– Мы подумали и решили – пора знакомиться, нам уже есть что показать, – говорит художник Сергей Гусарин.
Именно он в смутные и непонятные 90-е годы взялся за возрождение в городе иконописного ремесла. Правда, тогда ещё никаких высоких мыслей о возвращении в жизнь духовности через икону не возникало. Как и размышлений о назначении иконы – быть посредником в разговоре человека с Богом. И уж совсем не думалось о том, что когда-то самому придёт в голову разговаривать с Богом, в существовании которого он сильно сомневался.
– Сколько себя помню – а хорошо помню с пяти лет – я мечтал стать художником, – говорит Гусарин. – Всё время рисовал. Ни о какой другой профессии даже не думал. Хотя в моей семье никто никогда не занимался живописью, люди были простые – крестьяне, рабочие. Любил писать природу, пейзажи. Созерцание, тишина – это моё. Когда пришло время, поехал в Ярославль, поступил в художественное училище. Путь к профессии у меня был очень прямой.
– Не было желания после окончания училища поехать покорять Москву или хотя бы остаться в Ярославле? Для молодого художника возвращение в небольшой город – почти приговор.
– Я никогда не хотел уехать из Рыбинска. Наверное, уже тогда интуитивно понимал, что только родная земля даёт силы и поддерживает. И дело не в том, что не было возможности попытать счастья в большом городе. Желания не было. И теперь, имея гораздо больше возможностей, чем в молодости, никуда не уеду. Я построил дом за Волгой. Утром пройдёшь босиком по земле – это же счастье. А при современных средствах связи, при Интернете состояться можно везде – было бы желание и упорство.
– С чего начинал свою карьеру в Рыбинске художник Гусарин?
– Уже на 4-м курсе училища я делал спектакли в кукольном театре. Режиссёр тогда меня и заметил – пригласил главным художником. Я работал, как потом выяснилось, за четверых. В одном лице был главным художником, художником-постановщиком, художником-декоратором и бутафором. Всё это за одну зарплату, да и ту с большими задержками. Уходил из театра в 2 часа ночи и всё равно не успевал. Семью содержать было невозможно. В общем, ушёл из театра без сожаления.
– Как возник интерес к иконе?
– Изначально реставрация икон была только средством хоть что-то заработать. Но чем больше я занимался иконой, тем больше меня это увлекало. Поехал в художественный музей в Ярославль. Раньше я интересовался только светской живописью и поэтому настоящую музейную икону увидел словно впервые. Испытал такие чувства – и не передашь – фантастика. А потом икона привела меня и в храм.
– А когда был сделан шаг от реставрации к письму иконы?
– Лет через пять после того, как начал заниматься реставрацией, получил заказ и впервые написал икону сам. Но вопрос, имею ли я право этим заниматься, присутствовал с самого начала. Пошёл к отцу Григорию – он меня принял, мы много разговаривали, так я приобретал свой первый церковный опыт. Но по-настоящему всё пошло после встречи с патриархом. Был крестный ход, кругом охрана, а мне очень хотелось подарить патриарху свою икону. Отец Григорий сказал: «Иди, не робей». И я, держа перед собой большую икону, двинулся вперёд. Почему-то все расступились – я оказался перед патриархом. Себя не помнил от волнения. Он принял икону, благословил меня и подарил маленькую икону Богоматери. Я шёл домой сам не свой, у меня такой был внутренний трепет, слёзы текли. Никогда ничего подобного не переживал – настоящее чудо. Я словно другим человеком стал, сознание изменилось. С этого благословения начатое дело стало набирать силу.
– Написание иконы требует от мастера не только живописного таланта, но и духовности. Ведь не случайно в монастырях постились всё время, пока писали икону. Так уходили от суеты, поддерживали в себе дух, ослабляя плоть. А как работают мастера сегодня?
– Я не могу требовать от художников, работающих в мастерской «Лик», постоянно поститься. Но они все – люди верующие. С иконой работать без веры и не получится.
– Как вы оцениваете уровень достигнутого мастерства – ведь сравнивать есть с чем – и старые иконы видите, и современные, написанные в других мастерских?
– В первые годы работы это был очень больной вопрос. Первый раз мы решились участвовать в православной выставке в 1998 году. Нам в своих стенах казалось уже всё замечательно, а когда увидели свои работы в ряду других – всё погасло. Вернулся в Рыбинск расстроенный. Но у меня такой характер – неудачи заставляют только ещё больше работать. Так было лет пять. Сейчас на выставках у нас уже не много конкурентов. Сильные работы в ярославской мастерской «Ковчег», мы работаем где-то на одном уровне. Московских мастерских почти не видно, и они какие-то вялые, кислые. А цены на порядок выше. Поэтому заказчики из Москвы обращаются к нам.
– Кто теперь вас беспокоит заказами и что просят?
– Заказов много – думали полностью закрыть 2007 год, а в декабре получили ещё 50 срочных заказов. Один раз у нас купив икону, люди возвращаются снова и снова. В этом году нам предстоит сделать иконостасы в трёх храмах – под Москвой, в Карелии, В Челябинске. Спрашиваем – почему обращаетесь к нам? Один москвич сказал: «Не хочу в Москве. Люблю волжских людей – с вами легко, вы открытые, живые». Степень доверия большая, только по телефону поговорим – перечисляют деньги: делайте. Сейчас закончили заказ для Оптиной пустыни, много пишем икон для Греции.
Заказывают иконы в основном в дар храму или монастырю. Иногда заказчиком выступает организация, иногда – богатые люди, а бывает и небогатые – собирают пожертвования на иконы. Для детей заказывают мерные иконы: доска в рост младенца, на ней – его небесный покровитель. Их дарят на крещение. Нередко заказывают иконы на венчание, просто именные.
– Какие образы вам более близки?
– Очень люблю Владимир-скую Богородицу – она и получается лучше других. Люблю образ Спаса Нерукотворного – лаконичный, ничего лишнего. У меня мечта найти и написать «Спас Ярое Око». На ней Спаситель строгий, суровый. И не отпускает идея написать «Страшный суд». Меня спросили как-то новые русские: «Подскажите, что нам лучше заказать». Я ответил: «Закажите «Страшный суд» и повесьте за своим столом – будет вас в жизни придерживать».
– А что вас «придерживает» в жизни, что вы считаете для себя главным?
– Главные ценности – семья и дело. С женой мы больше двадцати лет вместе: учились, работали, теперь – компаньоны. Я занимаюсь производством, а она – творческим процессом. Она много читает, разрабатывает сюжеты, постоянно общается с коллегами в других городах. Дочь тоже занимается живописью, учится в Свято-Тихоновском гуманитарном институте. Она – церковный человек, мы вообще думали, что она уйдёт в монастырь. Но дочь сказала, что монашеский подвиг ей не осилить. Удивительно – в ней каким-то образом уживаются абсолютный ребёнок и духовно-зрелый и мудрый человек. Сыну –5 лет. Он радует тем, что уже видит красоту, нам говорит: «Посмотрите, какой красивый закат».
Видеть и чувствовать красоту и гармонию мира – это главное. Это стержень человека, а всему остальному можно научиться. Как только в нашей жизни появился «Лик», я постоянно в работе – суток не хватает. По молодости всё хотелось попробовать – и повеселиться, и вина выпить с друзьями. Сейчас меня приглашают в ресторан, а мне уже жалко времени на это. Как представлю, сколько я всего успею за эти несколько часов – нет, не пойду.
– Признание родного города – насколько это важно для вас? Почему столько лет вы предпочитали оставаться здесь «закрытыми», выставляясь в других городах и за рубежом?
– Выездные выставки нужны были, чтобы увидеть себя на фоне других, реально оценить, что мы можем. Последний год появилась потребность просветительской работы – показать и рассказать о современной иконе, о процессе работы над ней. А этим лучше заниматься в родном городе. Признание, конечно, важно. Но передо мной не стоит задача – прославиться лично. Это по молодости хочется заявить о себе, а теперь – другое желание – оставить что-то после себя.
Северный край