили на смелый фильм «Чучело». Весь фестиваль питерского рок-клуба в 1985 году выслушали вместе. Я специально приезжал на его известный концерт в редакции «Литературной газеты». До лета 1987-го виделись сравнительно регулярно. Нет, пить он, по-моему, больше не стал. Действительно пьяным я Сашу вообще видел только раз — перед фестивалем в Городище, это под Череповцом. И то, он себя наутро в порядок привел — мы в жюри должны были сидеть. А вместе пили только болгарские сухие вина, и больше чем на бутылку денег попросту не водилось.

Ходит легенда, что Башлачев побывал в гостях у Аллы Пугачевой, пел и очень ей понравился.

Башлачева и Кинчева к Пугачевой в гости привел тоже Троицкий. Артем любил ей говорить, что она, конечно, королева попсы, но нужно двигаться к более радикальным жанрам. И, мол, вот, послушай — это тебе не про миллион роз. Она отнеслась поначалу насмешливо, но, когда ребята запели, очень впечатлилась. Заголосила прямо. Накормила-напоила, на последней странице паспорта Саше разборчиво расписалась — это на милиционеров действовало при проверке документов, тогда же с пропиской строго было. Я слышал рассказ про встречу и от Саши, и от Борисовны, как Пугачеву Артем всегда называл. Он в печатном прогнозе на Новый год тогда написал: «Прорыв будущего сезона — "Все от винта!", Пугачева поет Башлачева». А еще Сашу навсегда запомнила Людмила Марковна Гурченко — она была на его концерте в «Литгазете» и потом с ним долго беседовала. Спустя годы мы с ней говорили и она повторяла: от «Времени колокольчиков» и сейчас мороз по коже. Андрею Вознесенскому Саша понравился очень, и на его деньги была куплена гитара взамен случайно расколотой.


Башлачевский голос… Он всегда был хриплым или лишь в последние годы?

Мне не кажется, что его голос менялся. Может, становился более «рокерским», что ли, от частых выступлений. А надрыв, конечно, был всегда. Хотя у него есть ведь немного и лиричных песен, но Башлачева не с ними ассоциируют. Еще в Череповце казалось бы, ну вот, я ж один перед тобой, чего уж так выкладываться? Но нет, всегда только в полную силу пел, самозабвенно.

Как вы узнали о его смерти? Не было предчувствия, ведь, как рассказывают, в последние годы он не выходил из депрессии?

Было предчувствие. Жечь свечку с двух сторон — это про Сашу. К тому же самоубийство было у него обычной темой, что мне очень не нравилось, и я говорил, что не хочу об этом рассуждать. И у любимых Сашей мрачных немцев самоубийство в романах — способ выхода и даже какой-то победы над теми, кто такого выхода не ждет. Может, это удивительно, но главным русским поэтом для Саши был Маяковский. Ранний, конечно, футурист. И еще пьесы его: «Клоп» и «Баня». Я это тоже очень ценю, и мы порой, перебивая друг друга, читали вслух наизусть, по красному собранию сочинений, которое у Башлачевых стояло на книжной полке в большой комнате их «двушки». И про самоубийство Маяковского Саша тоже почти каждый раз при этом заговаривал.

Скажите, а Башлачев был антисоветчиком? В песнях он лишь добродушно высмеивает «совок», но на диссидента не похож.

Диссидентами в смысле антисоветской общественной деятельности мы не являлись. А просто антисоветчиками тогда уже были почти все. Все же видели, что пропаганда врет, «советский образ жизни» вырождается, а наши престарелые вожди — герои анекдотов. Уровень элементарного снабжения совершенно деградировал. Из Москвы и Питера командировочные везли с собой все: от пресловутой колбасы до одежды и обуви. Область рапортовала про рекордные надои, а в Череповце на улице Верещагина, на полпути между мной и Сашей, как раз закрыли магазин «Вологодское масло», поскольку его давно уже не было и даже самое обычное масло продавалось только по талонам. Все вокруг слушали «Голос Америки» и «Би-Би-Си». Как известно, у «Рок-Сентября» были проблемы, когда их запись прозвучала в программе Севы Новгородцева. «Там» и «самиздат» ходили почти в открытую даже в Череповце. «Ожог» и «Остров Крым» Василия Аксенова мы с Сашей по очереди прочли тогда в фотокопиях. От антиутопии про то, что красные не взяли Крым и там остался кусок царской России, были в восторге. Вообще-то, я никогда не знал ни одного человека, верящего в построение коммунизма, хотя его победу всю мою сознательную череповецкую жизнь обещал огромный транспарант вдоль всей площади Металлургов, главной площади города.

Вы думали когда-нибудь над тем, как бы сложилась жизнь Александра Башлачева, если бы не гибель?

Нет. Это судьба, которую не изменишь.

Какой вы видите судьбу стихов Александра Башлачева — изучение в школе (в вузовских программах они уже есть), выход из узкой категории «поэты эпохи расцвета русского рока» и зачисление в национальные классики, появление творческих последователей?

Я спрашивал Льва Наумова, автора очень хорошей книги о Саше: вот вы гораздо нас моложе, узнали Башлачева только спустя годы после гибели, а почему взялись за его биографию? Он объяснял: и я, и ребята из поколений еще моложе, мы приходим к Башлачеву, потому что он нам нужен. Он что-то важное спел и для нас. Мне кажется, место человека определяют вот такие «приходы» к нему потомков. На этом держится память о нем. А не на зачислении в учебник.

Беседовал Сергей Виноградов

Поделиться