Ход Репина

«Стол» продолжает рассказ о самых главных русских художниках и главных русских картинах, сформировавших взгляд России на саму себя.
Илья Репин. Крестный ход в Курской губернии


И сегодня мы вспоминаем знаковый шедевр Ильи Репина «Крестный ход в Курской губернии»


Открытия Одиннадцатой выставки Товарищества передвижников в зале Императорской Академии наук ждали в Петербурге с нетерпением. Коллекционеры уже приценивались к новым полотнам Сурикова и Шишкина, Максимова и Маковского, газетчики обсуждали новый шедевр Крамского – портрет некой таинственной темноглазой дамы в роскошном ландо на фоне Аничкова дворца, которая словно магнитом притягивала к себе сплетников…

Но главным открытием выставки стало громадное – почти три метра в ширину! – панорамное полотно Ильи Репина «Крестный ход в Курской губернии».


Явление настоящей глубинной России ошеломило столичную публику


Многотысячный людской поток, все эти странники и странницы, калики перехожие, горбуны и хромые в лаптях и онучах, в потных армяках, рваных зипунах и  цветастых кушаках, с лямками и котомками, в сермягах и отрепьях, в блеске золочёных хоругвей и многоцветье лент амулетов-привесов, в клубах ржавой дорожной пыли – всё это явление настоящей глубинной России ошеломило столичную публику.

Но самое главное – дрожащий от зноя воздух был наполнен вовсе не ангельским пением архиерейского хора, но раздражённым гудением толпы, злобными криками и свистом нагаек:

– Куда прёшь, каналья! Назад!

– А ну стоять, сволочь! Здесь благородные господа идут!..


Илья Репин. Фрагмент картины «Крестный ход в Курской губернии»


«Как же можно сказать, – писала газета „Новое время“, – что эта картина есть непристрастное изображение русской жизни, когда она в главных своих фигурах есть только лишь одно обличение, притом несправедливое, сильно преувеличенное… Можно ли допустить, чтобы верховой урядник мог забраться в самую тесноту толпы и не в городе, а среди большой дороги и со всего взмаху бить народ плетью по головам, тем более в то время, когда тут же, вблизи него и духовенство, и представители полицейской власти, и почётные лица города… Вот, мол, смотрите, какие они папуасы, говорит автор, какое их благочестие: бедный, несчастный народ бьют нагайкой, икону охраняют палкой, и никто из этих папуасов не чувствует, до какой степени он груб и дик, допуская подобное зверское самоуправство…»


«Крестный ход» Репина стал первой картиной в России, которую власти решились запретить к публичному показу


«Крестный ход» Репина стал первой картиной в России, которую власти решились запретить к публичному показу. Также Управление по делам печати, подчинённое министру внутренних дел, запретило помещать репродукцию этой картины в периодической прессе. Окончательно же система цензуры в русской живописи сложилась через 4 года – после выставки передвижников 1885 года, на которой была представлена картина Репина «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года».


Илья Репин. Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года


Десятки картин после этого были подвергнуты цензуре, включая и множество полотен самого Ильи Ефимовича. Но тогда Репину было всё равно – он просто радовался возращению в Большое искусство.

* * *

Сегодня уже трудно поверить, но в те годы Репин считался «художником одной картины» – дескать, критики были уверены, что после успешного дебюта с «Бурлаками на Волге» Репин как-то быстро поисписался и уже никогда не сможет создать ничего подобного по силе и выразительности.

Сам Репин тяжело переживал свалившуюся на него «чёрную полосу» творческого кризиса и неудач.

Напасти на него свалились сразу после отъезда из России: в 1873 году за полотно «Воскрешение дочери Иаира» Репин получил в Академии художеств Золотую медаль, звание художника первой степени и право на шестилетнюю поездку во Францию.


Илья Репин. Воскрешение дочери Иаира


В Париже он с семьёй – женой Верой, маленькой дочерью и приёмным сыном Валентином Серовым – поселились на Монмартре. Сначала на улице rue Veron, затем на rue Lepic, буквально по соседству с тем домом, где через 10 лет будет жить сам Ван-Гог. Отсюда буквально рукой подать до бульвара Клиши, где крутит свои красные крылья порока знаменитая «Мулен Руж». Впрочем, Репин, вынужденный существовать в Париже на жалкие гроши академической стипендии, едва ли мог позволить себе походы по увеселительным заведениям и бурные развлечения.

«Холодаем в комнатах, – писал он в письмах домой. – Ужасно ложиться в постель, вставать ещё хуже. В мастерской работаешь в пальто и в шляпе, поминутно подсыпаешь уголь в железную печку, а толку мало. Руки стынут, а странное дело, всё-таки работаешь. У нас я бы сидел, как пень, при такой невзгоде…»


Именно в промозглой мастерской на Монмартре Репин и написал своё самое гламурное полотно – «Парижское кафе»


Тем не менее именно в промозглой мастерской на Монмартре Репин и написал своё самое гламурное полотно – «Парижское кафе». Два молодых щёголя, типичный парижанин и не менее типичный британец, ищут свободный столик в  переполненном зале кафе Guerbois (это было самое известное место встречи парижской богемы конца XIX века). Причём в роли посетителей Репин изобразил настоящих знаменитостей французской столицы: так, в центре за столиком сидит певица Анна Жюдик, примадонна Theatre des Bouffes-Parisiens, стоявшая у истоков французского шансона. За соседними столиками – художники Жан-Леон Жером и Эмиль Бело, поэт Катюль Мендес, переводчик Пушкина и Лермонтова на французский язык. Кстати, позже Репин использовал этот приём и в ходе работы над «Запорожцами», собрав для привлечения публики и богатых покупателей на групповом портрете казаков весьма известных людей Киева и Москвы.


Илья Репин. Парижское кафе


Судьба «Парижского кафе» требует отдельного рассказа. Вопреки всем правилам Академии художеств Репин выставил свою картину на «Парижском Салоне», хотя в те времена русским художникам, выехавшим за границу за счёт казны, категорически запрещалось участие в каких-либо салонах и выставках

Репин получил от преподавателей нагоняй, в том числе и от Крамского: «Вы ещё не умеете говорить тем языком, каким говорят французы, и потому Вы не можете обратить их внимание на свои мысли, а только на свой язык, выражения и манеры».

В ответ Репин оправдывался: «Я решительно не понимаю, какой это со мной скандал произошел? Разве я претендовал здесь на фурор? Разве я мечтал затмить всех? Я только очень желал посмотреть свою работу, в сравнении с другими, для собственных технических назиданий, и был в восторге, что ей не отказали в числе 5 000, из которых много было весьма порядочных вещей…»

Продать картину не получилось. Для организаторов салонов полотно Репина было дерзкой карикатурой выскочки-иноземца, к тому же ещё и русского «варвара», осмелившегося состязаться с европейскими живописцами. Поэтому кичливые французы нарочно повесили полотно Репина слишком высоко, чтобы публика не смогла бы рассмотреть всех деталей картины. И раздосадованный Репин снял картину с продажи.


«Парижское кафе» было продано на лондонском аукционе Christie’s  за 4,7 миллиона долларов, став самой дорогой русской картиной, когда-либо проданной на аукционе


Более 40 лет эта картина пылилась в мастерской художника, пока в 1916 году не нашёлся покупатель – шведский коллекционер Монсон из Стокгольма, хороший знакомый и ценитель творчества Репина. Мир увидел эту картину только лишь в 2011 году, когда «Парижское кафе» было продано на лондонском аукционе Christie’s  за 4,7 миллиона долларов, став самой дорогой русской картиной, когда-либо проданной на аукционе.

* * *

Неудача постигла Репина и с портретом Ивана Тургенева, который ему заказал Третьяков. Но сам писатель портрет забраковал: дескать, «вышел бесстыдно улыбающийся старый развратник». Репин переписал портрет, но теперь уже платить за работу отказался сам Третьяков: дескать, репинский Тургенев был совсем не похож на реального Тургенева.


Илья Репин. Портрет Ивана Тургенева


Наконец, Репин принимается за «Садко», добившись от конференц-секретаря Академии художеств Петра Исеева гарантий покупки нового полотна.

«Работайте, – коротко написал ему Исеев, – картину, Академия возьмет её; надеюсь, что Вы не возьмёте за неё слишком дорого. Следовательно, теперь размеры не могут Вас стеснять…»

И Репин пишет патриотическую сказку на основе новгородских былин. Морской Царь показывает Садко очередь из невест, каждая из которых изображает музу великих и гениальных художников прошлого и настоящего – Рафаэля, Тициана, Рембрандта, Рубенса и т.д. Но Садко терпеливо дожидается последней красавицы – скромной русской девушки.

Критики не оценили столь верноподданнических чувств и разнесли «Садко» в пух и прах: всё вышло до крайности невыразительно и бесцветно.

Академия художеств отказалась покупать эти «виды из аквариума», хотя Пётр Фёдорович Исеев, покровительствовавший Репину, и нашёл ему покупателя: картина была куплена великим князем Александром, будущим императором Александром III.


Илья Репин. Садко. Фрагмент картины

* * *

В самых унылых чувствах Репин вернулся в Россию и отправился в родной Чугуев – повидать родных и вдали от академических интриг пережить провал заграничной поездки. Позже он решил поселиться в Москве, которая казалась ему уютней и ближе холодной северной столицы.  «Всё в ней своеобразно по-русски, – писал Репин. – Москва действительно оригинальна, оригинальна до провинциальности, или провинциальна до оригинальности…»

К тому же под Москвой было Абрамцево – имение миллионера Саввы Морозова, который основал в своём поместье настоящее дизайнерское бюро по разработке «русского стиля». Там работали близкие друзья Репина – его однокашник по Академии художества Василий Поленов и Виктор Васнецов, да и с самим Саввой Мамонтовым у художника сложились вполне дружеские отношения.

И вот в 1879 году Репин представил свою первую «московскую» работу: картину «Царевна Софья Алексеевна через год после заключения её в Новодевичьем монастыре, во время казни стрельцов и пытки всей её прислуги в 1698 году».

Это полотно Репин задумал ещё в Париже – после того как увидел знаменитую картину французского художника Шарля Луи Мюллера «Мария-Антуанетта узница в Консьержери»: несломленная королева гордо стоит в тюремной камере, мужественно перенося все насмешки караульных и палачей.

Правда, в названии картины Илья Ефимович допустил ошибку: Софья Алексеевна была заключена в Новодевичий монастырь в сентябре 1689 года, то есть после того как её сводный брат Пётр Алексеевич, будущий император Пётр Великий, достигнув совершеннолетия, устроил переворот против своей опекунши, не желавшей уступать трон. Причём в монастыре Софья на особом положении отставной царевны прожила более семи лет, ни в чём себе не отказывая. Но когда в 1696 году молодой Пётр решил уехать в Европу в составе Великого посольства, отсутствием царя решили воспользоваться заговорщики из стрелецких старшин, надеявшиеся, что Софья Алексеевна ради возращения на трон не поскупится на деньги и титулы. Но мятеж был подавлен. И Пётр распорядился повесить почти две сотни бунтовщиков прямо под окнами монастырских покоев. Именно этот момент и изобразил Репин: Софья стоит спиной к окну, за которым виден силуэт казнённого стрельца. Губы её плотно сжаты, в глазах настоящий звериный ужас: ненавистный брат окончательно взял верх, и больше уже нет надежды когда-нибудь вернуть власть и свободу…


Илья Репин. Царевна Софья Алексеевна через год после заключения её в Новодевичьем монастыре. Фрагмент картины


Однако критики вновь подвергли репинскую «Царевну Софью» беспощадному разгрому. Говорили, что Репин специально искал натурщиц потолще да побезобразнее, чтобы представить 40-летнюю царевну, обладавшую, по свидетельствам современников, весьма привлекательной внешностью, в виде безумной старухи, так раздувшейся от злобы, что на полотне уже не хватало свободного места.


К хору хулителей подключился и сам Владимир Стасов – главный арт-критик той эпохи, который обвинил Репина в бедности воображения


Но больше всего художнику досталось даже не за отталкивающую внешность царевны, но за её позу, за горделивую осанку и за сложенные на груди руки – само воплощение непокорности, властолюбия и кипящей ярости.

К хору хулителей подключился и сам Владимир Стасов – главный арт-критик той эпохи, который обвинил Репина в бедности воображения.

«Для выражения Софьи, этой самой талантливой, огненной и страстной женщины древней Руси, для выражения страшной драмы, над нею совершившейся, у Репина не было нужных элементов в художественной его натуре, – писал Стасов. – Не видя всего этого в действительности, Репин вынужден был „сочинять“, он „сочиняет“ позу, выражение, взгляд своих исторических личностей…»


Илья Репин. Портрет Владимира Стасова


Не так «сочиняет»! – вот смысл всех претензий к Репину.

Совершенно не важно, какой была Софья на самом деле, какие отношения у неё были с Петром и что вообще произошло на самом деле, объясняли критики. Исторические события имеют значение лишь в контексте сегодняшней политики, и этот контекст таков, что необходимо всеми силами убеждать публику, что предки Романовых пришли к власти на крови и обмане, а посему и нынешний государь император уже не может считаться священным символом государства. (Поэтому-то и царевна Софья должна была иметь вид невинной жертвы тирана, а не некрасивой сумасшедшей толстухи.)

Десакрализация власти – таков был лозунг либералов-«шестидесятников» позапрошлого века, и посему всякое лыко должно быть в строку, всякая картина должна была работать на общую политическую задачу.

Но десакарализация власти была невозможна без разрушения основ государства и общества. Впрочем, интеллигентские круги были не против и такого исхода.

Поэт Фёдор Тютчев в те годы так охарактеризовал настроения наиболее образованной части российского общества: «Можно было бы дать анализ современного явления, приобретающего всё более патологический характер. Это русофобия некоторых русских людей… Раньше они говорили нам, и они действительно так считали, что в России им ненавистно бесправие, отсутствие свободы печати и т.д. и т.п., что именно бесспорным наличием в ней всего этого им и нравится Европа… А теперь что мы видим? По мере того, как Россия, добиваясь большей свободы, всё более самоутверждается, нелюбовь к ней этих господ только усиливается. Они никогда так сильно не ненавидели прежние установления, как ненавидят современные направления общественной мысли в России. Что же касается Европы, то, как мы видим, никакие нарушения в области правосудия, нравственности и даже цивилизации нисколько не уменьшили их расположения к ней…»

А вот слова Фёдора Михайловича Достоевского из «Дневника писателя»: «Одна из характернейших черт русского либерализма – это страшнейшее презрение к народу и взамен того страшное аристократничание перед народом (и кого же? каких-нибудь семинаристов). Русскому народу ни за что в мире не простят желания быть самим собою. Все черты народа осмеяны и преданы позору…»


Илья Репин. Автопортрет

* * *

Главной же мишенью для осмеяния русской идентичности была и остаётся Православная церковь.

Либеральные реформы Александра II нанесли серьёзный удар по церковной жизни в России – по крайней мере в больших городах, где интеллигенция стала воспринимать церковь как государственный идеологический аппарат и, следовательно, как непримиримого врага.

Когда в 60-е годы нигилисты из подпольной организации «Молодая Россия» призывали вырубить топором всё русское духовенство, возмущению общественности не было предела – дескать, не может же психически здоровый человек призывать к разрушению церкви.

Но через два десятка лет безверие стало новой религией интеллигенции. Историк Василий Ключевский, например, писал: «Русской Церкви, как христианского установления, нет и быть не может; есть только рясофорное отделение временно-постоянной государственной охраны».

Ему вторил Антон Чехов «Я давно растерял свою веру и с недоумением смотрю на верующего интеллигента».

Разумеется, звучали и голоса защитников веры. К примеру, профессор Московского университета по кафедре гражданского права Константин Победоносцев,  назначенный обер-прокурором Священного Синода, был убеждён, что ответом на разгул нигилизма в стране должны стать решительные реформы церковной политики и массовое открытие новых приходов. С другой стороны, философы-славянофилы вместо бюрократических реформ церковного аппарата настаивали на нелёгком пути напряжённого духовного делания и обновления церковной жизни.  Не случайно  именно в начале 80-х блестящий дипломат Николай Неплюев, оставив службу, вернулся в родное поместье на Черниговщине, чтобы открыть там сельскохозяйственную школу для крестьянских детей – прообраз будущего Крестовоздвиженского православного трудового братства.


Всё больше и больше слышались бесовские вопли, требовавшие дальнейшего осмеяния церкви


Но голоса Неплюева и его сподвижников были практически не слышны. Зато всё больше и больше слышались бесовские вопли, требовавшие дальнейшего осмеяния церкви. И Репин, разгневанный из-за полного неприятия своих работ в свете, решился на небывалый для себя нравственный разворот: написать антицерковную пародию на картину Константина Савицкого «Встреча иконы», которая прогремела на VI передвижной художественной выставке. Прямо на выставке картину Савицкого купил Павел Третьяков, а газеты благосклонно приветствовали новое имя на олимпе отечественного искусства:

«Господин Савицкий нежданно-негаданно привёз на передвижную выставку картину, хотя и небольшую, но превосходную, хотя и грязно и серо написанную, но полную такого содержания, таких типов и такой правды, которые делают её одним из самых значительных и важных созданий станковой русской школы».


Константин Савицкий. Встреча иконы


– Правды?! – негодовал Репин.

Савицкий написал, казалось бы, обычную бытовую сценку: во время Русско-турецкой войны в обычное российское село по случаю какого-то праздника привезли чудотворный образ Богородицы – вероятно, это было подобие крестного хода по всем селам и деревням округи. И вокруг экипажа архиерея тут же образовалась куча мала крестьянских баб да малых детишек, молящих Пречистую вернуть их мужей и отцов живыми с войны.

Что ж, будет вам «правда».

Желчный Репин, знавший тёмные стороны церковной жизни не понаслышке – мало ли он церквей расписал?! – нарисовал карикатуру, достойную стенгазеты «Союза воинствующих безбожников». Впереди процессии идут два явно подвыпивших «служителя культа», которые не обращают никакого внимания на драку позади себя: какие-то бабки-богомолки сцепились с юродивыми за право прикоснуться к святыне.


Возможно, эскизы Репина так бы навсегда и остались эскизами, но тут в его творчество вмешался сам граф Лев Николаевич Толстой


Следом он написал ещё одну карикатуру –  «Крестный ход в дубовом лесу»: толпа, в абсолютном большинстве своём и лиц не имеющая, вместо них – пятна, бредёт неведомо куда, ведомая пьяным священником, издающим «зев и рёв бессмысленный». Даже горящая свеча в его руке выглядит чадящим факелом.


Илья Репин. Крестный ход в дубовом лесу


Возможно, эскизы Репина так бы навсегда и остались эскизами, но тут в его творчество вмешался сам граф Лев Николаевич Толстой.

* * *

О взаимоотношениях Репина и Толстого можно было бы написать отдельный труд. Достаточно сказать, что Репин был для графа настоящим придворным живописцем – так, Репин создал 12 портретов графа, 25 незавершённых эскизов картин, 8 зарисовок членов семьи, 17 иллюстраций к произведениям и 3 гипсовых бюста. Впрочем, всё это будет годы спустя, а в начале 1880-х годов 52-летний писатель стал для 36-летнего художника новым «учителем», новым «пророком» и даже новым духовным «отцом».

Репин вспоминал, что Толстой сам пришёл к нему в мастерскую по рекомендации Крамского: Лев Николаевич искал хорошего портретиста. В тот первый вечер они засиделись допоздна – спорили о религии, ведь в то время Толстой как раз работал над книгой «Записки христианина». В этой книге, сегодня известной лишь немногим литературоведам, граф вознамерился ни много ни мало переписать Евангелие, предъявив ряд претензий к церкви: «Я ищу успокоение своей душе, а мне говорят: вот успокоение других душ. Я ищу отношение моё к богу, мне говорят: вот наше отношение к богу, и ты должен принять его. Я ищу той жизни, дел, которые меня бы удовлетворили, а мне говорят: вот дела, которые нас удовлетворяют… Да идите вы к отцу своему, диаволу!»


Репин был буквально околдован Толстым


Репин был буквально околдован Толстым: после долгих разговоров художник «не мог после спать, голова шла кругом от беспощадных приговоров отжившим формам жизни…»

«На столе уже горела лампа, мрачное и таинственное предвестие дрожало в воздухе. Казалось, мы накануне Страшного суда… Было и ново, и жутко…»

Под влиянием мрачного очарования мятежного графа Репин надолго отвернулся от церкви. О духовном настроении художника той поры можно судить по строкам из его письма: «Отдавая полную справедливость таланту (Достоевского), изобретательности, глубине мысли, я ненавижу его убеждения! Что за архиерейская премудрость! Какое-то застращивание и суживание и без того нашей неширокой и полной предрассудков скучной жизни. И что это за симпатии к монастырям: „От них-де выйдет спасение русской земли“?! И за что это доморощенное мнение об отживших якобы тлетворностях Запада и это поповское прославление православия… И многое в этом роде противно мне…»


Илья Репин. Эскизы портретов Льва Толстого


Но именно Толстой и отсоветовал Репину писать обличительные карикатуры на церковь. Для большей глубины сюжета он посоветовал художнику съездить в Курскую губернию – в Коренную пустынь, чтобы посмотреть на настоящий крестный ход с настоящей русской святыней, в истории которой отразилась вся судьба русского народа.

* * *

Впервые Курский крестный ход – в честь Коренной иконы Божией Матери  – состоялся ещё в 1618 году по указу царя Михаила Фёдоровича. Но вот легенда об обретении этой чудотворной иконы отсылает нас в XIII век – так утверждает «Повесть о явлении чудотворныя Иконы пречистыя Богородицы, честного и славного ея знамешя, еже нарицается Курская, и о зачале града Курска, в ней же явлено в кратце, и о чудесах от оныя чудесоточныя Иконы пресвятыя Богородицы, и о избавлении града Курска, нашествие черкас, от пленения и иных чудесах». «Повесть» сию на основе более ранних манускриптов написал в марте 1744 года дьякон Вознесенской церкви Никифор Степанов, и для людей того времени эта книга читалась как современные «Игры престолов».

Итак, как утверждают легенды, впервые чудотворный образ Знамения пресвятой Богородицы был явлен летом 1295 года, то есть после гибели Курска и большей части русских княжеств от нашествия татаро-монгольской орды хана Батыя.

«Случилось одному благочестивому мужу прийти ради прибытка своего в лес, которым поросли окрестности города Курска по его разорении, и по Божию смотрению увидел он близ реки Тускори в полугоре, у корня большого дерева, лежащую ниц Икону, которую лишь только поднял от земли, как тотчас же из того места проистек источник воды».

По названию местности эта небольшая икона – 15 на 15 сантиметров – получила именование Курской, а Коренной – потому что обретена при корнях дерева.

«Видя это, – продолжает рассказ дьяк Никифор Степанов, – оный муж поставил честно обретенную им Икону Знамения Божией Матери в дупле того дерева, а сам тогда же объявил о сем преславном чуде своим товарищам, которые, согласясь между собою, построили на несколько сажей повыше упомянутого места на лесистом острову часовню из леса…»


Для людей той эпохи явление иконы вблизи сожжённого и  города, да ещё и чудо явления родника, – это была настоящая Божья милость


Безусловно, для людей той эпохи явление иконы вблизи сожжённого и  города, да ещё и чудо явления родника, – это была настоящая Божья милость, знак того, что Богородица не оставила народ Свой без Своего попечения, обетование возрождения жизни в опустошённых татарским нашествием землях.

Первое же документальное свидетельство о Коренной иконе относится уже к концу XV века, когда княживший в городе Рыльске князь Василий Шемяка, прослышав о чудотворном образе в отдалённой лесной часовне, повелел перенести его в Рыльск – дескать, если эта икона собирает столько паломников со всех концов Руси, то пусть все эти люди с деньгами идут в мой город.


Курская Коренная икона


Что ж, сказано – сделано. Вскоре дружинники, изъяв икону из часовни, доставили её на княжеский двор. И в тот же день Шемяка был наказан за самоуправство: за непочтение к чудотворному образу князь лишился зрения. Лишь после публичного покаяния и долгой молитвы пред чудотворным образом князь исцелился от слепоты.

Тем не менее строптивый князь никак не хотел отпускать икону от себя. По приказу князя в Рыльске заложили новую церковь – Рождества Богородицы – специально для размещения святыни. Однако присвоить икону так и не получилось: образ чудесным образом переместился  из Рыльска в старую часовенку. Если отбросить мистическую составляющую, то можно предположить, что перенесению иконы способствовали обиженные князем священники, понимавшие, что чудотворный образ, явленный как символ спасения Курской земли, должен оставаться на своём месте.

«Повесть…» открывает нам имя одного из таких священников – отец Боголюб, служивший в часовне возле чудесного родника. Его история начинается с того момента, как часовню разграбили и предали огню крымские татары. Сам священник попал в плен, а чудотворную икону безбожные татары разрубили ударом меча на две половинки и бросили в огонь.

Через несколько лет отец Боголюб был выкуплен из татарского плена. Он вернулся к сожжённой часовне и вновь стал свидетелем чуда: в корнях какого-то куста цветов священник увидел две половинки той самой пропавшей в огне пожарища чудотворной иконы Знамения Божией Матери. Более того, когда отец Боголюб сложил обе части иконы, они словно соединились друг с другом, да так, что не осталось и следа от удара мечом.

Разумеется, отец Боголюб понял это как знак свыше, что израненная и сожжённая татарскими набегами русская земля вновь воспрянет и сольётся в единое царство. И по повелению царя Фёдора Иоанновича для служения явленной иконе была основан мужской монастырь Коренная пустынь с церковью во имя Рождества Пресвятой Богородицы.

Однако новый монастырь едва ли успел развернуться. Вскоре южные окраины тогдашней России пережили ещё более страшные и разорительные набеги крымских и ногайских татар. Пустынь была вновь сожжена, и тогда икону со всеми почестями перенесли в восстановленный к тому времени город Курск.


Милостью и заступничеством Богородицы куряне и объясняли, что город смог выстоять и во времена неурожайного голода


Именно милостью и заступничеством Богородицы куряне и объясняли, что город смог выстоять и во времена неурожайного голода, и в Смуту, когда Курск попытались взять польско-литовские войска Лжедмитрия I. Четыре недели продолжалась осада Курска, поляки даже захватили Большой Острог с Рождественской церковью, где хранился чудотворный образ Богородицы. В отчаянии жители города, оборонявшие Малый Острожек, дали обет выстроить в городе храм в честь Богородицы, если, конечно, Господь смилостивится и позволит уберечься от гибели.

В итоге самозванец, удовлетворившись захватом Коренной иконы, оставил в покое Курск, и спасённые горожане начали строительство Знаменского монастыря, разместившегося на месте Малого Острожка.


Уже четыреста лет православные люди ходят крестными ходами с этой иконой, соблюдая царский указ и собирая тысячи паломников


В 1618 году всё было готово, и сам царь Михаил Фёдорович вернул в Курск похищенную самозванцем Коренную икону, повелев царским указом проводить с чудотворным образом два крестных хода в год: сначала – на 9-ю неделю после Пасхи – икону Знамения Божией Матери нужно перенести из Курска в Коренную пустынь, а осенью – вернуть её обратно, в Курск. И вот уже четыреста лет православные люди ходят крестными ходами с этой иконой, соблюдая царский указ и собирая тысячи паломников.

Правда, традиция крестных ходов прерывалась дважды. Первый раз – в 1768 году, когда местный епископ запретил носить икону в Коренную пустынь по причине недостойных споров между настоятелями и монахами Знаменского и Коренного монастырей по поводу доходов от крестного хода и Коренной ярмарки. Тогда запрет действовал 22 года: вообще в годы правления Екатерины Великой духовенство, а в особенности учёное, академическое, не очень-то одобряло все эти крестные ходы с почитанием икон, мощей и прочих «вторичных святынь», считая эти проявления народной религиозности пережитком средневекового прошлого.

Во второй раз крестный ход был отменен в 1919 году, когда епископ Курский и Обоянский Феофан, спасаясь от наступающих большевиков, лично перевёз икону за границу: сначала в Греческие Салоники, где находились лагеря интернированных белогвардейцев, затем в Вену, Мюнхен и, наконец, в Нью-Йорк, где при Знаменском соборе Архиерейского Синода была основана Новая Коренная пустынь.


Новая Коренная пустынь в Магопаке (США), где хранится икона


Но недаром Коренная икона прославилась тем, что она всегда возвращалась на место своего явления. С 1993 года в Курской области возродилась традиция крестных ходов, а в 2009 году в Коренную пустынь вернулась и сама чудотворная икона Знамения пресвятой Богородицы – правда, из США её привозят только на время осеннего крестного хода (во время весеннего крестного хода в Коренную пустынь выносят список с иконы).

* * *

Репин не зря назвал картину «Крестный ход в Курской губернии»:  крестных ходов в Курской губернии тогда проводилось много, а вот к знаменитому крестному ходу в Коренную пустынь изображённое на картине действо не имеет почти никакого отношения. За долгие годы в Курской епархии был выработан весьма сложный и красивый церемониал крестных ходов, с которым художник обошёлся достаточно вольно, выбросив или изменив всё, что,  с его точки зрения, не отвечало замыслу картины.

Итак, всё действо начиналось примерно за неделю до выноса, когда перед Знаменским собором в монастыре устанавливались «12 фонарей» в виде церковок с посеребрёнными главками (один из таких фонарей Репин и изобразил на переднем плане картины). На эти фонари можно было повесить «привес» –– табличку со специальной молитвой. Например, если у человека болела рука, он покупал привес в форме руки: считалось, что такой привес будет постоянным напоминанием Небесной канцелярии о смиренной просьбе болящего.


У крестного хода был почётный эскорт. Впереди следовал военный оркестр 123-го Козловского пехотного полка


Также у крестного хода был почётный эскорт. Впереди следовал военный оркестр 123-го Козловского пехотного полка, долгие года квартировавшего в Курске, по бокам – конный эскорт драгун из 7-го Кинбурнского полка, также дислоцированного в городе.

Но, видимо, Репин посчитал военный караул неуместным, и бравые кавалеристы в расшитых золотом и серебром красно-чёрных мундирах исчезли с полотна, уступив место полицейскому конвою: видимо, чтобы лишний раз подчеркнуть полицейский характер государства. Кстати, полицейских на картине вовсе не так много, как это может показаться на первый взгляд, – всего четыре человека. Становой пристав, идущий рядом с иконой, его помощник и два урядника. Основные же задачи по поддержанию порядка были возложены на пеших и конных «добровольных дружинников» (это выборные должностные лица сельских обществ, которые были вооружены дубинками и носили на груди медную бляху с имперским орлом и надписью «Полицейский сотский», то есть член сотни добровольных помощников полиции). Оцените это «полицейское государство»: на 2 500 человек сельского населения приходился лишь один штатный чин полиции!


Но самое главное – с картины куда-то исчезло всё духовенство!


Вместе с драгунами исчезли и другие важные детали: например, знаки ремесленных цехов Курска, которые несли следом за иконой. Исчезли и представители обеспеченного мастерового сословия, уступив своё место каким-то немытым крестьянам в потёртых зипунах и лаптях.

Но самое главное – с картины куда-то исчезло всё духовенство!

По церемониалу крестного хода священную икону из Знаменского монастыря после Божественной литургии выносил сам Курский епископ. На Красной площади, располагавшейся прямо у ворот монастыря, под пение и звон колоколов владыка благословлял иконой город на все четыре стороны, а затем передавал святыню губернатору, который в сопровождении губернского предводителя дворянства, городского головы, председателя земской управы, а также всей монастырской братии выносил икону за пределы города.


Крестный ход в Курске. 25 сентября 2018 года 
Фото: Wikimedia Commons / Newinho


От Курска до Коренной пустыни – всего 26 километров, и весь этот путь икону несли четверо уездных благочинных, отвечавших за свой участок. Каждого из благочинных сопровождали по 6 священников и 10 диаконов, которые плотным строем окружали икону. За ними держались монашествующие, хор певчих в малиновых кафтанах и два ряда священников в праздничных пасхальных ризах. И лишь потом следовали депутации от дворянства и купечества.

На картине же Репина мы видим всего четырёх священнослужителей: впереди иконы идёт какой-то дьякон в расшитых золотом ризах да трое священнослужителей, бредущие за спинами губернских чиновников в общей толпе.

Икону же и вовсе несёт какая-то мадам в шелках и бантах – возможно, супруга какого-то важного чиновника, которую охраняет высокий сотский с дубинкой.

Впрочем, все эти детали на картине Репина ушли куда-то на второй-третий планы. На первый же план вышли совсем неожиданные люди: молодой калека-горбун с костылём и сельский сотский с дубиной, пытающийся преградить путь калеке к «приличной публике».

– Куды прёшь, зараза! Зашибу!


Все его мысли сейчас были обращены к тому, чтобы правдами и неправдами прорваться к чудотворной иконе


Но Алёшка-горбун, словно не обращая внимания на предупредительный взмах дубинкой, только сильнее побежал вперед, ловко орудуя костылем: все его мысли сейчас были обращены к тому, чтобы правдами и неправдами прорваться к чудотворной иконе и хотя бы на мгновение прикоснуться к Матушке Богородице.

А там будь что будет!

Пусть его полицейские держиморды бьют смертным боем, пусть хоть забьют насмерть в придорожной канаве как пса шелудивого, потому что не жалко горбуну своей распроклятой жизни, не жалко ни капельки. Но лишь бы на мгновение коснуться лика Пресветлой Матушки! Потому что верил Алешка, что не оставит Матушка его в беде, не откажет немощному калеке и снизойдёт до его просьбицы малой…

Только бы дотронуться до лика Матушки, хоть кончиком пальца!..

…В архивах Репина было найдено до десятка эскизов портрета мальчика-горбуна, которого Репин встретил на станции Хотьково близ усадьбы Абрамцево. Никого больше из героев полотна он не выписывал с такой тщательностью и никому не придавал такого значения, как этому юному калеке.


Художник изобразил перед нами подлинно народную церковь – многомиллионную, тяжёлую и неповоротливую


Что же хотел Репин, удалив с полотна всех священников и выдвинув вперед горбуна?


Илья Репин. Эскизы


Ответ очевиден: художник изобразил перед нами подлинно народную церковь – многомиллионную, тяжёлую и неповоротливую, тёмную и своенравную, превыше всего почитающую пышные обряды и самые несусветные суеверия. Церковь, объединяющую нищих и господ, которые никак не могут и не хотят объединиться в вере, но тем не менее идут вместе одной пыльной дорогой, волоча за собой свои старые конфликты. Церковь, не желающую знать ни западников, ни славянофилов – никого и ничего, включая даже собственное духовенство, уже совершенно ненужное для религиозной жизни народа. Духовенство, надо сказать, платило своей пастве такой же монетой.

Репин попал в самую точку: в конце позапрошлого века церкви уже не нужны были пастыри – напротив, уже сама паства волокла за собой немногочисленных пастухов к финальной черте…

* * *

Критики и петербургская публика приняла новое полотно Репина на ура, либеральные газеты, захлёбываясь от восторга, короновали Репина «главнейшим из всех российских живописцев».

Консервативная же печать, напротив, призывала запретить полотно к публичному показу. Один из журналистов писал: «Эта саженая карикатура Крестного хода, это насмешка над сюжетом. В главных своих фигурах есть лишь одно обличение, несправедливое, сильное, преувеличенное. Нет, это не беспристрастное изображение русской жизни, а изобличение взглядов художника на эту жизнь».


Именно «Крестный ход» превратил отвергнутого светом «художника одной картины» во властелина умов всей петербуржской «тусовки»


Работа над картиной измучила Репина, но именно «Крестный ход» превратил отвергнутого светом «художника одной картины» во властелина умов всей петербуржской «тусовки».

Впрочем, не обошлось, как говорится, и без побочных эффектов.

Певец простого народа превратился в циничного обличителя собственного народа, воспевавшего террористов-народовольцев и охотно работавшего по заказам Царского двора.

Тонкий иконописец стал ядовитым, а местами и глумливым карикатуристом.


Илья Репин. Автопортрет

* * *

К Богу Илья Ефимович вернулся уже после большевистского переворота  1917 года, который он встретил в Финляндии – в поселке Куоккала (сейчас – Репино), где художник выстроил себе роскошную усадьбу «Пенаты».

Большевики звали его обратно, обещая вернуть квартиру в Ленинграде, реквизированные деньги и ценности. Более того – обещали назначить  приличную пенсию как «наркому». Его бывший ученик Иосиф Бродский писал: «Могу Вас заверить, что о Вашей старости будет заботиться советское правительство, которое может по достоинству оценить Ваши заслуги и которое любит Вас».


Дом в усадьбе «Пенаты»


Но Репин отказался от переезда в государство воинствующего безбожия. Каждый день он работал в «Пенатах» над картинами на библейские сюжеты: на своей последней прижизненной выставке 1927 года в Хельсинки, как вспоминают очевидцы, был представлен целый Евангельский цикл: «Утро Воскресения», «Неверие Фомы», «Отречение Святого Петра», «Отрок Христос в храме», «Христос в пустыне», «Голгофа».


– Церковь есть великое знамя народа, и никто никогда не соберёт так народ, как церковь


Одному из своих немногочисленных друзей он писал: «Когда наша церковь отлучила Льва Толстого, я дал слово не переступать порога церкви, но когда чернь грабительски стала у власти и, расходившись, стала глумиться над всеми святынями народа, оскверняя церкви, я пошёл в церковь… И теперь нахожу, что церковь есть великое знамя народа, и никто никогда не соберёт так народ, как церковь».

Автор
Владимир Тихомиров
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе