Дмитрий Кириллов: Сергей Пускепалис – это непривычное для нашего слуха имя давно уже стало всенародно известным.
ГОСТИ Сергей Пускепалис актер, заслуженный артист РФ, художественный руководитель Ярославского театра драмы им. Ф. Волкова
Он успешный режиссер, любимец женщин, талантливый и, кстати, очень удачливый киноактер. «Серебряный Медведь» за лучшую мужскую роль на знаменитом Берлинском кинофестивале является тому подтверждением.
По биографии Сергея Пускепалиса можно изучать историю и географию нашей необъятной страны. Судьба его родителей – это классический, хрестоматийный пример зарождения ячейки общества советской семьи благодаря дружбе народов. Мама – болгарка, отец – литовец. Родился Сергей в Курске, а детство провел на Чукотке, куда родители уехали на заработки. Простая рабочая семья, воспитавшего известного на всю страну сына.
Вы же дитя интернациональной любви, можно сказать. Вы болгарский и литовский хорошо знаете? В совершенстве?
Сергей Пускепалис: Мама говорила, что я начал говорить на болгарском, который я успешно забыл. Сейчас вообще ничего не понимаю на нем. Мама говорила, что я на нем начал разговаривать – потом перешел на русский. Потом я очень неплохо говорил у бабушки Моники на литовском в детстве, потому что там никто по-русски из малышей не понимал. Потом в школе начинали учить уже в более старших классах. И тоже говорил на литовском, который тоже сейчас вспоминаю в редкие моменты в разных состояниях. Тогда начинает у меня литовский язык пробиваться откуда-то. Но стесняюсь на нем говорить, потому что знаю, как на нем говорят. А сам не хочу уже, к сожалению.
Дмитрий Кириллов: Вот эти гены, вот эта южная болгарская кровь и такая спокойная литовская…
Сергей Пускепалис: Да нет. Это вы зря думаете, что литовцы такие спокойные. Литовцы – это такие же энергичные, совершенно импульсивные люди, очень близкие… Вообще-то тоже славянская группа такая. Очень много общего. Просто я как-то никогда не разделял. Для меня это все была одна большая страна. Потом, конечно, очень тяжело пришлось. Как раз началось. В 1988 году пошли эти протесты в Литве. Практически я уехал – начались эти стояния, эти лопатки в Вильнюсе. И потом то же самое в Молдавии, когда начали вешать румынские триколоры. Это все на моей памяти. Так как мы всегда из России приезжали в эти места, я уже тогда в их глазах был свой среди чужих, чужой среди своих. Такая история. Поэтому всегда приходилось рассказывать им о том, что происходило в России, а в России рассказывать о том, что было в Литве. То есть уже тогда какое-то посредничество у меня возникало, желание, чтобы не было разницы. Внутренняя, чисто мальчишеская, детская.
Дмитрий Кириллов: Как посол доброй воли?
Сергей Пускепалис: Ну, получается так. Потому что все же хотят всегда одного - счастья себе, своим близким. Больше ничем человек в принципе не движим.
Дмитрий Кириллов: Детство – это Чукотка. Это же вообще. Там люди живут? Там медведи одни.
Сергей Пускепалис: Поселок Билибино. Медведи дотуда не доходят. Медведи больше на территории больше все-таки морской окраины Чукотского автономного округа. Ну, медведи есть, только бурые.
Дмитрий Кириллов: А Билибино что из себя представляет?
Сергей Пускепалис: Билибино – это поселок золотодобычи, в котором была построена первая атомная электростанция, обеспечивающая энергией труднодоступные эти места. В строительстве Билибинской атомной электростанции принимала участие моя мама. Она была штукатуром-маляром. Мой отец тоже был в геологоразведке.
Дмитрий Кириллов: Они туда поехали на работу, да? Как на Север ездили.
Сергей Пускепалис: Туда брали только специалистов очень высокого класса. Потому что это была привилегированная работа. Там хорошо платили в те времена.
Дмитрий Кириллов: Он большой поселок?
Сергей Пускепалис: Тогда насчитывалось около 15 000 или даже больше, 20 000. Сейчас я посмотрел – там все поменялось. Естественно, гораздо меньше народу. Но вроде как его пытаются украсить. Но той жизни, которая была при Советском Союзе, конечно, на Чукотке сейчас нет.
Дмитрий Кириллов: А в тот момент, когда вы там жили, ваше детство, какие картинки перед глазами? Этот быт и ежедневная эта жизнь (утро, вечер, день) – что это за жизнь была?
Сергей Пускепалис: Там нет утра, вечера дня. Там либо день, либо ночь. Остальное время суток отсутствует. Одно только у меня связано с этим: холодно и очень хорошие люди. Потому что никогда ничего не закрывалось. Не было ни замков. И я помню, что у отца были замечательные люди. Все какие-то были большие, добрые, какие-то лишенные сутяжничества, что ли, которое было на материке. Когда мы приезжали через 3 года в отпуск…
Дмитрий Кириллов: А там другие люди, да?
Сергей Пускепалис: Да. Полгода был отпуск после 3 лет непрерывной работы у родителей. Меня вывозили. И, соответственно, я немножко сравнивал. И мне всегда казалось, что эти люди не знают того пороху или ценности жизни.
Дмитрий Кириллов: Не нюхали, да?
Сергей Пускепалис: Ценность жизни не ощущают. У них есть картошка, фрукты. А я это все привык в детстве есть только в консервированном виде. Понимаете? Поэтому как-то мне казалось – как же вы не цените, что у вас есть арбузы или яблоки растут? А у нас это был огромный дефицит. И все знали, какой партией пришли эти яблоки или кто их привез, какой завоз, через какой зимник они пришли. Возникало ощущение ценности жизни.
Дмитрий Кириллов: Вот очень интересная история. Вы живете на Чукотке и окультуриваетесь? Вообще там же ни ДК, ни…
Сергей Пускепалис: Там огромное количество книг.
Дмитрий Кириллов: Откуда книги?
Сергей Пускепалис: У отца была большая библиотека. Телевизора то не было особо. Телевизор был в красном уголке. Но до него надо было еще идти. Так были книжки, школа. Поэтому я в уже во 2 классе «Цусиму» прочитал или Мамина-Сибиряка уже так начал постигать. Нечего делать было. Чехова «Жалобную книгу» прочитал в 1 классе. Никак не мог понять. Думаю: «Ничего себе, такая серьезная книжка. А там написано: «Кто писал – не знаю. Я, дурак, читаю». Ничего себе, какие тексты!» Как-то для меня литература за такой внешней скучной обложкой превратилась в какое-то неожиданное открытие, клад. Берешь книжку – не знаешь, на что наткнешься. Половину, может, не понимал, половину понимал. Но что-то возникало. Поэтому вот эти лишения сыграли свою злую шутку. Там достаточно много приходилось самостоятельно жить, потому что родители уезжали, работа была неблизко. Поэтому я как-то с утра до ночи, пока их дождешься… Они оставляли еду. И был предоставлен сам себе, товарищам, друзьям. У нас были походы. Зимой особо не разгуляешься. Сидишь, читаешь.
Дмитрий Кириллов: Никто не мог похвастаться такой прекрасной библиотекой, как у Витаутаса Пускепалиса – ни в чукотском поселке Билибино, ни в теплом Железноводске, куда переехала семья Сергея по окончанию северной вахты. Мальчишку, привыкшего к суровым спартанским условиям, не испугало даже объявление о приеме в железноводский драмкружок при детской комнате милиции.
Вот смотрите. Вы приезжаете в Железноводск, попадаете в этот кружок. Там перевоспитывали каких-то еще ребят из милиции.
Сергей Пускепалис: Она называлась очень серьезно. Подростками занимались. И организовали при детской комнате милиции…
Дмитрий Кириллов: Чтобы не хулиганили, да?
Сергей Пускепалис: Ну, да. Это был такой… И у нас очень серьезная была компания, потому что были разные ребята. Но всех их, грубо говоря, примиряло это творчество, участие в этом драмкружке, общность. И мои эти литературные познания сыграли свою роль.
Дмитрий Кириллов: Мальчик-то начитанный.
Сергей Пускепалис: Мальчик начитанный, да.
Дмитрий Кириллов: С Чукотки.
Сергей Пускепалис: Да. Я в 8 классе, вдруг когда сказал, что Брехта зовут Бертольд, все немножко так опешили, сказали: «Откуда?» Я говорю: «Да я читал «Мамашу Кураж». Вы не представляете. Это сваха даже… У нее там не представляете, какая интересная история описана». – «Да ладно?» - «Да». И как-то вес мой существенно повысился. Играл в драмкружке, понимал, что такое сцена. Но в театре как таковом на спектакле серьезном от начала до конца я не был.
Дмитрий Кириллов: То есть в театре не был просто?
Сергей Пускепалис: Не был.
Дмитрий Кириллов: А где там…
Сергей Пускепалис: Я был в Петербурге. Нас возила наша руководительница Галина Николаевна Касьянова. До сих пор жива. Ей 93 года. В Железноводске. Но там я был преимущественно в буфете, потому что я не понимал, что есть сцена вообще. Я видел – буфет есть. Совершенно не думая о какой-то будущей карьере актера и так далее. И поехал за компанию с ребятами в Саратовское театральное училище – поступил.
Дмитрий Кириллов: В 15 лет, с поступлением в Саратовское театральное училище, началась самостоятельная, совсем уже взрослая жизнь будущего заслуженного артиста России Сергея Пускепалиса. А тогда, в конце 1970-х, подающего надежды студент разглядел великий педагог, театральный режиссер Юрий Петрович Киселев, ставший для Сергея Пускепалиса крестным отцом профессии.
Сергей Пускепалис: Это действительно удача и судьба, просто невероятное везение. Поэтому я считаю, что это та база, которая 15-летнему мальчишке выпала такая удача – просто попасть сразу в такой очень серьезный переплет жизненный. Надо было каждый раз выдерживать эти экзамены, жизненные такие. При этом это все было замешано на хорошей литературе и на очень выдержанных уже примерах. Поэтому что-то такое заложилось в раннем возрасте. Меня уже не свернуть никуда, как-то уже не получится.
Дмитрий Кириллов: Но Сергею пришлось прервать учебу. Пришло время идти в армию. Наивный, романтически настроенный молодой артист решил, что Афганистан для него лучшее место. Там же можно проявить себя, исполнив интернациональный долг.
Вот армия, допустим. Вы действительно рвались в Афганистан? «Хочу интернациональный долг исполнять».
Сергей Пускепалис: Не то чтобы рвался. Я потом начал рваться, когда понял, что служить 3 года, потому что меня взяли во флот. Естественно, писал рапорт о том, чтобы все-таки поменять 3 года на 2. Написал рапорт в Афганистан. Естественно, получил тут же отповедь от командира роты. Уж не знаю, благодарить или нет моего начальника военной подготовки. У нас в училище тогда в свое время был у каждого. И он мне поменял, видать, эту команду, зная, о чем идет разговор.
Дмитрий Кириллов: Спас парня просто. Он пытался объяснить?
Сергей Пускепалис: Да, очень наглядно объяснил все. И поэтому пришлось дослужить на Северном флоте всю свою службу.
Дмитрий Кириллов: Но там было достаточно весело?
Сергей Пускепалис: Нет. Я служил секретчиком просто. Сплошные секреты.
Дмитрий Кириллов: Не секрет, что вы там как-то даже пытались немножко денежек заработать.
Сергей Пускепалис: Тогда ж это был Советский Союз. И людям в форме можно было зайти в эти валютные магазины «Альбатрос». Это не заработать. Ты просто пользовался этой формой. Там рядом стояла фарца, которым вход туда был запрещен. И ты мог прийти туда и за боны, которые были (а это были торговые моряки)… На самом деле в этом ничего страшного не было. Были преференции такие. То есть ты приходил, покупал им, что нужно было – за это тебе позволялось на 1 бон… Можно было купить блок сигарет или пакет какой-нибудь «Монтана», условно говоря.
Дмитрий Кириллов: Который потом можно постирать.
Сергей Пускепалис: Не то что стирать – его даже нельзя было пачкать. Гордость была у каждого. Поэтому я демобилизовался – у меня был дипломат, купленный за 20 бонов в этом «Альбатросе». Так что я был упакованным моряком.
Дмитрий Кириллов: Пакеты с импортными названиями. Вернулся в родной ТЮЗ.
Сергей Пускепалис: В 1988 году, демобилизовавшись, приехал в ГИТИС. И я пришел туда. Конечно, я выбыл из гражданской жизни, по инерции пришел в этот ГИТИС, посмотрел. Понял вообще, где я и где театр. Не нашел связи никакой между собой и этой отраслью. И так по инерции уже вернулся в Саратовский ТЮЗ. Там 2 года пришлось со мной возиться, для того чтобы меня как-то привести в чувства. Потому что я не понимал вообще, о чем говорят.
Дмитрий Кириллов: После армии, по-моему, лет 10 или 11 вы еще работали, да, в этом театре? Для вас это выражение «актер провинциального театра» - это обидно?
Сергей Пускепалис: Конечно. Для кого это не будет обидно? Есть в этом, конечно, своя доля снобизма. Мы же знаем, какая судьба у актеров этих театров, которые иногда фактически нафиг никому не нужны. И, конечно, в этой связи возникает ощущение такой ущербности.
Дмитрий Кириллов: Знаете, распространено такое мнение, что плох тот солдат, который не хочет стать генералом. Плох тот актер, который не хочет играть на сцене МХАТа. И говорят: «Понятно. Провинция. Какой состав? Как могут, так играют. Как могут, так и ставят».
Сергей Пускепалис: Да, так и есть. Потому что не всегда в этих театрах возникают обстоятельства, условия, при которых можно вытащить талант или свойства у актера. Вынуждены справляться с этой постоянной проблемой. Много знаю таких театров, в которых и руководство хорошо относится, и там людям интересно. Конечно, любой хочет во МХАТ, потому что у него есть какой-то уже внутренний престиж такой, есть понимание. Но в принципе они там тоже неплохо хлеб жуют.
Дмитрий Кириллов: Вот вы как могли, так играли, честно работали. И в 33 года взяли и пошли к Фоменко.
Сергей Пускепалис: Я бы никогда, наверное, к Фоменко не поехал. И Юрий Петрович Киселев заботился о моем желании и позволял мне шалить на сцене Саратовского ТЮЗа. Я бы так и продолжал, наверное, трудиться в Саратовском театре юного зрителя, потому что я был там обласкан со всех сторон и к этому моменту уже даже… О чем потом впоследствии (долго-долго, наверное, лет 6) скрывал от всех, что я получил звание заслуженного артиста. Потом, к сожалению, Юрий Петрович Киселев умер. И я остался без мастера, в таком глобальном понимании.
И тут в это время приехал Леонид Данилович Эйдлин, замечательный режиссер, который был другом, что ли, партнером Петра Наумовича Фоменко. Он делал у нас с художником Хариковым спектакль «Бригадир». Я там был бригадиром этим. Спектакль был такой клоунский какой-то, непонятной для меня формы. Но я был рад всему, потому что тогда жанр иначе меня прельщал, как-то привлекал очень. И, познакомившись с Леонидом Даниловичем… И приехал Петр Наумович к нему посмотреть. Я пришел к нему в гостиницу. А я уже был тогда на 3 курсе Саратовской консерватории. И я сказал: «Петр Наумович, к сожалению, нету наставника такого, чтоб мне дальше… Желанием горю».
Он мне дал очень серьезный ряд заданий – сделать дипломный спектакль, ввести во все свои работы. Там был серьезный, большой репертуар такой. И в последний день как участник, как сценарист и как режиссер сделал такой масштабный гала-концерт, представление, посвященное 80-летию Саратовского театра юного зрителя. И вечером этого же дня, исполнив все эти задания, сделав дипломный спектакль, введя во все свои работы (это порядка 20 спектаклей), сделав вот этот праздничный концерт, вечером я уехал и был взят на второй курс мастерской Фоменко в ГИТИС. Сразу на 2 курс меня взяли. Потому что там с перезачетом, что было на третьем. В общем, там была целая афера. Но Петр Наумович как-то убедил.
Дмитрий Кириллов: «Надо брать».
Сергей Пускепалис: Да я не знаю, что он там говорил, честно говоря. Но как-то ему поверили.
Дмитрий Кириллов: Годы общения с Фоменко – это, наверное, такое бриллиантовое время было?
Сергей Пускепалис: Тогда это просто… ну, это работа. Постоянные зачеты, муки, трепки и радости какие-то. Но это все равно работа. Это как у мастера. Он же не думает, растирая краски за Микеланджело, о том, «какой великий мастер». Он получал тумаков, растирал ему что-то, подавал. Потом уже начал осознавать, когда взглянул на это все со стороны.
Так и сейчас: чем дальше проходит время, тем более ощущаю, насколько это было значимо для меня. Просто его отношение к жизни. И мастерство монтажа, и вообще компиляции все. Понимает, о чем идет разговор.
Дмитрий Кириллов: И каково было удивление Петра Наумовича Фоменко, когда Сергей Пускепалис прекратил репетиции своих будущих спектаклей. Его любимый ученик, подающий надежды молодой режиссер, видите ли, считает свои постановки провалом, хотя сам Фоменко так не думал. Петр Наумович рассердился не на шутку, когда узнал, что Сергей бросает Москву и уезжает на Урал.
Сергей Пускепалис: Мне было 36 лет. Поэтому мне хотелось быстрее уже начать что-то делать. Потому что в Москве больше времени уходит на то, чтобы договориться, чтобы что-то делать. После того, как у меня случился этот провал в мастерской… Это я сконструировал этот провал. На самом деле все было бы хорошо.
Дмитрий Кириллов: То есть вы лично сами решили, что все-таки это плохо?
Сергей Пускепалис: Это провал, да. Сказал «нет», хлопнул дверью.
Дмитрий Кириллов: Характер.
Сергей Пускепалис: Да я не знаю, характер это или что. И уехал в Магнитогорск. Чему очень рад.
Дмитрий Кириллов: Годы работы в Магнитогорске оказались небесплодными. Сергей Пускепалис возглавил местный драмтеатр имени Пушкина и вывел его на новый качественный уровень. В 2008 году театр боролся за «Золотую маску» с мастерской самого Петра Фоменко и победил. Спектакль «Гроза» получил главную театральную премию страны.
Вы театральный актер, театральный режиссер. И вдруг один фильм, второй фильм. И как-то все сразу какие-то призы: кто-то на «Кинотавре»… Попогребский выиграл.
Потом «Серебряного медведя», там, по-моему, 3 приза даже взяли в Берлине. Понравилось в кино сниматься?
Сергей Пускепалис: Конечно. Это, во-первых, и другие коммуникации совершенно. В кино встретились на время, а сделали навсегда. А в театре навсегда встречаются, а делают на время. Видите, тут такая разница, некий парадокс.
Дмитрий Кириллов: А кто увлек? Вот вы увлеклись кино, да?
Сергей Пускепалис: Я не увлекся. Я нормально там просто снимаюсь. Увлекся я театром. Кино – это как некое орудие или жанр, или возможность создать твой мир. Он, может быть, более трудоемкий, более финансово сложный. Но, тем не менее, это все равно некий факультатив в моей жизни. Я просто знаю людей, которые действительно занимаются только кино: Никита Сергеевич Михалков, Антон Мегердичев, Слава Росс, Алексей Попогребский. Вот они занимаются кино. Вот они увлеклись им. Я в этом смысле все равно некий такой гастарбайтер, понимаете? Я все равно там чуть-чуть со стороны. Поэтому, может быть, эта роль командировочного, она, конечно, привлекает режиссеров, потому что я не сильно держусь за это. Потому что я знаю, что в принципе я с голоду не умру без кино. А, с другой стороны, мне очень интересно в кино почему? Во-первых, там неплохо платят. Это тоже немаловажно. Во-вторых, постоянно идет встреча с какими-то очень интересными людьми.
Просто опять удачный мой билет, случай – то, что Алексей Попогребский с Борисом Хлебниковым, мне кажется, невероятно талантливые режиссеры, думающие очень люди, сняли первый фильм «Коктебель» с моим сыном, с Глебом Пускепалисом.
Дмитрий Кириллов: А, он же главную роль играл, по-моему, да?
Сергей Пускепалис: Да, да, да. Я приехал к нему на съемочную площадку. Алексей Попогребский меня там заметил. И после этого… я был как раз главным режиссером Магнитогорского театра в этот момент.
Дмитрий Кириллов: Поговорили, да? После этой встречи началась ваша…
Сергей Пускепалис: Да. Это уже стало общим местом, когда я говорю, что меня сын привел в кино. Не отец сына, а наоборот. И Алексей предложил мне этот сценарий. Я почитал. Мне было просто интересно, потому что я понял, что уже ВГИК мне не закончить – поздно и долго. А тут я могу у товарищей просто понахвататься, как это все делается.
Дмитрий Кириллов: И вы смотрели, как он снимает?
Сергей Пускепалис: Конечно, конечно. Меня практически перестали уже ставить на съемочные дни. Просто ты ходил каждый день. Простые вещи мы снимали. Это первая серьезная картина. И Алексей Попогребский дал мне такую путевку в жизнь.
Дмитрий Кириллов: Но кино еще принесло славу такую. Знаете, узнаваемость. Одно дело – когда человек может всю жизнь играть в театре, ставить что-то. Никто не знает. Стоит в каком-то сериале сняться…
Сергей Пускепалис: Кто-то сказал, мне кажется, что вообще кинослава – это значит сидеть на сахарном троне во время дождя. Тоже такая… Вроде все хорошо, но очень зыбко все. Поэтому я к этому очень спокойно отношусь. Иногда даже больше, чем спокойно.
Сниматься в кино, смотреть на ребят, общаться, находиться в этом материале, что-то представлять для себя опытным путем – это интересно. А вся остальная шумиха вокруг этого… Знаете, вот это… Условно говоря, красные дороги все эти, шумовня эта…
Дмитрий Кириллов: Фуршеты потом.
Сергей Пускепалис: А я не знаю, как себя там вести. Я там страшно теряюсь. Я не светский лев.
Дмитрий Кириллов: Многие в кино идут только ради этого. Девушки, цветы.
Сергей Пускепалис: Они плохо заканчивают.
Дмитрий Кириллов: В кино Сергея Витаута-режиссера, поставившего десятки успешных спектаклей по всей стране, интересовал, конечно же, сам процесс. Посмотрев однажды, как работает Попогребский на площадке, Пускепалис задумался о съемках собственного фильма.
Сергей Пускепалис: Я потратил на свой фильм порядка 5 лет. Конечно, комфортнее в кино быть актером. Конечно, ты пришел, сделал то, что необходимо.
Дмитрий Кириллов: А когда сам уже свое детище… Вот «Клинч», допустим.
Сергей Пускепалис: Да это убийственно. Это убийственно. Кино вообще вязкая штука. Ты приходишь, и ты 12 часов, как пожарный, все время должен быть готов к выходу. Пока это все подготовят. Вы сами знаете. Пока поставят, все направят. Уже забыл, зачем пришел.
Дмитрий Кириллов: Ожидания сплошные кругом.
Сергей Пускепалис: И надо быть все время в таком состоянии готовности. Это тоже практика, навык.
Дмитрий Кириллов: Режиссеру очень важно найти своего драматурга. С Алексеем Ивановичем Слаповским вы много лет рядышком были и сделали очень интересные работы. Вот «Клинч» - это потому что сценарий вас так сильно задел? С чего началась эта тема?
Сергей Пускепалис: Во-первых, я сначала сделал спектакль в Уфе в Молодежном театре. И, мне показалось, я его так решил неплохо. Потому что там была очень интересная музыкальная группа Николы Стасюка. Это группа, из недр которой возникла Земфира в свое время. Я их вкрапил в ткань этого спектакля, этой темы. Очень удачно получилось. И впоследствии с огромным удовольствием включилась в эту работу группа «Би-2». После этого я познакомился, до сих пор продолжаю дружить со всеми ребятами – с Шурой, с Левой, со всеми участниками этого коллектива.
Тот отклик у зрителей и та тема, которая там существует, она мне показалась необходимой. Потому что честность перед собой, вообще кто ты, на что ты способен… Ты человек, который может столкнуться со змеей, с оврагом. На что ты способен? Сможешь ли ты не потерять в себе человека, не потерять в себе мужчину. В общем, масса вопросов.
В этом сценарии есть огромный такой квест, который предлагает тебе себя проверить по-настоящему – ты кто вообще относительно этой жизни, которая вокруг тебя. Вот ты умный, талантливый и красивый. И вокруг тебя возникают эти обстоятельства. На что ты способен вообще? Где ты сломаешься, где нет? И это такой счет к самому себе. Мне показалось это очень интересной темой. Это вампиловская тема такая вечная. Потому что он всегда был не то что недоволен собой, а интересовался, на что он способен.
И у Алексея Ивановича, мне кажется, это очень здорово присутствует. Какие-то нереально завораживающие диалоги, ситуации, обстоятельства, которые просто…
Дмитрий Кириллов: Какие-то парадоксальные ходы.
Сергей Пускепалис: Американские горки просто какие-то. Невероятно психологически уникальные. Дерзкий очень фильм. Но он и должен быть таким. Поэтому я долго с ним носился. Потому что сценарий, конечно, качественно отличается от пьесы. И вообще там все немножко другое. Долго ждал Лешу Серебрякова, 2 года, на эту роль, потому что никого не видел, кроме него. Потому что человек – невероятно талантливый актер.
Дмитрий Кириллов: И Агриппина Стеклова великолепная совершенно.
Сергей Пускепалис: Да там все. И Слава Евлантьев, и Ася Домская потрясающая, и охранники все. И Максим Лагашкин. Там все на своем месте, понимаете? Там такое какое-то сборище таких действительно совершенно разных людей. Каждый сам по себе очень интересен.
Дмитрий Кириллов: А в итоге сложилось?
Сергей Пускепалис: Мне кажется, да.
Дмитрий Кириллов: Хочется еще снимать?
Сергей Пускепалис: Нет.
Дмитрий Кириллов: О! Почему?
Сергей Пускепалис: Что-то другое хорошо получается. И сейчас я просто понимаю, насколько это трудо- и времязатратный процесс. Потому что, как сказал кто-то из великих режиссеров, чуть ли не Спилберг: «Что вы делаете, когда заканчиваете снимать свой фильм?» - «Уже начинаю искать деньги на другой». – «И сколько вы?» - «По-разному. До 7 лет». Но я не могу, к сожалению или к счастью, потратить свое время на эту подготовку.
Дмитрий Кириллов: В вашей программе я прочитал, что вы хотите его сделать реально первым, что это будет какой-то культурный кластер, Ярославль станет не Нью-Васюки, но это может быть очень интересным проектом.
Сергей Пускепалис: Ирония, конечно, звучит у многих про эти Нью-Васюки, но просто надо понимать…
Дмитрий Кириллов: Слышна?
Сергей Пускепалис: Она пробивается.
Дмитрий Кириллов: Потому что люди же боятся – а вдруг правда получится?
Сергей Пускепалис: Ну, может быть. Но мне кажется, что в свое время Федор Григорьевич, который здесь ловил зрителей на берегу Волги, заводя в свой кожевенный амбар, не зная, что он фактически создает уникальное явление, которым потом воспользовались Константин Сергеевич Станиславский и Немирович-Данченко, делая принципы театра общей доступности. Просто нам трудно сейчас это представить, что сейчас то, что для нас является обыденностью, тогда это было просто новаторством. Потому что раньше в театр приглашали. В театр по билетам не ходили. Театр – это был клуб людей, которые были скреплены привилегиями, положением в обществе, своим происхождением и так далее. Это было не для простых людей. То есть такие элитарные собрания.
Общедоступность – это где вместе извозчик мог сидеть, где-то на бельэтаже какой-то дворянин, чиновник, мастеровой. Но, согласно купленным билетам, это впервые сделал Федор Григорьевич – по примеру, естественно, уже того, что находилось за границей. Побывав, изучив этот вопрос, сказал: «А почему у нас…»
Вы сами знаете. В Ярославле сейчас идешь вечером – не сильно много людей на улице. А в то время я представляю еще – без этого прекрасного уличного освещения, которое сейчас в городе, чем там было заниматься людям долгими зимними вечерами? Конечно, это явление всколыхнуло не только Ярославль – всех. И слава богу, что здесь опять появился некий нарочный от императрицы, увидел… город гремел. Тут этих зрителей и били, и колотили, и чего только тут не было. То есть это было реальное событие.
Естественно, императрица туда на 19 подводах… вывезли его в Петербург, где он сделал Александринку. Это отец русского театра именно в тех формах, в которых мы сейчас привыкли его видеть.
Это фойе театра, самое главное, где актеры и отец-основатель Федор Григорьевич Волков в исполнении художника Шибаева, портрет 1950 года. Вот от него все самое главное в этом театре и происходит.
Это человек, знающий 4 языка к тому моменту. Человек, имеющий право без стука входить в спальню императрицы. Я уж не знаю, что их связывало еще, помимо театра. Но это извините меня. Потому что ему было, в общем, не до этого. Он жил в другом мире. И все, чем ни занимался Федор Григорьевич, по воспоминаниям Сумарокова (на тот момент директора всех императорских театров), что бы ни делал Федор Волков, куда бы ни отдавали учиться – ремеслу, языку – он все делал неистово, понимаете?
Дмитрий Кириллов: Хорошее слово. Тут и вдохновение, и азарт.
Сергей Пускепалис: И это неважно, где это уже происходит. Для таких людей уже неважно, где он. Он будет в Ярославле, он будет… не хочу никого обидеть… в каком-то другом населенном пункте. Ему неважно. Или, извините меня, из Калуги Циолковский к звездам полетел. И неважно, в каком месте человек уже живет. Он живет на планете.
Дмитрий Кириллов: Вот этот дух остался? Есть актеры, которые неистово работают сейчас?
Сергей Пускепалис: То, что люди хотят работать, способны что-то делать, обладают этими качествами, без этого я бы сюда не пришел.
Хотелось сделать на этом пространстве, в этом театре – удивительном, намоленном, первом русском – меня уже это просто будоражит, сделать что-то действительно такое уникальное, по-настоящему, чтобы этим можно было гордиться. Не только мне, но и городу, нашей театральной общности.
Дмитрий Кириллов: Стране.
Сергей Пускепалис: Стране, да.
Дмитрий Кириллов: Ярославль – золотое кольцо России. Почему бы туристам не приезжать на спектакли…
Сергей Пускепалис: Мы занимаемся уже этим вопросом. Пусть приезжают, конечно. Мы только рады будем. Мы сейчас вырабатываем механизм, как это сделать комфортно. То есть эту услугу, которую можно предоставить любознательным людям, чтобы не бегать там, мучительно не искать, как это сделать, включить это в свой тур. А вот сейчас как раз работаем, чтобы это уже входило в какой-то пакет турфирм. Ну, комфортно, легко, доступно. Чтобы люди, приехав сюда, посмотрев, конечно, на невероятные здесь арт-объекты и церкви, вечером могли прийти в театр. Просто как в Большой в Москву приезжают, просто ради того, чтобы отметиться «я был в Большом»…
Дмитрий Кириллов: Да, все командировочные.
Сергей Пускепалис: Да. Поэтому, мне кажется, в первый русский прийти, просто для того чтобы потом всю жизнь говорить: «Ты был в первом русском? А я был». Это тоже какое-то свидетельство.
Дмитрий Кириллов: Чем сердце сейчас живет, горит, то, что хочется реализовать?
Сергей Пускепалис: Это, конечно, безусловно, наши три фестиваля, которые уже выработались временем – это Волковский международный, «Будущее театральной России» (БТР) и, конечно, тот образовательно-просветительский театральный центр, который мы хотим сделать при театре, в результате чего может выйти передача, которая бы могла четко ставить маркеры для подрастающего поколения, для будущих зрителей, что такое хорошо, что такое плохо в этом.
Потому что иногда, конечно, в наше время морочат голову, представляя свою неумелость или свою испорченность за какие-то шедевры, за…
Дмитрий Кириллов: Экспериментируют, а сути нет.
Сергей Пускепалис: Экспериментируют, понимаете, ради себя любимых, а не ради того, кому это предназначено. Поэтому тут такая история, что это все-таки площадка не для этого. Здесь все-таки должно быть очень все живо с одной стороны, остро – с другой стороны, и все-таки с невероятным пониманием, уважением к тому, кто к тебе пришел в этот зрительный зал. Все-таки тут такой эпатаж ради эпатажа. Но, мне кажется, это не то пространство.