Рецепт женского счастья? Сойти с ума или умереть

Театр драмы им. Федора Волкова представил на новосибирской сцене историю о женщинах без мужчин по пьесе испанца Федерико Гариа Лорки «Дом Бернарды Альбы». 
Какие слова подобрать, чтобы описать боль женского одиночества? Отчаянье, мрак, ломка, истязание? Слова только отчасти передают состояние. Куда более выразителен и точен театральный, пластичный язык, к которому прибегает режиссер Евгений Марчелли в спектакле «Дом Бернарды Альбы».

Овдовевшая Бернарда (з. а. России Татьяна Малькова) объявляет восьмилетний траур по погибшему мужу. Это значит, что пятью ее дочерям 20-39 лет на это время нужно забыть о замужестве. 
 
Считайте, что окна и двери кирпичами заложены. Так было в доме моего отца и в доме моего деда — так будет и у нас.
 
В плену семейных традиций женщины превращаются во взорвавшийся ящик Пандоры, который продолжает искрить. Это  хорошо видно уже в пластической «увертюре» к спектаклю, когда 20 женщин изгибаются в танце страсти, танце женской силы. 
Одиночество и желание в спектакле – это покрасневшие руки Магдалены (Анастасия Светлова) со вздутыми венами, сцепленные на шее более удачливой в любви сестры. Это катание по полу Мартирио (Ирина Наумкина): изломанное в истерике тело от осознания, что обожаемый мужчина принадлежит другой. Наконец, это полная атрофия всех рецепторов: в бреду вожделения женщины едят, не видя и не чувствуя пищи (их тарелки пусты), опрокидывают стакан и не ощущают влаги – они утопают в нереализованной потребности любить.
Неужели все дело в катастрофически сильном желании физической близости? Постановка перегружена эротикой самых разных родов. Вот мужеподобная, огрубевшая Магдалена недвусмысленно прижимается к одной из сестер, а другой полушутя пытается заглянуть под юбку со словами: «Привыкнешь!». Есть место и «высокой» эротике в слегка проступающих сквозь белое платье контурах тела сумасшедшей бабушки Марии Хосефы (з. а. России Татьяна Позднякова), которая всерьез собралась выйти замуж. Ее движения — магический транс, завораживающий и дающий понять, что тело женщины, ее красота способны цвести в любом возрасте, если их наполняют вера в любовь и надежда на союз с достойным мужчиной.
 


 
Но дело оказывается не во влечении плоти. Иначе, почему в одной из последних сцен на крики Аделы (Мария Полумогина) (!) о  любви к ней жениха старшей сестры две другие соперницы испытывают буквально физическую боль. Дурнушка Ангустиас (з. а. России Ирина Сидорова) — богатая 39-летняя невеста, одетая в нелепый костюм новобрачной — затыкает руками уши и, как парализованная, только глотает слезы. Одурманенная страстью к мужчине Мартирио надрывает связки в истерике и бьется об пол…
Но это позже, а пока зрители наблюдают за женщинами в длинных натуралистических сценах. Марчелли отказывается от национального колорита пьесы Лорки, оставив от испанского только музыку фламенко. Он помещает героинь во внекультурное пространство, где, собственно, женщине и положено быть:  к плите и половой тряпке. Скрип босых ног по мокрому начищаемому полу перемешивается с откровенными постанываниями, сосредоточенных на одном барышень. Из мучной пыли во время приготовления пищи то и дело вырываются разъяренные лица, готовых растерзать друг друга… Все, о чем грезит, думает хозяйка за домашними делами обретает словесную форму в обществе несостоявшихся невест. 
Дать бы им волю — и дело с концом. Но авторитет и гордыня матери, жаждущей сохранить образ порядочной семьи вопреки желаниям дочерей, лишают последних свободы. Тиран и диктатор? Скорее, женщина, говорящая на другом языке: в ее жизни было два мужа, ее мир не превратился в коробку дома, заселенную сестрами и служанками. После смерти супруга она – хозяйка и страж порядка. Ее дело – научить дочерей сдержанности, обрядить их в латы пестрых костюмов, которые тремя рядами юбок защищают тело. Ей нужно научить дочек покоряться мужчине (которого они никогда не видели) и скрывать свои чувства. У нее, Бернарды-Мальковой, это получается мастерски: чего только стоит металл в голосе матери, которая  в финале приказывает похоронить нагрешившую младшую дочь невинной, дабы не замарать честь семьи.
К слову, о смерти. Из ада разрушенных женских надежд существует выход… даже два, их Марчелли воплощает в сумасшествии старой Марии Хосефы и гибели Аделы. Посаженный на сцене лицом к залу зритель видит, как внучка, стоя на балконе, вторит движениям того самого танца пожилой дамы на авансцене. Между ними – зелено-красная проекция макового поля: символа любви и чувственности. Они — единственные, кто добрался до желанного счастья, но в этой женской колонии молодая девушка, отведавшая сока любви, не выживет, а бабушка останется самой счастливой благодаря замутненному сознанию.
 


 
Пожалуй, нестандартное использование режиссером пространства – не самая удачная находка в спектакле. Конечно, растревоженная зрительская фантазия начинает приписывать смыслы даже зеленым табличкам «Выход», которые загораются, когда в зале гаснет свет… Но пространство большого зала между двумя местами действия кажется не совсем оправданным, а пустующие до финальной сцены ряды кресел иногда и вовсе отвлекают внимание от действия.
Однако же история о «безмужчинье», как выразился сам Марчелли, считывается. Достойных представителей сильного пола нет не только в этом доме, их нет в принципе. Кажется, эта мысль выходит за рамки «Дома Бернарды Альбы». Если здесь бравых молодцов заменяют похожие больше на посеребренные статуэтки в средневековых камзолах юноши со сладенькими голосами, то в той же «Екатерине Ивановне», которую новосибирцам показали днем раньше, мужчина – подлец, обесценивший и разрушивший женскую красоту, женское «я». И ей, прекрасной, остается оголтело требовать минуты хотя бы примитивной любви.Правда, в этом унижении, кажется, лучше сойти с ума или вовсе…
Место встречи.Сибирь

 
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе