Аксель Вервордт: «Люди выбирают искусство, как зеркало, — хотят иметь с ним сходство»

На крупных европейских ярмарках, будь то BRAFA, TEFAF или Парижская биеннале, стенд Акселя Вервордта узнается сразу — по уникальному стилю в оформлении, наличию свободного пространства и умело расставленным акцентам, притягивающим внимание к отдельным шедеврам.

Антиквар, декоратор, дизайнер мебели, куратор, риелтор, Вервордт появился на арт-сцене в конце 1960-х и прославился первым же крупным проектом — выкупил предназначенную под снос улицу в старой части его родного Антверпена и отреставрировал по картинам XVII века, превратив таким образом в туристическую и антикварную достопримечательность. Подобный фокус он проделывал потом не раз, а самый масштабный на сегодняшний день проект — «Kanaal» — начинался в конце 1990-х с приспособления под выставочные нужды старой ликероводочной фабрики на берегу канала Альберт в пригороде Антверпена и к 2010-м вырос в большой девелоперский проект, в котором соединяются архитектура, ландшафтный дизайн, искусство, бизнес и жизнь.

В прошлом году Вервордт отпраздновал семидесятилетие. Его имя за полвека работы стало брендом, компанией давно руководят сыновья Борис и Дик, а сам он курирует выставки в венецианском палаццо Фортуни во время Венецианской биеннале. ARTANDHOUSES встретился с Акселем Вервордтом в Пушкинском музее, куда он приехал с докладом на конференцию «Випперовские чтения», чтобы поговорить о хорошем вкусе, подлинном искусстве и о том, что общего у арт-дилера с берейтором.


Расскажите, что привело вас в Москву и о чем вы рассказывали в Пушкинском музее?\

Мое выступление было посвящено выставкам, которые на протяжении десяти лет я делал в палаццо Фортуни в Венеции. По сути, это разговор о том, как смешивать современное и старое искусство. Для меня между ними не существует барьера. Это эволюция — одно вытекает из другого и дополняет. Я рассказывал о том, как создавать диалог между ними, чтобы 1+1 дало гораздо больше, чем два. Знаете, это как собрать за одним столом совершенно незнакомых людей, но после ужина все вдруг чувствуют, что стали отличной компанией. Я уверен, что совмещение старого и современного создает совершенно новые смыслы.

У вас репутация человека с безупречным вкусом. Это врожденное качество или результат родительского воспитания, музеев и книг?

Конечно, музеи, книги, детские впечатления играют свою роль. Моя мать умела сделать наш дом неординарным, теплым, гостеприимным. Но я думаю, что вкус — это не только поиск внешней красоты, это поиск гармонии и диалога энергий разных предметов. Это гораздо важнее. Иногда я специально стараюсь избегать декоративных эффектов, потому что они делают интерьер слабым и поверхностным. Гораздо интереснее играть с глубокими смыслами, показанными не так явно. Вы чувствуете их, но не видите. Я вообще думаю, что нужно больше беспокоиться об ощущениях, а не о зрительных эффектах.

Но вкус и способность воспринимать эти смыслы можно привить любому человеку?

Сложный вопрос. Я не знаю. Мне кажется, противоположность хорошего вкуса — фальшивка во всех смыслах. Если вы любите всё настоящее и подлинное, вам интересно попытаться найти гармонию между людьми, между вещами — это и есть хороший вкус. Для меня хороший вкус — это еще и позитивная, творческая энергия. Простота, уважение к природе, внимание к материалу. Не потрясение, эпатаж, крик, но тишина, гармония и мягкость.


Проект Акселя Вервордта «Kanaal» недалеко от Антверпена
© Jan Liégeois


Вы много лет на антикварном рынке. Насколько сильно он изменился?
\
Я помню, как мы открывали первую ярмарку TEFAF. Сколько лет назад это было — кажется, тридцать? Разумеется, рынок очень изменился. Хотя какие-то вещи не меняются. Я всегда искал в старом искусстве универсальность. Для меня хорошая работа старого мастера современна, поскольку то послание, которое заложено в ней автором, можно найти и у современных художников. Это и создает диалог между ними. Я думаю, люди выбирают искусство как зеркало — они хотят иметь с ним какое-то сходство. Кто-то покупает антиквариат, чтобы сбежать из своего времени. Они хотели бы жить в другую эпоху и пытаются хотя бы проводить там досуг. Но я не думаю, что это хороший путь. Нам стоит открывать в старом искусстве идеи, которые всегда будут актуальны и несут нечто, что поможет понять эволюцию времени.

Возвращаясь к рынку, сейчас стало сложнее находить шедевры?

Это всегда было сложно. Вы и сегодня можете найти на рынке работу, например, Рембрандта, но не только имя делает произведение шедевром. Я всегда ищу шедевры в разных областях — археология, современное искусство. Но когда вы оказываетесь перед шедевром, это физическое ощущение — «вау!» — где-то внутри. Когда я чувствую это, я делаю всё возможное, чтобы купить работу.

Хороший рецепт, как стать экспертом — поймать это физическое ощущение…

Эксперт — это совсем другая история. Я начал очень рано, мне было всего четырнадцать, когда я один уехал в Англию и начал покупать антиквариат. Я всегда руководствовался своим сердцем, но, если мне нравилось что-то и я не понимал почему, я начинал изучать — общался с экспертами, читал книги и в конце концов разбирался. Затем продавал и двигался дальше. Я очень много занимался самообразованием и, кроме того, встречал прекрасных людей. А поскольку я был тогда очень молод, им нравилось учить меня. Они рассказывали свои секреты, объясняли, как смотреть на предмет, как отличить подделку.


«Kanaal»
© Jan Liégeois


У вас есть русские клиенты?

Да, конечно.

Их запросы отличаются от того, что хотят европейцы?\

Какое-то время назад большинство русских клиентов хотели золота, блеска, показной роскоши. И на самом деле я их понимаю — после революции, коммунизма людям хотелось праздника, фейерверка. Но у следующего поколения уже другие запросы, и сейчас у меня замечательные русские клиенты, которые в первую очередь ценят качество. Это происходит не только с русскими, но с разными людьми по всему миру — с китайскими, ближневосточными клиентами, — постепенно им начинают нравиться настоящие вещи, а не только внешний блеск. Когда люди умны, изменения происходят очень быстро. Мы живем в очень интересное время. Мир становится более глобальным, и сейчас уже сложно выделить типичного русского или типичного китайца. Они приходят ко мне, потому что у меня нет снобизма. Какие-то вещи могут не выглядеть дорого, но на самом деле быть очень дорогими. Те же, кто любит вещи, которые выглядят дорого, но на самом деле дешевы, ко мне не идут. Я люблю смешивать очень дорогие вещи с чем-то обычным. Дело не в том, на сколько это выглядит, дом — это территория вашей жизни. Я не люблю слишком вычурные вещи, в них нет души.

Вы пытаетесь развить вкус своих клиентов?

Конечно! Мы много разговариваем, и мне нравится помогать понять искусство. Иногда это происходит очень быстро, иногда нет, но я никуда не тороплюсь. Это важно — вместе смотреть, объяснять, прочувствовать философию каждой вещи.

У вас есть дизайнерские проекты в России?

Да, я работаю с русскими клиентами и в Европе, и здесь, в России. Всё это частные проекты. Один из них, возможно, станет в будущем частным музеем или фондом, но пока я не могу об этом рассказать.


Пространство галереи Акселя Вервордта 
Выставка Сабуро Мураками
© Jan Liégeois


Когда к вам приходит новый клиент, вы готовы на «любой каприз за его деньги» или вы настаиваете на собственном видении?

У меня есть свои принципы. Когда я берусь за интерьеры дома, моя задача — создать портрет семьи, которая будет там жить. Они должны почувствовать себя в этом доме так, как будто живут там всю жизнь и совершенно счастливы. С помощью искусства я пытаюсь помочь им открыть какую-то новую часть себя. Обычно это очень хорошо работает, и со многими клиентами мы становимся друзьями на всю жизнь.

В ваших интерьерах много воздуха, свободного пространства. Почему это так важно для вас?

Я люблю наполненность и пустоту. В хорошем доме у каждой комнаты свой характер. Кухня должна быть уютной, чтобы дети приходили из школы и бежали к холодильнику. Мне нравятся красивые библиотеки — большие шкафы, книги, которые вы читаете, предметы, которые вы собираете. Тут могут быть даже уродливые вещи, но напоминающие о дружбе или теплых отношениях. Но если я вижу помещение с прекрасной архитектурой, отличным видом, я оставлю его пустым, чтобы размышлять, наслаждаться пространством, светом. Хорошо, когда в доме достаточно места, чтобы обустроить разные комнаты. Наверное, если бы я жил в маленьком доме, я бы менял интерьер то и дело.

Но такой проблемы нет, поскольку вы живете в замке…

Да, ему почти тысяча лет. Это фантастика!

У вас есть там любимое пространство?

В нем, кажется, 56 комнат, и ни одна не пустует. По нему можно путешествовать в зависимости от своих потребностей. Я очень люблю мой кабинет, в нем немного «русская» атмосфера — паркет, книги, бумаги, предметы искусства, бронзовые канделябры, камин. Рядом находится библиотека с большим количеством предметов из нашей коллекции, и это любимая комната моей жены. На верхнем этаже есть восточная комната — очень простая, я люблю приходить сюда, когда мне нужно спокойно поразмышлять о чем-то, когда мне нужна тишина или я хочу встретиться с кем-то наедине. Для шумных встреч мы используем библиотеку.

Вы говорили, что дом — это портрет семьи, так что я пытаюсь увидеть ваш портрет…

Да, это он и есть.



Что вдохновляет вас как дизайнера?

Когда я занимаюсь оформлением дома, я использую три главных принципа. Первый: мысли глобально, но делай для определенного места. Я люблю, когда дом связан с местом, в котором он находится. Иногда мы даже используем в покраске местную почву, какие-то минералы, и это позволяет дому «пустить корни».

Второй принцип я уже упоминал — я стараюсь находить предметы, имеющие то или иное сходство с хозяевами дома. И третье — максимальный жизненный комфорт. При таком подходе в доме легко жить, и он красиво стареет. Я не люблю слишком нежные вещи, которые легко царапаются или сами могут навредить ребенку. Я начал делать мебель, потому что мне часто не хватало нужных предметов. Многие из них сделаны из вторичного сырья. Мы живем в эпоху рекуперации — в XXI веке человечеству не хватает лесов, гор, чтобы продолжать делать новые вещи, и нам уже не хватает места для утилизации мусора. Я также верю в силу пропорций: квадраты, золотое сечение — это важно. Если вы посмотрите на мою мебель, вы почувствуете, что она сделана с большим вниманием и уважением к материалу и она умиротворяющая. Она пользуется успехом, но заказать мне что-либо сложно — ни одну вещь я не могу повторить в точности из-за особенностей материала, так что каждый предмет существует в единственном экземпляре. Именно материал диктует мне, как его использовать. У меня не бывает абстрактных идей, всегда сначала появляется какой-нибудь обгоревший кусок щербатого камня или что-нибудь еще в этом роде, и я думаю, что из него сделать.

Существует ли мода на стили в дизайне?

Я не люблю разговоры о моде, поскольку мода — это кратковременность. Ничто так быстро не выходит из моды, как мода. Я стараюсь быть вне этого процесса.

Тем не менее какое-то время назад в моде были интерьеры ар-деко, сейчас в тренде эклектика…

Мода на ар-деко — специфически русское явление. Лично я никогда не любил его так сильно, он не вписывается в мою философию. Само название — деко, декоративный — слишком поверхностное для меня. Мне нравятся отдельные вещи с чистыми пропорциями, которые не грешат излишним декоративизмом, они и сейчас выглядят современно и уместно. Но пестрое маркетри, лак в ар-деко мне никогда не нравились. Кроме того, сейчас на рынке огромное количество подделок. Что касается эклектики, я всегда смешивал разные стили. Но в вещах, которые я делаю сам, я стремлюсь к универсальности и хорошим пропорциям.


Пространство галереи Акселя Вервордта
Выставка Сабуро Мураками
© Jan Liégeois


Можете предсказать, каким будет следующий тренд в декорировании интерьеров?

Я надеюсь, что всё будет двигаться в сторону внимательного отношения к материалам, которые со временем становятся только лучше, и к тому, с чем людям легко жить. У меня есть стойкое ощущение, что всё чересчур вычурное, декоративное, претенциозное уже не в моде, люди этого больше не хотят.

Вы занимались реконструкцией дома Пикассо на Лазурном Берегу, в котором он прожил последние двенадцать лет своей жизни. Как это было? Чувствовали дыхание гения за своей спиной?

Это были потрясающие ощущения — к дому никто не прикасался на протяжении тридцати семи лет! Там были кисти, испачканные краской, несколько пустых холстов, подписанных Пикассо — мечта фальсификаторов. Потом я узнал, что это была его привычка: когда он только начинал размышлять над новой работой, он ставил на холсте дату. Иногда он писал картину за один день, но иногда откладывал пустой холст, чтобы продолжить позже. Одна из сложностей с Пикассо заключается в том, что практически невозможно поместить рядом с ним другое искусство, и в итоге мы оставили дом пустым. Его энергия так сильна, что очень немногие картины могут ужиться рядом. У меня был один клиент, у которого была хорошая коллекция искусства, но мы повесили всего две картины, потому что рядом с Пикассо все остальные выглядели так, что лучше было без них.

У вас есть собственная коллекция искусства. Что в ней?

Тысячи вещей и почти все периоды в искусстве — археология, совсем немного старых мастеров, из живописи в основном абстрактное искусство. Лучшее, что у меня есть, — японское искусство, ранняя восточная скульптура, Египет, эзотерические объекты XVI–XVII веков.

Русского искусства нет?

Совсем немного. Для меня нет особой ценности в том, что какая-то вещь русская, мне интересно качество. У меня есть несколько предметов русской мебели, которые я купил у Нуреева, он был моим клиентом. Каждый раз, когда он танцевал в Бельгии, мы встречались, ужинали вместе. После его смерти я выкупил часть его коллекции.


Пространство галереи Акселя Вервордта 
Выставка Сабуро Мураками 
© Jan Liégeois


Когда вы начали коллекционировать?

Рано, в четырнадцать лет. Когда мне было семь, я собирал маленькие камушки. В двенадцать купил первые африканские предметы. Можно сказать, я начал с африканского искусства и минералов.

Ваши вкусы часто менялись, вы продавали большие части собрания?

Скажем так, коллекция эволюционировала. Я считаю, что у вещей есть собственная жизнь, так что, если я найду для нее лучшее место, возможно, я ее продам.

Вы активно пополняете коллекцию?

Постоянно. Я много путешествую в поисках предметов искусства в Японию и по всему миру.

При такой страсти, наверное, сложно продавать другим то, что вам самому так нравится?
Знаете, мой отец продавал лошадей, и я отлично умею с ними управляться. С юного возраста и до сих пор я езжу почти каждое утро. Когда у отца появлялась чересчур строптивая лошадь, я объезжал ее. Но как только лошадь подчинялась мне и я хвастался отцу успехами, на следующий день он ее продавал. Так что я умею восхищаться на расстоянии. Может быть, поэтому я и стал антикваром — я люблю глазами, для меня важнее найти, чем купить. Хотя покупка искусства — это лучший момент.

Изображения:Геннадий Грачев



Ирина Осипова
журналист
Искусствовед, обозреватель арт-рынка. Выпускница МГУ им. М.В. Ломоносова (исторический факультет, отделение истории искусства). Постоянный автор газеты The Art Newspaper, журналов «Сноб», Robb Report. Сотрудничала со многими российскими медиа, среди них — радио Business FM, газеты «Ведомости», РБК Daily, «Независимая газета», журнал «Эксперт», портал «Культура Москвы». Автор альбомов о жизни и творчестве художников в серии «Галерея гениев» для издательства «Олма Медиа Групп».

Автор
Ирина Осипова
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе