Кто бы и как бы к этому для кого-то неожиданному и даже неприятному факту начала XXI века ни относился, но его появление в наши дни отнюдь не случайно. Уже хотя бы потому, что никто или почти никто из современных экономистов не предвидел самого мощного за последние десятилетия экономического кризиса мирового капиталистического хозяйства и своевременно о нем ни политиков, ни общественность не предупредил. 

В считанные месяцы после обвала рынка ипотечного кредитования и последовавшего за ним финансового кризиса в США сотни ранее преуспевающих крупных национальных и транснациональных компаний понесли огромные убытки и оказались на грани банкротства. Одновременно с этим заметно сократилось число крупных собственников - миллиардеров и миллионеров. Тысячи и тысячи средних и мелких предприятий многих стран обанкротились, и миллионы людей потеряли работу, а с ней приобретенную ими в кредит собственность - от автомобилей до жилья - и ставший уже привычным за последние годы образ жизни. 

Сбой в мировой финансовой системе привел к устойчивому спаду собственно производства, в результате чего национальные экономики ведущих капиталистических стран (США, Японии, Англии, Германии, Франции и др.) впали в рецессию, выхода из которой в ближайшее время никто не обещает. Одновременно некоторые страны, не имеющие самодостаточных экономик и необходимого запаса прочности (Исландия, Литва, Венгрия, Румыния, Украина), оказались на грани коллапса. 

Со второй половины 2008 года политики разных стран мира вынуждены были начать как лихорадочные поиски решения обострившихся социальных проблем, порожденных глобальным экономическим кризисом, так и пути выхода из него. «Большая восьмерка» переросла в «Группу двадцати», которая по инициативе Буша-младшего провела свой первый саммит в Вашингтоне в ноябре 2008 года. Канцлер ФРГ Ангела Меркель (в Германии кризис особенно больно ударил по автомобильной промышленности, являющейся одной из наиболее развитых и ведущих отраслей промышленности этой страны) заявила: «Нам необходима новая глобальная финансовая архитектура». 

Двусторонние и многосторонние встречи и переговоры, очередные и внеочередные саммиты следуют друг за другом, однако декларации и договоренности не приносят практически никаких результатов. На протяжении последних месяцев кризис не отступает, а только набирает обороты. Вслед за финансовой системой кризис накрыл само производство товаров. Во Франции, где только за первый квартал текущего года по причине глобального экономического кризиса прошли две общенациональные забастовки, и без того экспансивный президент Николя Саркози, реагируя на происходящее, вслух заговорил о необходимости «строить капитализм с нуля». Не все пока получается и у нового президента США Барака Обамы, рейтинг которого за 2 месяца президентства по этой причине снизился. 

Дело дошло уже до того, что глава Международного валютного фонда Доминик Стросс-Кан предостерег: настоящий кризис может привести к очень серьезным социальным и политическим последствиям - от уличных беспорядков до настоящей войны. Беспорядки уже начались. 

Шокированная, растерянная и рассерженная происходящим общественность начала предъявлять счет политикам, среди которых появились и первые жертвы. Кому-то, как правительству Гейра Хорде в Исландии, где долги трех крупнейших банков составили 61 миллиард долларов и в 12 раз превысили объем ВВП, пришлось досрочно уйти в отставку. Чуть больше «повезло» правительству Мирека Тополанека в Чехии, которому из-за невыразительной экономической политики в условиях мирового кризиса парламент в марте 2009 года выразил вотум недоверия. На внеочередном саммите Евросоюза в Брюсселе в начале марта западноевропейские лидеры заблокировали проект премьер-министра Венгрии Ференца Дюрчаня о предоставлении странам Центральной и Восточной Европы финансовой помощи в размере от 160 до 190 миллиардов евро. После этого глава венгерского правительства, и без того испытывавший многомесячное давление со стороны общественности своей страны, подал в отставку. Наверняка правительственные кризисы и отставки этим не ограничатся. 

Вторая встреча руководителей «двадцатки», состоявшаяся в первых числах апреля в Лондоне, также сопровождалась многотысячными демонстрациями антиглобалистов с антикапиталистическими лозунгами. Эти беспорядки порой перерастали в уличные бои с полицией. 

Но достается не только политикам. Общественность была вправе ожидать от существующих в основном за счет налогоплательщиков многочисленных экономических советников при национальных правительствах заблаговременного получения сигнала тревоги. И не получив его, почувствовала себя подставленной и недвусмысленно высказалась в их адрес. Обращает на себя внимание публикация в британской Guardian от 10 июля 2008 года статьи Саймона Дженкинса. Статья озаглавлена: «Чем сложнее ситуация, тем тише ведут себя экономисты: когда все хорошо, они охотно приписывают эту заслугу себе, когда на горизонте рецессия, адепты лженауки куда-то исчезают». Автор в доказательство своей характеристики «практикующих экономистов» и «экономистов-управленцев» как «адептов лженауки» приводит очевидные факты. Первый факт им берется из британской истории времен Тэтчер, когда, совершив грубые теоретические ошибки и просчеты, эти специалисты от экономической науки тихо отмолчались и с их стороны «не последовало ни новых исследований, ни обсуждения, ни звука в опровержение и никакого раскаяния». Второй факт неэтичного поведения «адептов лженауки» Дженкинс находит в истории Британии наших дней. После того как в условиях современного мирового кризиса страна подошла к краю рецессии, пишет он, тот же слой экономистов «будто бы мгновенно испарился, как испаряются мошенники, сорвавшие куш, оставив позади тысячи разоренных ими людей». 

Наблюдения британского публициста заставляют нас вспомнить российских экономистов-«младореформаторов» начала и середины 90-х годов прошлого столетия. Где все они были в 1998 году во время дефолта и где они сегодня с их неолиберальной «мудростью»? Общественности о них точно известно только одно - без куша они не остались. 

В общем-то, упреки Дженкинса современным экономистам в их непрофессионализме выглядят оправданными. О неудовлетворительном состоянии современной экономической теории уже не одно десятилетие честно говорят некоторые из самых авторитетных экономистов нашего времени, которых только потому, что они признают и вскрывают слабости своей области знания, нельзя отнести к «адептам лженауки». Основной недостаток современной экономической теории эти ученые усматривают в том, что экономисты-теоретики (а вслед за ними и «экономисты-управленцы») анализируют не столько наблюдаемую, сколько воображаемую ими и потому существующую по большей части лишь в их сознании гипотетическую реальность. Так, Василий Леонтьев писал: «Ничто так красноречиво не говорит об антипатии большинства современных экономистов-теоретиков к систематическому изучению, как те методологические средства, которые они используют для того, чтобы избежать или сократить до минимума применение фактической информации. Вместо создания теоретической модели, способной сохранять тождества сотен, даже тысяч переменных для конкретного описания и анализа современной экономики, они начинают «агрегирование». 

Английский историк науки Марк Блауг в книге «Методология экономической науки, или Как экономисты объясняют» ссылается на мнения признанных авторитетов в области экономического знания. В частности, на Фелпса Брауна, который утверждал, что «основной проблемой современной экономической теории является то, что ее предпосылки о человеческом поведении всецело произвольны, буквально взяты с потолка». А также на Дэвида Уорсвика, считавшего, что «существуют целые направления абстрактной экономической теории, не имеющие связи с конкретными фактами». 

Лишь в последние годы экономисты разных стран вновь в своих представлениях о теории общественного развития начинают опускаться с потолка на землю. Сегодня они (не все, не оптом, а в розницу) готовы вслед за Марксом признать такими предпосылками эмпирически наблюдаемых и практически действующих в своих - прежде всего экономических - интересах индивидов. 

В реальной жизни не обойтись без того, чтобы, прежде чем предаваться литературе, искусству, философствованию или очередному «хобби», необходимо позаботиться об удовлетворении насущных потребностей. Точно так же и в науке об обществе, где сколько бы ни плутать в дебрях априорного и потому спекулятивного знания, не обойтись без открытого Марксом и в «Немецкой идеологии» (1846 год) подробно изложенного, а затем многократно и успешно к анализу капитализма XVI-XIX веков примененного материалистического понимания истории. 

Именно в изучении действительности такой, какая она есть, а не такой, какой она кому-либо кажется и какой порой представляется многим теоретикам, кроется непреходящее значение учения Маркса. Это определяет и неподдельный интерес к марксизму, особенно в периоды экономических (и политических) кризисов, когда всевозможные идеологические одежды, обычно камуфлирующие действительное положение дел и искажающие его восприятие, отбрасываются в сторону и взору открывается ничем не прикрытое столкновение частных экономических интересов индивидов, корпораций и государств. 

Зачастую такое столкновение экономических интересов различных субъектов протекает в виде суровой, не считающейся ни с общечеловеческой моралью, ни с религиозной верой в Бога борьбы за их удовлетворение - от классовых конфликтов до империалистических войн. 

Через госкапитализм к обществу, «называемому социализмом»

Государственно-монополистический капитализм есть полнейшая материальная подготовка социализма, есть преддверие его, есть та ступенька исторической лестницы, между которой (ступенькой) и ступенькой, называемой социализмом, никаких промежуточных ступеней нет. 
Владимир Ленин 

После вынужденного оживления общественного интереса к «Капиталу» Маркса экономистам (и политикам) не помешало бы сегодня вспомнить Ленина - прежде всего его теорию империализма, и особенно характеристику последнего как государственного капитализма и как кануна социализма. 

Будучи диалектиком не на словах, а по сути своей теоретической деятельности, Ленин вслед за Марксом и Энгельсом в анализе исторических процессов рассматривал капитализм как развивающееся и потому при сохранении своей частнособственнической сущности изменяющееся общество. Последовательно выступая против догматизации марксизма, превращения его в мертвую доктрину, он всегда протестовал, когда капитализм начала XX века пытались мерить исключительно Марксовыми мерками, полученными в результате анализа «дикого» («либерального»), отличавшегося отсутствием какой-либо «планомерности» капитализма. Того капитализма, который воплощал в себе принцип laissez faire и существовал в Европе с конца XVIII века до 70-80-х годов XIX века. В связи с этим Ленин неоднократно ссылался на Энгельса, который уже после Маркса, в период принятия германскими социал-демократами Эрфуртской программы в 1891 году, обращал внимание на появление трестов, этих «зачатков» монополистического капитализма, и говорил, что «нельзя по-прежнему толковать капитализм как отсутствие планомерности». 

Когда началась развязанная капиталистическими странами Первая мировая война, вызвавшая международный финансовый кризис после тотальной распродажи бумаг иностранных эмитентов правительствами Великобритании, Франции, Германии и США, Ленин был одним из первых, кто заметил, что капитализм в своем развитии совершил большой скачок и начал перерастать из монополистического капитализма в государственно-монополистический: «Концентрация и интернационализация капитала гигантски растет. Монополистический капитализм переходит в государственно-монополистический капитализм, общественное регулирование производства и распределения, в силу давления обстоятельств, вводится в ряде стран, некоторые из них переходят к всеобщей трудовой повинности». 

Рассматривая возникновение монополистического капитала и его переход в государственно-монополистический капитализм как вынужденное - сначала со стороны крупного капитала, а затем и самого (буржуазного) государства - ограничение частнособственнической стихии, Ленин именно госкапитализм рассматривал в качестве объективной предпосылки перехода к социализму как первой ступени развития обобществившегося человечества. В работах Ленина монополистический, и особенно государственно-монополистический, капитализм предстает как объективно возникающее в недрах самого буржуазного строя ограничение (отрицание!) частнособственнической сущности капитализма, как его самоотрицание, а социализм, «преддверием» которого становится госкапитализм, выступает, в свою очередь, как «отрицание отрицания». И это не логический перенос гегелевской триады на действительность, а наоборот - ее подтверждение самим ходом всемирной истории. 

До сих пор историческая практика не опровергла этих ленинских представлений. Не по доброй воле занявшись регулированием частнособственнической стихии в масштабах национальных экономик, государство с тех пор этого плацдарма уже не покидало, а все более закреплялось на нем. Весь XX век сопровождался мощными экономическими кризисами всеобщего «недопотребления», связанного с нарушением равновесия между промышленным производством и платежеспособным спросом населения. И каждый раз масштабы влияния (капиталистического) государства на экономическое развитие все большего числа стран только увеличивались. 

Вторая мировая война вынудила госкапитализм выйти за рамки национальных экономик и подняться на международный уровень. В соответствии с Бреттон-Вудскими соглашениями были созданы международные экономические организации - Международный валютный фонд, Всемирный банк и Международный банк реконструкции и развития, а также ГАТТ - предшественница Всемирной торговой организации. Но все это, равно как экономическая интеграция континентального масштаба (Европа, Азия, Латинская Америка), не отменило кризисных явлений в мировом экономическом хозяйстве. Мировые экономические кризисы 1957-1958 годов и 1973-1974 годов регулярно дополнялись кризисами регионального и национального масштабов (мексиканский кризис 1994-1995 годов, азиатский кризис 1997 года, российский кризис 1998 года). 

Все эти десятилетия госкапитализм развивался не по схеме «шаг вперед, два шага назад», а наоборот - «два шага вперед и лишь один назад». Формируемая путем «демократических процедур» государственная власть капиталистических стран все в большей степени должна была учитывать и охранять социальные права избирающего ее населения. Так называемое социальное государство, встречающееся в ряде западноевропейских стран, возникло как косвенное, предварительно прошедшее через массовое сознание населения этих стран отражение в политике некоторых капиталистических государств социальной политики, проводившейся в СССР. Это «социальное государство» стало нежеланным, рожденным против воли детищем самого госкапитализма. 

Конечно, в относительно мирное время государственное влияние на капиталистическую экономику ослабевает, частнособственнические аппетиты вновь берут свое, появляется основа для возрождения в новом виде старых, возникших на заре капитализма либеральных идей - иллюзии, что рынок сам все расставит на свои места. Иллюзии опасной, что подтверждает и нынешний мировой кризис, подготовленный неолиберальной экономической политикой, начатой в США и Англии еще в 80-е годы прошлого столетия и затем продолженной в странах бывшего соцлагеря, в России в том числе. 

Всякая новая попытка воплотить отвергнутые развитием самого капитализма либеральные идеи, любой неолиберализм, проводимый в жизнь тем или иным государством, открывающий простор для частных интересов и частной инициативы, приводит к смене процесса национализации приватизацией, дальнейшей экспансии капитала, созданию новых и расширению старых рынков и т.д. Но одновременно это же неизбежно ведет к возрастанию частнособственнической стихии внутри капиталистического производства - стихии, со временем оборачивающейся очередным его кризисом, вынуждающим государство вновь, но еще в больших, соответствующих предшествующему развитию капитала масштабах, чем ранее, возвращаться к регулированию экономической деятельности. 

«Великая депрессия» 1929-1933 годов была преодолена все-таки с помощью кейнсианских методов государственного регулирования экономикой, а не благодаря либеральным взглядам его основного оппонента - Фридриха фон Хайека, который опасался политических крайностей государственного капитализма, мрачным примером чего стала нацистская Германия Гитлера. Современный кризис, повторим, - прямое следствие той неолиберальной политики, которая в последние 20-25 лет проводилась различными государствами мира. Теперь эти же государства, но уже с другими политиками вынуждены урезонивать частные (индивидуальные и корпоративные) интересы и аппетиты и совсем не либеральными методами преодолевать последствия неолиберальных иллюзий прежних политиков. 

России здесь, возможно, повезло несколько больше, чем другим, поскольку государственно-капиталистический «курс Путина», сменивший неолиберальную политику времен Ельцина, начал реализовываться на 5-6 лет раньше наступления кризиса и позволил за это время за счет небывалого роста цен на энергоносители создать (на всякий случай!) для страны «подушку безопасности». Случай себя ждать не заставил. 

Нынешний кризис в сравнении со всеми предыдущими послевоенными кризисами - самый глобальный и потому наиболее опасный. Это быстрее, чем экономисты, почувствовали и осознали политики ведущих капиталистических стран, принявшие в составе «Группы двадцати» на своей первой встрече специальную декларацию по противодействию мировому финансовому кризису. Эта декларация признала необходимость реформирования существующей мировой финансовой системы, сложившейся на основе Бреттон-Вудских соглашений. Она также признала необходимость укрепления не только самих рынков, но и режимов их регулирования. 

Декларация поставила задачи повышения подотчетности участников рынка, создания единого глобального свода стандартов бухгалтерской отчетности, усиления налогового надзора и пр. То есть она направлена на всемерное усиление учета и контроля в сфере мирового, по-капиталистически организованного экономического порядка. А если вспомнить Ленина, то именно с учета и контроля начинается социализм. 

Коммюнике, принятое руководителями «двадцатки» в начале апреля в Лондоне, еще более усиливает участие государства в управлении мировой экономикой. Опубликованные списки стран «налогового рая» уже дали первые результаты, и даже Швейцария - казалось бы, неколебимый бастион для многих недобросовестных предпринимателей и любителей «тайны банковского вклада» - вынуждена идти на уступки совсем не либеральным требованиям. 

Конечно, речь не идет о том, что нынешний экономический кризис закончится полным фиаско капитализма, социалистической революцией и установлением социалистического мироустройства. В отсутствие по-научному точной экономической теории прогнозы в политике - забава представителей другой лженауки под названием «футурология». 

У современного госкапитализма за счет развивающихся (Китай, Индия, Бразилия, Россия и др.), а также слаборазвитых стран, еще не втянутых в полной мере в мировое капиталистическое хозяйство, пока остаются возможности для дальнейшего роста рыночной, определяемой частнособственническими интересами экономики. Хотя и роста не просто внутренне противоречивого, но и все более опасного для самого существования человечества, грозящего ему экологическими и новыми военно-политическими катастрофами. 

Поэтому чем дальше, быстрее и глубже будет развиваться госкапитализм, тем масштабнее и острее будут протекать сопровождающие его кризисы. Это данность, с которой человечеству в любом случае придется в будущем сталкиваться и считаться. Понятно, что с каждым таким кризисом человечество будет еще на один шаг приближаться к социализму. Успеет ли? Никто того не знает. Но в любом случае то, что многими еще недавно воспринималось лишь в виде «призраков» безвозвратно ушедшего прошлого, на самом деле становится явью. И если даже призрачной, то уж точно без кавычек - как в «Манифесте Коммунистической партии». 

А где же Россия? 

Как историю дореволюционной России нельзя рассматривать вне контекста мирового капитализма, так и историю советской и постсоветской России нельзя правильно понять без учета закономерностей развития госкапитализма как последней фазы капиталистического общества, как «преддверия» того, что принято называть «социализмом». 

Социализм нельзя ни «ввести», ни «построить». Будучи явлением планетарного масштаба, социализм не может состояться до тех пор, пока капитализм не исчерпает себя в своем развитии. Еще в апреле 1917 года Ленин, критикуя социалистов разных стран за неконкретный, абстрактный подход к пониманию посткапиталистического развития, говорил: «Главный недостаток и главная ошибка всех рассуждений социалистов в том, что вопрос ставится слишком общо. Между тем надо говорить о конкретных шагах и мерах. Одни из них назрели, другие еще нет». Тогда же, выступая против ретивых соратников, спешивших пожить при социализме, он предупреждал: «Мы не можем стоять за то, чтобы социализм «вводить», - это было бы величайшей нелепостью. Мы должны социализм проповедовать». 

Сразу после Октябрьской революции, рассматривая советскую власть как форму пролетарской и потому социалистической демократии, Ленин неоднократно говорил, что в условиях того времени социализм мог бы сложиться из «двух половинок»: из советской власти и германского - по тем временам самого развитого, передового и мощного - капитализма. При таком историческом сценарии, надеялся Ленин, советская власть играла бы роль политической надстройки социализма, а германский капитализм стал бы экономическим базисом социалистического общества. 

После того как пролетарская революция в Германии потерпела поражение и Советская Россия осталась одна в окружении враждебных ей капиталистических стран, Ленин, ища выход в новой исторической ситуации, пришел к убеждению в необходимости развития в России госкапитализма при сохранении государственной власти в руках рабочего класса. Своим сторонникам, спешившим оказаться в социалистическом обществе, он говорил: «Потрудитесь сначала построить госкапитализм». В качестве способа развития госкапитализма им, как известно, был предложен нэп. Трудности осуществления своего плана по развитию госкапитализма при сохранении советской власти как диктатуры пролетариата сам Ленин видел отчетливо. Он перечислял некоторые из них. Это и преобладание крестьянского, мелкобуржуазного населения послеоктябрьской России. И поредевший (и без того немногочисленный) пролетариат, лучшие представители которого, по словам Ленина, были выбиты на фронтах Гражданской войны и вооруженной борьбы с иностранной интервенцией. Наконец, влияние мелкобуржуазности на партию большевиков как политический авангард российского пролетариата - мелкобуржуазности, выражавшейся в распространении «комчванства» и бюрократизма. Именно с этими обстоятельствами связаны его требования «чистки партии», освобождения ее от «мелкобуржуазных элементов». Предостережением от «мелкобуржуазного искуса» наполнены страницы его писем к XII съезду РКП(б), ставшие его политическим завещанием. 

Однако после Ленина новым руководителям Советской России пройти «ленинским курсом» не удалось. Мелкобуржуазная стихия захлестнула и потопила корабль социалистической революции. Сразу после смерти Ленина вопреки его требованию очищения партии от непролетарских элементов был объявлен «ленинский призыв», и в течение нескольких месяцев численность большевиков удвоилась. Благодаря развернутой в середине 20-х годов индустриализации ряды рабочего класса стали стремительно пополняться. Конечно, за счет все того же крестьянства. 

В конце концов в СССР, и без того страдавшем до завоевания пролетарской партией большевиков государственной власти отсутствием развитого для того времени капиталистического хозяйства, была предпринята попытка перепрыгнуть через дальнейшее, себя еще не исчерпавшее развитие капитализма и все-таки построить социализм. Уже во второй половине 20-х годов был свернут предложенный Лениным нэп, а в руководстве ВКП(б) утвердился надуманный, взятый с потолка Бухариным и затем организационно поддержанный Сталиным курс на строительство социализма «в одной, отдельно взятой стране». 

СССР, будучи в начале своего пути государством половинчатого (надстроечного!) социализма, в последующем, решая задачи капиталистического развития вроде индустриализации и культурной революции, лишился по-социалистически организованной советской власти, которая была подменена пропитавшимся мелкобуржуазным сознанием партийно-государственным аппаратом управления страной. Экономика, базис и здесь сказали свое - определяющее по отношению к надстройке - слово. В результате СССР и другие следовавшие ему страны, создавшие грубо уравнительное социальное государство, стали все больше и больше превращаться в карикатуру на идеальную модель посткапиталистического общества, называемого социализмом. В них утвердился мелкобуржуазный партократический (номенклатурный) «социализм». 

История постсоветской России - история ее вынужденного в 90-е годы прошлого века, не очень умелого, поспешного и потому грубого возвращения в систему мирового капиталистического хозяйства. По своей исторической сути - это переход от мелкобуржуазного, содержавшего в себе родимые пятна капитализма номенклатурного «социализма» к государственному капитализму. 

Исправляя ошибки, допущенные доморощенными неолиберальными политиками, борясь с тяжелым грузом социальных проблем, порожденных реформами ельцинского периода, политическое руководство России после 2000 года проводит реалистический курс на всемерное развитие госкапитализма и пытается подвести по-капиталистически развитую экономическую базу под доставшееся нам в наследство от СССР социальное государство. Только такая политика при условии значительного снижения (в разы!) масштабов коррупции сможет обеспечить населению России достойное современного человека качество жизни. 

Переживаемый человечеством мировой кризис дает шанс для реализации именно такой политики, но ее проведение никоим образом не гарантирует всем нам защиту от новых глобальных экономических и политических потрясений. Иллюзий на этот счет ни у кого быть не должно.

Автор: Вадим Мухачев

Политический класс