Галина Пьянова: «Мы — поколение недобитых романтиков…»

Главный режиссёр алма-атинского театра «АРТиШОК» про «Золотую маску», женскую режиссуру и о том, как сделать спектакль из сегодняшней газеты

"Однажды я наткнулась на интервью с Путиным. Журналисты поступили потрясающе, представив разговор без анализа и литературщины: вопрос — ремарка — ответ — ремарка, отразив всё по законам драматургии. В кавычках было написано «Путин смеётся», «Путин задумался». Это была настоящая пьеса, достойная Гоголя, когда честно расшифрованная запись характеризует поведение людей вокруг."

Единственному алма-атинскому независимому экспериментальному театру «АРТиШОК» исполняется десять лет. Бессменный режиссёр театра Галина Пьянова рассказала о сложностях современной драматургии, Кортасаре и Ларсе фон Триере, отсутствии веры в театре и дефиците драматургов.

— Галина, нынешний сезон для театра юбилейный, десятый. Встретите его как-то особенно?
— Мы независимый театр, и о каких-то датах даже и не думается. Скорее всего, это связано с тем, что нам приходится много работать. К счастью, приходится.

Работа эта связана не только с гастролями, но и с организацией разных событий: выставки, фестивали, перформансы. Мы всегда чем-то заняты, у нас даже шутка есть, особенно когда очень устанем: вот придёт наш юбилей, пригласим артистов, сядем и будем смотреть.

А тут, закрывая прошлый сезон, мы вдруг поняли, что нам десять лет, так время быстро прошло. Настолько, видимо, свыклись с мыслью, что мы независимый экспериментальный театр, что просто были не готовы к тому, чтобы прожить эти годы.

Тогда вся труппа решила сделать подарок не столько себе, сколько тем, кто был с нами все эти годы, — нашим зрителям: без их любви, поддержки, понимания и принимания не было бы этих десяти театральных сезонов.

Делать какие-то капустники с цветами, вазами не в нашем духе. Мы хотим весь будущий сезон делать интересные события: театральные, художественные, литературные, и не только на своей площадке, это будут и уличные перформансы, и спектакли в самом настоящем ангаре.

Мы пригласили всех актёров, с которыми работали все эти годы, многие из них уехали, перешли в другие театры, стали делать самостоятельные проекты, стали режиссёрами, но откликнулись буквально все.

И первое, что будет сделано, — мы откроемся своим самым первым спектаклем «Zip-Zap… и ни слова о метле». В своё время он недолго шёл в Алма-Ате, мы его показали на паре фестивалей, взяли парочку Гран-при, но алмаатинцы его видели мало. Вот такой будет у нас юбилей.

— В большинстве стационарных театров современная пьеса, как отечественная, так и западная, не идёт. Там больше ориентируются на классику или на «бульварное чтиво», и перебить это практически невозможно. Почему?
— Театральное предложение идёт от зрительского спроса. Это только сказать легко: ай, какие вы, театры, ставите только комедии. Потому что зритель идёт на комедии, это кассовые сборы.

Любой театр заинтересован в том, чтобы зритель к нему шёл, дело даже не в деньгах, которые приносит зритель, а в том, чтобы он шёл. А зритель хочет видеть смешное, это, к сожалению, факт нашей среды, нашего города.

Но и голод по серьёзным постановкам я тоже ощущаю, голод по реакции на какие-то проблемы, в которых живут наши современники, когда ты сам не справляешься и идёшь в театр, чтобы найти собеседника.

Конечно, тебе не будет дадено ответа, как жить, но ощущение сопричастности, тонкость и глубину переживаний театр дать может. Это очень сложно в формировании драматургии. Поэтому у алма-атинских режиссёров этот страх присутствует: поймут ли.

Хотя в этом случае, я думаю, надо больше доверять зрителю. Мы позволили себе это сделать, если хотите, это наша гражданская позиция: даже если будет отрицательная реакция, если не поймут, всё равно говорить со зрителями жёстко, неприятно.

У нас была подобная ситуация, когда мы играли спектакль «Клоуны», непростой разговор о том, нужно ли искусство стране. Драматургию спектакля мы создавали сами, и ответы получались нерадостные, мы, как и наши герои, были в растерянности.

Зрительская реакция была полярной. Одна женщина прямо на спектакле встала и сказала: вы ломаете людям психику! И ушла. Наш последний спектакль «Древнегреческие трагедии. Др.Гр.Тр.» получился серьёзным совсем неожиданно. Хотели сделать истории — страшилки для подростков, но встал вопрос использования древнегреческих терминов, и пришлось глубоко залезть в античную литературу.

Ведь она даёт ответы на все вопросы современной психологии, и это очень сильные ответы. Греки не занимаются морализаторством, они просто предлагают: люди, вы можете так любить, вы можете так поступать, вы можете культивировать такие комплексы, но посмотрите, что за этим следует.

Да, это невесёлая история, но это и не скучная история. Мы показали это простыми вещами и словами, а не метафорами. И зрители от этого спектакля были в шоке, к нам подходили и спрашивали: как вы себе можете позволить так разговаривать?

Я им отвечаю: потому что это про нас. Для большинства древнегреческое — колонны, статуи, что-то холодное и не про нас, а на самом деле это про нас. И мы показали, насколько это про нас.

В этом сезоне мы снова будем играть этот спектакль, и я уже со страхом жду, как зритель пойдёт, как он отреагирует, будет ли найдено понимание. Этот вопрос перед нашими театрами всегда стоит. В нашем городе живёт два миллиона человек, а театров всего шесть, до смешного мало.

Определённая театральная культура у нас сложно, но прорастает, пробивается, театры боятся потерять своего зрителя, и ставятся комедии. Но современная пьеса необходима, я это чувствую по реакции людей на наших спектаклях.

— Почему вы не реагируете на политические и социальные вызовы общества?
— Да потому что права не имеем, так как сами не понимаем того, что происходит. Самая социальная в группе я, постоянно влезаю в какие-то истории. Но заинтересовать группу какой-то темой, если нет интереса, нет искры, невозможно.

В своих спектаклях мы стараемся говорить о других моментах, может, более глобальных, например, присутствии Бога или его отсутствии. Или поднимаем вопросы человеческого выбора и как он влияет на дальнейшую судьбу человека. Это вопросы не социальные, а духовные.

С другой стороны, иногда попадается весьма интересный материал. Как мимо него пройти? Однажды в «Комсомолке» я наткнулась на интервью с Путиным в бытность его президентом.

Журналисты газеты поступили потрясающе, представив разговор без анализа и литературщины: вопрос — ремарка — ответ — ремарка, то есть отразили всё по законам драматургии.

В кавычках было написано «Путин смеётся», «Путин задумался». Это была настоящая пьеса, достойная Гоголя, когда честно расшифрованная запись характеризует поведение людей вокруг.

Нас же, актёров, интересует поступочный ряд, поступки людские. И мы так заразились этим материалом, что сделали некую акцию: пригласили зрителей на ридинг — актёрское чтение пьесы, и ридингом послужила статья в «Комсомолке».

В это время мы работали над циклом «Театр в поисках автора», нам позарез был нужен драматург. И вот мы прочитываем это как пьесу, с нашей стороны это было откровенным хулиганством.

И вдруг она начинает пользоваться каким-то неимоверным успехом, нас с ней приглашают в Новосибирск, Ереван, ещё куда-то. Сложилась абсурдная ситуация: мы просто отразили то, что было написано в газете, и тут — успех.

Я до сих пор читаю статьи, особенно в российских изданиях, где пишут, что даже в Казахстане ставят спектакли про их правительство и у казахов Путин вообще женщина.

А у нас так вышло: мы Путина определили… через рост. Я самая маленькая в труппе, мой рост решил всё. Но это всё так раздулось, что мне даже стали сниться сны, что мы сидим рядом с Путиным и он подозревает, кто всё это сделал.

Нас потом спрашивали и местные журналисты: почему вы не ставите спектакли про нашего президента? Потому что не давал повода, а здесь дали.

Вся наша политичность строится на азарте: интересно проиграть какую-то ситуацию. Лаборатория нас интересует больше, чем социальное что-то или политическое. Бывает, что жанр диктует нам необходимость реакции на политику. У нас есть спектакль в жанре театра-кабаре, где мы в острой куплетисткой форме проговариваем вещи, интересующие город, потому что город приходит на спектакли. Вот это мы делать умеем, но это лишь жанр. Мы не социальный театр, это факт.

— Нынешний театральный сезон посвящён юбилею Чехова. Как АРТиШОК отреагирует на эту дату?
— Театральные события создают сами театры. Да, есть какие-то даты, есть «датские» спектакли. Но всегда возникает вопрос: а зачем?

На сцене хорошо видно: действительно ли ты так любишь Чехова, посвящая ему свой спектакль, хочешь напомнить зрителям про этого гения, чтобы взяли да перечитали, либо ты получаешь субсидии под эту дату, и тогда это коммерческий проект.

Коммерческие проекты редко отвечают художественным ожиданиям зрителя. Это всегда раздражает, потому что непонятно, кто формирует эту моду, почему Чехов, а не Брэдбери.

Мы знаем и любим авторов, и Чехов для меня — наисовременнейший драматург: если относиться к нему со всем уважением, не меняя ни точки, ни запятой, быть внимательным к нему не поверхностно, а погружаться в чеховское творчество — более современного автора нет. Мне иногда напоминают, что он умер, потому мне кажется, что я должна с ним разговаривать. Мы планируем этой весной выпустить спектакль, который готовится уже два года, «Три сестры».

Вопросы, которые поднимает Чехов, сногсшибательны, иногда становится страшно и жутко, когда понимаешь, что какая-то история в изложении Чехова напоминают твою собственную. Более жёсткого, более сурового автора я в драматургии не знаю. И если внутри театра живёт внимательное отношение к автору, то можно отметить и 151 год.

У нас есть спектакль Back in USSR. Только ленивый не сказал о том, что он очень конъюнктурный. Я никогда не ленюсь рассказывать, почему спектакль успешен. Спектаклей на эту тему масса.

Нас однажды Роман Должанский пригласил на гастроли, я посмотрела репертуарную карту Москвы, возникло ощущение: в Тулу со своим самоваром.

И, вы знаете, Москва нас очень хорошо приняла, они не ожидали, что в Казахстане есть уровень европейского театра. Back in USSR — гротесковый спектакль, в нём много смеха, клоунады, не специальной: вот, мол, придут 40-летние люди и пустят слезу.

И делался этот спектакль не потому, что тема СССР — это модно. Мы просто пели песни, пили чай, проговаривали какие-то истории, потом начали рассказывать детские страшилки, потом одна актриса начинает петь песню дворовую, кто-то из нас стал плакать, потом разговор зашёл о родителях.

С этого спектакль и возник: с поколения наших родителей. Они болезненно вошли в новую эпоху, единицы выжили, многие спились либо умерли от инфаркта.

Мы — поколение недобитых романтиков: умеем быть деловыми, мы можем заработать очень много денег, потом в ночь спустить. Младше нас на пять лет идёт уже другая формация людей.

Вот из чего и возник спектакль. Мы умеем создавать драматургию путём актёрской работы, сумели найти настолько узнаваемые прототипы, что к нам после спектакля подходили зрители и говорили: в нашем классе вот такая же училась! Да они во всех классах учились.

— На что вы опираетесь, как художник, в своём творчестве? Есть любимые писатели или режиссёры?
— Люди, у которых я училась, говорили: если ты играешь Достоевского, читай всё вокруг Достоевского, а не Кортасара. Всегда думала: почему? Ведь тот же Кортасар очень любил Достоевского.

Я Ларса фон Триера считаю великим режиссёром, но долгое время не могла принять его позицию, считала его фашистом, не могла понять его отношение к нам как к быдлу.

Как это он может решать и, главное, давать разрешение зрителю решать, а он это мастерски делает, находит краски соответствующие: кого убивать, а кого — нет.

Долгое время вообще не могла смотреть его фильмы, пока, видимо, недоросла. Пришёл материал, как-то связанный с Ларсом, и я поняла: это вообще не его позиция, это я понимаю как зритель, что так нельзя, он заставляет меня понять это через такие жёсткие формы.

Я верю в энергии, я знаю, что эта вещь материальная. Если этот энергетический импульс от лукавого, жди провала. «От лукавого», то есть от мозгов: женщина природой своей должна существовать не мозгами, и это не вопрос женской или мужской режиссуры, жить мозгами — мужская прерогатива. Женщина должна подключаться к чему-то всем существом как животное, тогда всё получается.

— Два года назад вы завоевали «Золотую маску». Какую роль в вашей жизни играют вот такие опознаватели успеха?
— Люди, идущие в творческую сферу, ориентированы на обратную связь больше чем кто-либо. Особенно на это ориентированы актёры: картины или скульптуры можно увидеть и через сто лет, а театр сиюсекунден: если нас сейчас не увидят, нас никогда не увидят, и даже видео не передаст ощущения живого контакта со зрителями.

До того как мы попали на «Золотую маску», у нас было нереальное количество фестивалей, порядка 65 в разных странах. На «Золотой маске» мы играли два спектакля.

«Маске» я очень благодарна не за тот престиж, который она нам дала, а за уроки ежедневной борьбы с ежедневными трудностями, которые она нам тоже преподнесла: проблемы были везде, начиная с таможни и заканчивая бытовыми проблемами, отсутствием молотков, например, чтобы гвозди забить.

«Золотая маска» — сложный фестиваль по своей внутренней структуре. А тут ещё и Арт-центр им. Мейерхольда, узнав, что мы едем на «Маску», пригласил два других наших спектакля.

В течение недели мы играли четыре спектакля в разных концах города. А Москва — жёсткий город: на установку спектакля, на которую требуются сутки, нам давали ночь. И так мы играли всю неделю: спектакль — перестановка — спектакль — перестановка. Хорошая школа.

CHASKOR.RU

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе