Мужские души

Кирилл Серебренников поставил в Риге Гоголя

В Национальном театре Латвии Кирилл Серебренников поставил "Мертвых душ". Режиссер сделал все, чтобы одно из главных произведений русской классики стало на официальной рижской сцене не общественно-политическим, а художественным событием. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ. 

Латышские коллеги всячески отговаривали меня от того, чтобы рассматривать премьеру "Мертвых душ" в Национальном театре в каком-либо политическом контексте. Но он буквально лез изо всех щелей: во-первых, на первом спектакле присутствовал президент страны господин Затлерс, во-вторых, формула "русская классика плюс московский режиссер" для пополнения афиши главного театра Латвии не применялась с советских времен, да и титры с русским переводом над сценой (зрителей, не вполне освоивших государственный язык, Национальный театр с недавних пор активно привечает) смотрелись как наглядное опровержение пропагандистских штампов официальных российских СМИ. Даже забавная финальная сцена, в которой латышские актеры, присев на авансцене, устало, с акцентом, но все-таки по-русски пели "Русь, чего ты хочешь от меня?", выглядела примирительно — слышалось в ней не чужое недоброе "Русь, уже оставь нас в покое", а что-то родственное, мягкое, даже тревожное: а вдруг возьмет и совсем забудет, расхочет. 


Если добавить, что исполняемые по-русски песни буквально прослаивают весь спектакль, может сложиться ощущение, что Кирилл Серебренников действительно решил высказаться на темы межнациональных (или межъязыковых) отношений, взбодрить действие публицистикой. Лирические отступления Гоголя, превращенные композитором Александром Маноцковым в русские зонги, рифмуют рижские "Мертвые души" с предыдущей работой господина Серебренникова, "Трехгрошовой оперой" в МХТ имени Чехова. Но все-таки говорить о последовательной "брехтизации" Гоголя не следует: слишком многое в изобретательном и витальном спектакле рижского Национального театра рождено не рациональной логикой, а свободной театральной фантазией. 

Дебютная идея стала определяющей: в работу московский режиссер взял только мужчин. Строгий гендерный принцип определил не только меру комизма: женские характеры из "Мертвых душ" никто не вычеркивал, и смотрятся они очень смешно, но в меру условности и дистанции по отношению к реальности. Первая сцена, в которой актеры, точно сбежавшие в свои гаражи от домашних дел и жен мужья, резвятся с автомобильными камерами ("доедет ли до Казани?"), скорее путает карты: в спектакле нет быта, нет прямой сатиры, да и никакой узнаваемой России тоже нет. Действие "Мертвых душ" происходит в пространстве воображаемом, странном, душном и опасном. Всю сцену (Кирилл Серебренников сам сочинил себе оформление) занимает огромный фанерный павильон с наклонным полом, сужающийся в перспективе. И настоящие гробы со скошенным торцом, пару раз появляющиеся на авансцене, смотрятся необязательной "подсказкой" — аналогии с загробным миром подкрадываются к зрителю сами собой. 

Кажется, именно эти гробы "форматируют" рижского Павла Ивановича Чичикова. Подвижный и нервный молодой артист Каспарс Звигулис играет его словно человеком без свойств. Кажется, у Кирилла Серебренникова вовсе не Чичиков является истинным автором хитроумной идеи недорого покупать умерших крестьян и потом закладывать их. Кожей чувствуешь, что Чичиков — лишь безвольный исполнитель дьявольской идеи, и он же — объект какого-то эксперимента, потому что сам оказывается жертвой страшных наваждений. В рижских "Мертвых душах" как-то так получается на сцене, что это не Чичиков ездит от одного помещика к другому, а сами они навещают его, обреченного метаться в фанерной комнате. И вброшен он сюда затем, чтобы пройти все круги жутковатого этого места. 

Режиссер отлично придумал сцены с помещиками. У Коробочки — вдовье царство: изголодавшиеся по ласкам его обитательницы (сыгранные, напомню, мужчинами) показывают Чичикову фотографии покойных своих мужиков. Собакевич устраивает Павлу Ивановичу настоящий допрос с пристрастием, даже лампа какая-то энкавэдэшная появляется, а наряженный его женой подручный, если что, кажется, и пытками не побрезгует. Отпрыски Манилова — гадкие хулиганы, так что их родителям не сдобровать. Плюшкин здесь вообще некролюб, превратил свой дом в мертвецкую: трупы крестьян он не хоронит, а раскладывает на обшарпанных деревянных столах и сверху столешницами прикрывает, только пятки торчат. Постепенно смешное уже перестаешь отличать от страшного, просто голова идет кругом. 

Ближе к концу действия наваждения еще больше сгущаются, посланная Чичикову невеста оборачивается Ноздревым, лица мелькают, слова путаются. Актеров Национального театра Кирилл Серебренников по-настоящему увлек, они работают истово, самозабвенно, делая мир мертвецов столь живым, что даже сумбурный финал смотришь с неослабевающим интересом. Место в этих "Мертвых душах", конечно, изображено вязкое, властное и гиблое, однако все-таки главному герою удается улизнуть — в последний момент Павел Иванович, накинув на голову капюшон, выпрыгивает в окно, точно Подколесин от невесты. Бежит ли он из России, утверждать трудно, но то, что не в Россию, все-таки можно ручаться.

РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ

Коммерсантъ
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе