Рисунок: Константин Батынков
STEM-образование (Science, Technology, Engineering, Math, соответствует нашему термину «образование по естественно-научным и техническим специальностям») сегодня оказалось одной из самых горячих тем в мировой университетской повестке дня. Во многих промышленно развитых странах полным ходом идет разработка долгосрочных национальных стратегий в этой сфере (подробнее см. «Час рачительных технократов», «Эксперт» № 3 за 2014 год).
Серьезно озаботилась этой темой и наша власть: эффективная подготовка технарей признана одной из главных задач на ближайшее десятилетие в различных стратегиях и программах. Реформаторский мейнстрим — максимально быстрое копирование успешных зарубежных, прежде всего американских, образцов. Однако часто это происходит формально, без учета деталей и контекста организации университетского процесса в тех же США и с игнорированием собственной специфики и традиций. Прежде чем заимствовать общие контуры американской или европейской схемы, неплохо бы спуститься на «микроуровень», и отличную возможность для этого предоставляет многолетний опыт наших профессоров, которые одновременно работают в обеих образовательных системах.
Предлагаемая вашему вниманию статья российско-американского профессора физики Виктора Хеннера детализирует тезисы его предыдущей публикации (см. «Зачем Америке столько физиков», «Эксперт» № 39 за 2013 год), в которой он описал возможные шаги в рамках уже внедренной двухступенчатой образовательной системы, чтобы от имитации западной она пришла к работающей на пользу нашим студентам и университетам. Теперь автор пытается объяснить, почему научные исследования в американских университетах эффективны, что стоит перенять, как заинтересовать их в сотрудничестве без излишнего разбрасывания денег, которым часто занимаются наши чиновники, и формулирует семь первоочередных, на его взгляд, задач для российского STEM-образования.
Замкнутость и самовоспроизводимость большинства научных коллективов — одно из главных препятствий для развития науки в России. За редчайшими исключениями новый работник заканчивает аспирантуру в той же самой группе, в какой начинал, и не привносит ничего существенно нового в ее работу. В прошлом, когда в науку приходило намного больше людей, на исследовательские кафедры нанимали самых незаурядных, и такая система «школ» работала. При этом лучшие времена в университетах часто были связаны с приглашенными учеными. Не так сейчас. Уже лет двадцать пять (огромный срок!) ничего подобного нет — в университетах не было ресурсов, а ученому легче перебраться за границу, чем в другой город в России. И в университетах к этому привыкли, «чужих» уже не хотят.
В американских университетах практически исключено принятие на преподавательскую работу выпускника своей PhD-программы, каждый вновь пришедший привносит опыт, приобретенный в других местах, и такая миграция — одна из основ научных связей между университетами. На преподавательское место обычно претендует 50–100 человек, после защиты диссертации уже проработавших в качестве постдоков в известных исследовательских группах. Обычно им за тридцать, они много опытнее, чем наши вчерашние аспиранты.
Более высокая энергетика в американских университетах очевидна. Научные группы кажутся существенно больше, чем у нас, за счет того, что полноправными участниками проектов являются graduate students, каждый стоит кафедре десятки тысяч долларов в год, и на все эти деньги их и используют. Покидая университет, они уже полностью готовы к самостоятельной работе. Другое важнейшее отличие в том, что все преподаватели, от только что нанятых assistant professor до full professor, на равных правах вовлечены в управление кафедрой через несколько комитетов. Например, planning committee предлагает область, в которой стоит открыть вакансии; personal committee выносит заключение об эффективности работы каждого преподавателя в течение года, от чего зависит повышение зарплаты. Преподаватель, не работающий на благо кафедры или университета, не получит постоянной работы, а потом повышения. В такой системе самоуправления состав комитетов меняется с общего согласия, но эта среда вовсе не всегда дружелюбна, часто она достаточно агрессивна.
При многих недостатках эта система запрограммирована на развитие, у нас нет ее аналога. У нас всеми текущими проблемами занимаются заведующие кафедрами и небольшое число людей в деканате, управление неизбежно становится персонифицированным, и руководители, работающие в этом качестве десятилетиями, для нас норма. При этом проблемы развития остаются в стороне. За пятнадцать лет, что я провел в американском Department of Physics (американские университеты состоят из школ, внутри них кафедры — departments), было три заведующих, сама кафедра обновилась наполовину, появились направления, которых не было еще десять лет назад. За эти же годы в знакомых мне российских университетах и академических институтах все заведующие остались на месте, почти все новые сотрудники их бывшие аспиранты.
Университеты, частично финансируемые штатом, координируют свои планы с комитетом по высшему образованию. Например, в моем университете штат вложился в проект междисциплинарного Института новых материалов стоимостью примерно 50 млн долларов, но отказывал в софинансировании ряда PhD-program, параллельные которым существуют в других университетах штата. Так и у нас необходима реальная координация работы университетов, целесообразно было бы создать при министерстве науки в регионе центр с финансовыми рычагами (под руководством институтов РАН, где они есть, — это будет их настоящее лидерское участие в университетской науке), создать межфакультетские и межуниверситетские центры с общим оборудованием.
Вообще, большие американские университеты — гордость штата, города, вокруг них выстроена культурная, госпитальная, информационная, спортивная жизнь, они крупные работодатели с миллиардными бюджетами. Унижать университет, относиться к нему свысока — невозможная вещь для политиков, для медиа. У нас хамское манипулирование университетами неизбежно снижает их престиж, отворачивает от пожертвований.
Как заманить адъюнкта
Основная угроза для факультетов не возраст людей (сейчас еще довольно много сильных 40–60-летних ученых и компетентных преподавателей), а заполнение вакансий фактически без конкурса, что закладывает основную бомбу под будущий уровень преподавания и исследований. Выход в этой ситуации только один: привлекать в качестве adjunct professors сильных российских и зарубежных исследователей. Есть ученые, готовые интенсивно работать у нас в течение нескольких недель в семестр, вести часть большого курса или спецкурс, продолжать работать со студентами онлайн. Например, в американских университетах семестры короткие, декабрь и май обычно принадлежат преподавателю. Некоторые могут приезжать на большие сроки во время своих sabbaticals (раз в шесть лет профессор имеет право на оплачиваемый год без преподавания). О расходах: опыт показывает, что оплата дороги, гостиницы и гонорар 1000 долларов за неделю напряженного труда профессоров STEM устраивает — для тех, кто заинтересован в сотрудничестве, гонорар не самая существенная вещь.
Года два назад я предложил создать центр, помогающий университетам Перми с краткосрочными приглашениями нужных им специалистов. Была идея иметь общий фонд, финансируемый Пермским краем, собирать заявки университетов и всю работу приглашенных людей (не менее четырех лекций за визит плюс консультации, публичная лекция для широкой публики) «обобществить». Еще одной задачей должна была стать организация стажировок молодых ученых. Губернатор идею поддержал, но потом конкретные решения принимали уже без ученых и, как и в министерстве наверху, все пошло по пути, более удобному для отчетности и, естественно, многократно более затратному, на выходе лишившему смысла всю затею. Поэтому в нашем университете ректор предложил открыть Центр образовательных и научных обменов, который за два года принял более тридцати ученых, видео-записи их лекций находятся на сайте www.psu.ru.
STEM-стажировки за границей
Это ключевой элемент в обновлении исследований в университетах. Кого посылать, на какой срок, где стажироваться, сколько это может стоить?
Ответ на первый вопрос ясен: только молодых (аспиранты или недавно защитившиеся), кто готов идти в новые перспективные исследования. Семестр — достаточный срок для освоения новых навыков, адаптации к новой научной среде. Куда? Если есть тысяч семьдесят долларов на человека, то можно в Гарвард, MIT или Стэнфорд (складывается впечатление, что в России других американских университетов не знают, ну, может, еще два-три, — для ознакомления привожу список 108 университетов: en.wikipedia.org с самой высокой научной активностью). Суперуниверситеты не делают исключений и принимают только на учебную программу (с лекциями, экзаменами и т. д.) с полной оплатой. В них множество сильнейших направлений, лучшие студенты, диплом открывает почти любые карьерные возможности, но, чтобы был прок, там нужно провести годы и потратить пару сотен тысяч долларов. Для стажера все это умозрительно, за короткое время можно только вникнуть в возможности своей лаборатории.
Во многих исследовательских университетах мира есть хоть один институт, где работают в полном смысле на переднем крае исследований, и во многих есть люди из нашей научной диаспоры. Чаще всего деканаты наших университетов даже списков коллег-соотечественников за границей не имеют, не приглашают с семинарами, когда те приезжают. Это не случайно — это позиция.
Российский аспирант изучает установку, на которой будет проходить стажировку в Луисвилле
Фото предоставлено Виктором Хеннером
Простая и неприятная правда: если даже треть бакалавров пойдет в магистратуру, то ни один факультет среднего по размерам российского университета не будет в состоянии обеспечить их полноценными исследовательскими темами, для этого нужны ученые извне. Надо возобновить связи с коллегами, работающими в зарубежных университетах, и, если человек заинтересован (есть разные), пригласить, оплатив расходы, предложить совместное научное руководство студентами. Затем попросить исследовать в своем университете возможность принять стажеров либо бесплатно, либо за малую оплату, либо с помощью своего гранта. Если университет требует зачисления стажеров на учебную программу и, соответственно, платить full tuition, нужно отказываться. Сейчас более насущны относительно короткие стажировки непосредственно в лабораториях.
Для нас естественным партнером стал Университет Луисвилля (из списка университетов с самой высокой научной активностью, бюджет 1,5 млрд долларов), русские студенты на их STEM-специальностях уже есть, репутация у них хорошая. Университет назначил символические 200 долларов с человека за техподдержку, 500 долларов за студента мы заплатили непосредственным руководителям стажеров — это все расходы (кроме перелета и жилья). У руководителей стажировки (их заинтересованность состоит в получении в свою группу грамотного человека практически без расходов) индекс цитирования за тридцать, статьи в самых известных журналах, таких как Science. Институт новых материалов, где проходила стажировка, создан недавно как междисциплинарный, там вместе работают химики, физики, технологи, биологи. В нем собрано в общее пользование первоклассное оборудование разных групп, практически все оно было доступно во время стажировки — записывайся на свободное время и работай. Кстати, такая доступность оборудования вовсе не характерна для известнейших университетов. Поразительно, что уже через несколько недель наши физики, химики и биологи работали вместе сразу над несколькими проектами, на любых приборах. Не надо было придумывать «междисциплинарные проекты», они естественным образом появлялись в правильной среде. Еженедельно проводились мини-конференции с отчетом каждого о работе за неделю, люди разных специальностей понимали друг друга так, как будто у них одинаковое образование.
Чтобы стажировки не стали одноразовой акцией (в этом случае принимающий университет быстро потеряет интерес к проекту, на самом деле очень трудоемкому), нужно иметь непрерывное финансирование — а таковое может быть только централизованным и даваться университетам, которые заявят конкретные программы. Необходимы массовые недорогие стажировки для магистров со средним баллом не менее 4,5 на приоритетных специальностях. Стажироваться предпочтительно у тех, с кем уже есть какое-то сотрудничество, иначе результата не будет — стажерам нужно иметь место, где их ждут по возвращении. Важно удержать прошедших стажировку людей, предусмотрев для них научные стипендии при условии продолжения работы в своем университете. Договор со стажером должен предусматривать возврат денег, если он не проработает в России три года после стажировки. Часть из сотен миллионов рублей, которые Министерство образования предполагает выделять на стажировки за границей, должна быть использована для научных стажировок. Для сравнения: в Бразилии принята Brazil Scientific Mobility Program, в рамках которой 100 тыс. студентов STEM смогут в течение года учиться за границей, финансирование настолько значительное, что могут быть выбраны лучше университеты мира. Поиск университетов, договоры с ними, кураторство над студентами разумно было поручено не чиновникам, а бразильским ученым, работающим в США (как мне сказали американо-бразильские коллеги, для этого была создана и финансируется очень энергично действующая ассоциация).
Луисвилльский университет проходит по разряду провинциальных, однако в другой стране он был бы в верхушке рейтингов
Фото: Fotobank
Безумие сверхконцентрации
Мы же пошли по пути создания Сколково и продвижения нескольких крупнейших университетов. В Америке, как я уже отметил, примерно сто университетов характеризуются высочайшей научной активностью. Нашим исследовательским университетам имеет смысл бороться за попадание в похожий список — это был бы настоящий гамбургский счет, а за популярные рейтинги глупо бороться, имея бюджет в десятки раз меньше, чем у рядового американского университета. Многие из них пробились в этот список недавно, но это занимает десять лет и более, требует стратегического подхода, выбора приоритетов.
Как пример упомяну программу Bucks for Brains в моем университете. Штат вложил в программу примерно 200 млн долларов, которые, в частности, позволили пригласить на постоянную работу светил иммунологии из Питсбурга и Гарварда, а они в свою очередь рекрутировали несколько десятков ученых из разных научных центров. Результатом были первые в мире пересадки рук, вторые в мире имплантации искусственных сердец. Когда цели понятны, легче привлечь деньги из различных источников: так, частных пожертвований на программу Bucks for Brains было более 150 млн, появились примерно 150 endowed faculties (профессорских позиций, финансируемых из частных источников), получено федеральных грантов более чем на 200 млн, общий экономический эффект программы составил примерно 500 млн долларов.
Нашим средним университетам такая конкретизация планов в нескольких программах (но затрагивающих не одну научную группу, как в мегагрантах, а существенную часть факультета) поможет стать в ряд лидеров на некоторых направлениях. Безумие концентрировать науку всего в нескольких местах — это приведет к интеллектуальному запустению в стране. Каждый регион должен иметь достойный, заметный в стране университет.
Для подъема исследований во всех крупных региональных, в первую очередь исследовательских, университетах критически необходимо сотрудничество с иностранными лабораториями. Это требует ресурсов, но совсем не недоступных. Из 35 млрд рублей, которые собираются выделить на повышение престижа нескольких вузов, из сотен миллионов на стажировки за границей было бы правильно часть зарезервировать за STEM-направлениями исследовательских университетов (начать с них, раз такой список уже есть) примерно в равных долях, но не выделять деньги, пока там не будут предложены конкретные программы в паре с определенными лабораториями зарубежных университетов. Не следует обозначать конечный срок предоставления таких программ университетами, пусть это будет и год, и два — деньги зарезервированы. Никакой гонки, как с мегагрантами, быть не должно. Тогда опрашивали всех ученых с именем, кого только знали, лишь бы успеть с заявкой, не одно направление, так другое. Само объявление программы, о которой я говорю, вынудит университеты сформулировать план вывода одного или нескольких направлений на уровень мировых лидеров. В большинстве университетов такие планы не смогут сформировать самостоятельно, им будет чрезвычайно важна помощь научной диаспоры в оценке потенциала факультетов, поиске партнеров, экспертов для анализа предложенной программы, ее стоимости.
Часть финансирования должна быть направлена партнерской лаборатории, но за ясно прописанные ее обязательства: стажировки в ней наших ученых и студентов; перенос части исследований в российский университет; должна быть указана продолжительность работы их профессоров и аспирантов (последние могут собрать установки и запустить работу на них лучше, чем профессора) в российском университете. Горизонт у программ должен быть не менее пяти лет.
Сколько платить иностранным коллегам
Невероятные деньги, отданные MIT за сотрудничество со Сколково, — результат некомпетентности. Я уверен, в MIT не могли запросить 300 млн долларов (эта цифра фигурирует в печати, ее не опровергали), им дали понять, что плата может быть любой. Мне все непонятно в этой истории. Зачем вообще потребовалось платить MIT в целом, не только конкретным людям и лабораториям (разрешение ученому от университета на работу по совместительству не требуется, а свою учебную нагрузку профессор может «выкупить» за счет гранта). Наверное, люди, далекие от университетов, оказавшись у руля этого проекта и будучи ограничены во времени, смогли пойти только по пути подписания договора с руководством MIT и полностью положиться на партнеров. Это путь, возможный для страны третьего мира, не для нас. Нормальным было бы начать «снизу», с сотрудничества между учеными и подразделениями, стоило бы посмотреть, что получается, что действительно нужно, а потом принимать решения.
Мое общее соображение по оплате такое: если человек сохраняет зарплату в своем университете, то заплатить до 50% от нее совершенно достаточно. Обычной в больших университетах на STEM является зарплата 100–150 тыс. в год. В школах, на которые ориентировано Сколково, примерно на треть больше. После налогов и разных обязательных выплат остается примерно 60%. Поэтому дополнительные «чистые» 50 тыс. долларов в год для американского профессора очень существенные деньги. Плюс оплата перелетов (университетская гостиница должна быть бесплатной), компенсация возможных потерь в своем университете, то есть на круг, если человек существенно вовлечен в работу, получается тысяч 70–100 в год. Если так рекрутировать человек тридцать — это 3 млн долларов. Одному или нескольким координаторам проекта можно было бы платить зарплату, равную той, что они получают в MIT. Даже если нескольким известнейшим людям платить втрое, все равно не наберется и четырех миллионов. Пусть еще по миллиону каждому партнерскому факультету, чтобы он принимал российских коллег и отправлял в Сколково своих аспирантов, — все равно для MIT не видно более 10 млн долларов в год.
Полная трансплантация искуственного сердца — гордость Луисвилльского университета
Фото: ЕРА
Семь тезисов для программы
Я представляю, что мог бы делать для продолжения дискуссии в Америке, будь мои предложения опубликованы в известном журнале. Например, отправил бы ссылку на статью секретарям научных сообществ для помещения в новостях, попросил бы лоббистского содействия конгрессменов от штата.
В наших реалиях непонятно, что делать, нет традиции публичных обсуждений, механизмов продвижения мнений. Даже замечательные статьи и выступления великого Арнольда о деградации образования заметили только ученые. Очень интересные интервью с учеными (В. Рубаков, В. Захаров, А. Старинец, А. Вершик — на Полит.ру, С. Рукшин — в Газете.ру) появились за последнее время, но на них тоже нет реакции ни политиков, ни научного сообщества. Как донести до власть имущих, что дело совсем плохо, что реформы, ориентированные на школы бизнеса и управления и поразительным образом примененные для научных и инженерных специальностей, несмотря на колоссальные потраченные деньги, только продлевают катастрофу долгих предшествующих лет? Ответа нет, но все же сформулируем еще раз (по итогам двух статей) тезисы для возможной программы развития STEM-образования в России.
1. Объединение факультетов в школы. Ввести на них единое поступление, дальнейший переход на те или иные специальности — не раньше чем через год по конкурсу текущих оценок. Разрешить хорошо успевающим студентам свободное «перемещение» по университету, помочь им с индивидуальным планом.
2. Ввести летний семестр для желающих. Это позволит получить степень быстрее, взять классы, необходимые для смены специальности в бакалавриате, летние классы можно сделать умеренно платными, в это время легче привлечь иностранных студентов.
3. Самоуправление на кафедрах, должности заведующих кафедрами, лабораториями, декана должны быть обыденными, ротируемыми, на них люди должны приходить с определенными планами и покидать через один срок, реже через два. Единственные, кому желательно быть у руководства долго (из-за большого горизонта планирования, сложности и важности работы), — люди в ректорате и деканы школ (не факультетов).
4. Нужны ученые извне, особенно на должности заведующих кафедрами и деканов. Необходимо также много adjunct professors — российских, зарубежных, с правом голоса в определении направлений развития кафедр.
5. Стажировки, массовые и недорогие, до года, с предоставлением работы по возвращении. Для определения места стажировки важно не имя университета, а уровень принимающей лаборатории — подтверждать выбор места для конкретной заявки должен центр, состоящий из ученых диаспоры.
6. Федеральное финансирование не менее одной комплексной программы для каждого исследовательского университета, сформированной для одного факультета в целом или нескольких факультетов, в сотрудничестве с зарубежным университетом. Программа должна быть одобрена все тем же центром из ученых диаспоры.
7. Наконец, как можно скорее должна быть создана комиссия для выработки политики в области STEM, ее предложения должны быть рассмотрены в университетах. Существенную часть комиссии должны составить иностранные ученые и научная диаспора.
Хеннер Виктор, профессор кафедры теоретической физики Пермского университета, профессор кафедры физики Университета Луисвилля (США)
Эксперт