Пушкин и митрополит Филарет: жизнь

26 мая 1828 года (6 июня по новому стилю), в день своего двадцатидевятилетия Пушкин пишет стихотворение, наполненное такой горечью, что современники его назовут "воплем отчаяния".

Это стихотворение "Дар напрасный, дар случайный..." было вызовом. Вызовом, брошенным в небо. Ответил на него митрополит Московский Филарет. И сегодня, через столетия, то, о чем писали эти два человека, на мой взгляд, крайне важно для каждого из нас.


Давно замечено, что уныние любит посещать нас именно в дни рождения. Но чувство, описанное Пушкиным, трудно назвать обычным унынием. Скорее - отчаянием, и пусть никого не смущает сдержанная строгость самого стиха:

Дар напрасный, дар случайный,

Жизнь, зачем ты мне дана?

Иль зачем судьбою тайной

Ты на казнь осуждена?

Кто меня враждебной властью

Из ничтожества воззвал,

Душу мне наполнил страстью,

Ум сомненьем взволновал?..

Цели нет передо мною:

Сердце пусто, празден ум,

И томит меня тоскою

Однозвучный жизни шум.

Но что предшествовало написанию этих горьких строк?

В мае 1827 года Пушкин наконец-то получает разрешение жить в Петербурге. Но уже 24 января 1828 года признается: "Шум и суета Петербурга мне становятся совершенно чужды".

Пишет он в то время мало. Что пишет? Вот рядом, хронологически: стихотворное посвящение некоему поэту и беллетристу В.С. Филимонову, вот изящное обращение к английскому художнику Дж. Дау - нарисованный им портрет Пушкина, о котором говорится в стихе, увы, неизвестен. А вот Анна Оленина обмолвилась, сказав поэту неосторожно "ты", и на другое воскресенье он привозит ей летящее восьмистишие "Ты и вы".

Среди этих изящных безделушек датированное 19 мая 1828 г. стихотворение "Воспоминание" поражает. Поражает тем, что перед нами абсолютно другой, опечаленный и раздосадованный поиском смысла жизни Пушкин.

Когда "влачатся в тишине

Часы томительного бденья.

В бездействии ночном живей горят во мне

Змеи сердечной угрызенья",

Мечты кипят, в уме, подавленном тоской,

Теснится тяжких дум избыток,

Воспоминание безмолвно предо мной

Свой длинный развивает свиток.

И с отвращением читая жизнь мою,

Я трепещу и проклинаю,

И горько жалуюсь, и горько слезы лью,

Но строк печальных не смываю.

Насколько тонкое и точное описание чувств! Однако эти строки - не все стихотворение. Понимая, что следующие признания настолько сокровенны, что напоминают его личную молитву, его глубоко личное покаяние, Пушкин не отдает в печать вторую строфу стиха. Но именно она проливает свет на то, как он воспринимал себя в те дни по отношению к судьбе, к своей жизни, дарованной Богом:

Я вижу в праздности, в неистовых пирах,

В безумстве гибельной свободы,

В неволе, в бедности, в гонении, в степях

Мои утраченные годы!

Я слышу вновь друзей предательский привет,

На играх Вакха и Киприды,

И сердцу вновь наносит хладный свет

Неотразимые обиды...

Не просто жалоба, по-человечески понятная и оттого близкая и нам, простым людям. Не просто счет обид, предъявленных к жизни, - "неволя, бедность, гонения" и даже изгнание. Здесь - жесткая, трезвая оценка не других, а именно себя. Обратите внимание на строчку "безумства гибельной свободы..." - насколько точное прозрение.

И дальше:

И нет отрады мне - и тихо предо мной

Встают два призрака младые,

Две тени милые - два данные судьбой

Мне Ангела во дни былые!

Но оба с крыльями и с пламенным мечом,

И стерегут... и мстят мне оба,

И оба говорят мне мертвым языком

О тайнах вечности и гроба...

Тут нужно пояснение. Если вы обращали внимание, то, наверное, заметили: любая молитва покаяния несет в себе обращение к Богу. Любая.

Оттого и великая молитва покаяния, Пятидесятый псалом царя Давида, начинается словами призыва к Богу: "Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое..." В основе ее лежит осознание простой вещи: человек без помощи Бога не в силах справиться со своими грехами, со своим отчаянием сам.

А Пушкин бессонниц 1828-го года воспринимает своих ангелов-хранителей как стражей, более того - как мстителей. И этим, на взгляд любого глубоко верующего, отрезает себя от Бога - потому что власть Бога воспринимается поэтом как враждебная. Но человек, оставшийся наедине со своим грехом и не сумевший (или не желающий) по каким-то причинам воззвать к Господу (помните, как у псалмопевца Давида - "из глубины, взываю к Тебе, Господи..."), никогда не вырвется из замкнутого круга самоанализа. Он обречен на отчаяние.

И Пушкин, по словам Николая I, "умнейший человек России", к этому отчаянию приходит. Ровно через неделю после "Воспоминания" он так оценит свое предназначение: "дар напрасный..." И это первый бесценный урок, который мы должны извлечь, читая эти стихи.

Отчаяние, сформулированное Пушкиным с такой пленительной красотой, самим фактом этой красоты и законченности формы претендовало на то, чтобы стать истиной.

Отчаяние поэта могло стать соблазном для людей, познавших лишь торопливую горечь в поисках смысла жизни. И оттого отточенное в своей красоте и совершенстве отчаяние переставало быть личным делом поэта. Все это поняла чутким и пылким сердцем Елизавета Михайловна Хитрово, урожденная Голенищева-Кутузова, дочка фельдмаршала, искренне любившая Пушкина.

Это была удивительная дама! На шестнадцать лет старше Пушкина, она влюбилась в него как девчонка и поначалу писала ему любовные письма, которые, как говорят, он бросал в огонь не читая. Потом Елизавета Михайловна все-таки смогла подружиться с поэтом, ввела в свет Гончарову, обладала огромными связями...

Элиза, так называли ее в свете, как можно скорее повезла стихотворение "Дар напрасный..." в Москву, к митрополиту Московскому Филарету (Дроздову). И владыка, отложив в сторону дела, отвечает Пушкину:

Не напрасно, не случайно

Жизнь от Бога мне дана;

Не без воли Бога тайной

И на казнь осуждена.

Сам я своенравной властью

Зло из темных бездн воззвал;

Сам наполнил душу страстью,

Ум сомненьем взволновал.

Вспомнись мне, забытый мною!

Просияй сквозь сумрак дум,

И созиждется тобою

Сердце чисто, светел ум.

Некоторые критики владыки ставят ему в вину простоту стиха - мол, как-то незатейливо ответил. Но вчитайтесь - какое чувство такта к тому, кто власть Творца называет враждебной. Не гневная отповедь, а мягкий укор.

Что же касается простоты, то да, она есть, но эта простота - вершина всего. Это простота молитвы. И сам стих, обратите внимание, заканчивается именно как молитва.

К этой простоте в сложнейших, на первый взгляд, вопросах бытия и смерти и Пушкин придет - незадолго до своей гибели он переложит на стихи молитву Ефрема Сирина. Он полюбит эту простоту, он ею проникнется. И это второй урок нам, так легко пленяющимся затейливой сложностью.

19 января 1930 года Александр Сергеевич пишет "Стансы", посвящая их митрополиту Московскому Филарету (кстати, Филарет - прапрапрадед нашего современника, телеведущего Николая Дроздова).

Стихи Пушкина к владыке до сих пор недооцененные, хотя все отмечают их удивительную гармонию. Перед нами - божественная красота смирения:

В часы забав иль праздной скуки,

Бывало, лире я моей

Вверял изнеженные звуки

Безумства, лени и страстей.

Но и тогда струны лукавой

Невольно звон я прерывал,

Когда твой голос величавый

Меня внезапно поражал.

Я лил потоки слез нежданных,

И ранам совести моей

Твоих речей благоуханных

Отраден чистый был елей.

И ныне с высоты духовной

Мне руку простираешь ты,

И силой кроткой и любовной

Смиряешь буйные мечты.

И дальше - первоначальный текст последней строфы:

Твоим огнем душа согрета

Отвергла мрак земных сует,

И внемлет арфе Филарета

В священном ужасе поэт.

Посмотрите, что делает Пушкин в последней строфе! Александр Сергеевич чуть-чуть усиливает описываемое чувство, он как будто не в силах сдержать свою музу от шалости - не дерзость, но шалость: смирение не делает нас рабами! - и к нам через века летит улыбка живого Пушкина. И это еще один урок гения.

Автор
Текст: Мария Городова
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе