Любителей курить где попало сразу отодвинем в сторону: сами того не сознавая, они наступают на основные права некурящих - тех, кто не желают насильно отравляться дымом. Поэтому демократы из них никакие. С матом сложнее - тут и впрямь легко, богу молясь, лоб расшибить.
Плакат Н.Вележевой и Н. Кузовкина, 1958 г. Фото: wikipedia.ru
Путь к закону о мате, как я понимаю, был долгий и вынужденный. В постсоветской культуре вместе с грязной водой выплеснули младенцев, живых и талантливых. Не звучит хорошая музыка, виноватая лишь тем, что сочинена в СССР. Ушли из обихода гениальные писатели, поэты, драматурги. Пытаются вычеркнуть культуру целой эпохи, но она все не вычеркивается. Взамен предлагают культуру "креативного сообщества". Умное заменено глупым. Ремейки советских шедевров удручают бездарностью. В эфирах резвятся недоучки-болтуны. Безграмотность стала хорошим тоном: пришел звездный час Митрофанушек. Таранить вековые этические нормы - их хобби. Мат в трамвае - статья за хулиганство, мат на экране - знак "артхауса". Испражняться в толпе - позовут полицию, куча, наложенная в музее, - артефакт. Мат, секс и легкая фронда - чем не достойная замена былым заклинаниям Московского кинофестиваля про гуманизм и дружбу между народами?
Адепты такой культуры и взрыхлили почву для попыток ограничить артхаусную вольницу. Они ее унавозили и полили мочой, которую в новейших фильмах пьют в одном флаконе с водкой. И, конечно, дождались ответа. Если перестают работать этические тормоза, вступают в действие государственные.
Безграмотность стала хорошим тоном: пришел звездный час митрофанушек
В основе мата - желание оскорбить, унизить. Оскорбления неприемлемы везде, хотя у нас существуют в достаточном изобилии, чтобы тоже быть явлением жизни. Многие мата сторонятся: как средство общения он убог, топорен и неспособен выражать мысли. Он - выплеск эмоций, и в нормальном разговоре бесполезен.
Искусство жило без него века. Мировое кино и теперь бедно на сквернословие: два-три термина, не сравнишь с нашим богатством - там люди априори уважают друг друга и в кино, и в быту. У нас в кино мат зазвучал впервые в фильме "Астенический синдром" - этот отчаянный крик женщины в метро хлестанул по ушам и нервам, став трагической кульминацией шедевра Киры Муратовой. Такую же роль запредельного эмоционального срыва, психологического ЧП сыграл изрыгающий мат милиционер в "Изображая жертву" Кирилла Серебренникова. В обоих случаях это именно ЧП. Вырезать его невозможно, "запикать" - тоже: из драмы выйдет оперетта. "Пиканье" еще хуже мата: привлекает к нему особое внимание, и люди не кино смотрят, а весело гадают: это что там запикали? - упражняются в эрудиции.
В быту, конечно, матерятся и шахтеры, и педикюрши, иные разучились говорить прозой, их неопытному человеку понять труднее, чем японца. Матом сообщают, кому куда пойти и чем заняться. Так говорят в жизни - объясняют идеологи словесной помойки в кино и театре. Магнитофонить улицу, кто спорит, проще. Но искусство потому и искусство, что говорит не совсем так, как люди в жизни. Люди шифруют матом гамму переживаний, не умея их выразить внятно и сложно. Художник - умеет. Гоголь, Толстой, даже яростный Салтыков-Щедрин находили не менее хлесткие, но менее оскорбительные слова. Не грешили против правды жизни Горький, Шолохов, Катаев, Розов, Арбузов... Не совершали над собой насилия авторы "Чистого неба", "Живых и мертвых"; обстоятельства там экстремальны, но мат невозможно вообразить. Для художника это унизительно - сводить океан чувств к трем буквам. И если искусство вдруг стало задыхаться без мата - значит, во властителях дум уже не художники. Какие они мастера, если в этом все их краски и вся правда! Зачем тогда их слушать, с ними советоваться?
Легализуя мат, мы снижаем этику общения
Мат - это вечно взвинченная агрессия, и неадекватность стала обычной для экранов, а через экраны перебралась в жизнь. И глупо спорить, кто тут первее - кино или реальность. Важно, что, легализуя мат, мы резко снижаем этику общения. Люди такое кино чаще отвергают: они не за тем пришли. Уступив свои преимущества, искусство становится тем унылым слепком рутины, который и оттолкнул от кино зрителей. Это кино без поэзии и взлетов, без надежды и идеалов, которые всегда "звучат гордо". Это просто фиксация того, что мы знаем и без кино.
Скверно, что в этой навозной жиже тонут, ею вымываются из разряда респектабельного искусства произведения, где сильное словцо не дань моде, а художественная необходимость, где оно возникает редко, но метко, и поэтому, как любое ЧП, потрясает. Когда решения своей судьбы ждет редкий шедевр, возникший в постсоветском пространстве, - получивший мировое признание "Левиафан", и рядом с ним - кино типа "Да и да", где мат стал способом изъясняться, а пьяный мусор - родом мировоззрения, то за шедевр реально страшно: его впопыхах могут снести вместе с отходами одним взмахом метлы. И надежды только на то, что никакой закон не отменяет необходимости, его применяя, думать.
Вообще, полагаю, это мера временная. Так врач назначает больному диету. Закон - диета, его задача - напомнить о совести. В хорошем фильме "Чужие письма" некоторые важные принципы общественного договора были сформулированы точно и навсегда: "Нельзя - и все тут".
Текст: Валерий Кичин (блог автора)
Российская газета