«Когда прошлое не стало прошлым»: как формируется психологическая травма

О какой бы психологической проблеме ни шла речь, зачастую она так или иначе касается либо внутреннего конфликта, либо травмы.
Обложка: Рене Магритт, «Память», 1957


Но что такое психологическая травма? Как она формируется, из чего складывается и насколько влияет на наши отношения с окружающими? И, наконец, почему мы бессознательно повторяем в своей жизни и проигрываем в разных формах травматичный опыт? Рассказывает психолог Анастасия Зверко.


«Узор травы определяет контуры «будущих костров». … «узор травм определяет узор будущего».
Аркадий Драгомощенко, «Китайское солнце»


Психологическая травма – сложное явление, касающееся многих сфер человеческой личности (психологической, физической и сексуальной зрелости, памяти, либидо, детства, взрослости, аффекта, реакции, удовольствия, боли, насилия, фрустрации, принятия и непринятия, любви, страха), а также некоторых философских категорий, таких, например, как интерсубъективность и темпоральность, вопросы жизни и конечности бытия.

В литературе можно найти много определений психотравмы. Одним из самых наглядных, понятных и, как ни странно, лаконичных, видится определение американского психоаналитика, Роберта Столороу


«Травма – переживание непереносимого аффекта».


Данное определение поможет нам приблизиться к пониманию сути изучаемого феномена.

Обратимся к его слагаемым, начав со слова «​аффект».

Многим знаком данный термин из российского уголовного законодательства (Убийство, совершенное в состоянии аффекта — ст. 107 УК РФ). Не претендующий на лиричность и красоту изложения, уголовный закон определяет аффект как «состояние внезапно возникшего сильного душевного волнения …», что предельно близко к переводу этого слова с латинского на русский язык:


affectus (лат.) – душевное волнение, страсть


Кроме того, в этом значении определение совпадает с одной из трактовок понятия в психологии: «Аффект — сильное и короткое проявление эмоции, связанное с неожиданным и резким изменением жизненно важных обстоятельств» ⓘ
Цит. по Жмуров В.А. Психопатология. Часть I. Издат-во Иркутского Университета., 1994.

Важно, что речь идет не просто о чувстве или эмоции, а об эмоциональном процессе, характеризующемся кратковременностью и высокой интенсивностью переживаний. Однако и этого недостаточно: не каждый аффект становится фундаментом психологической травмы.

Непереносимость — второе слагаемое из определения психотравмы Роберта Столороу.

Непереносимость — невозможность вынести, перенести, справиться, повлиять. Словно речь идет о тяжкой ноше или сильной боли. Боль так сильна, что требуется обезболивающее. Ноша так тяжела, что в одиночку не донести.

Непереносимость — это реакция, свойство, качество, следствие некоего воздействия. Можно привести аналогию с физической травмой, например, переломом. Повреждена костная ткань, больно наступать на ногу, невозможно идти.

Наш организм, как и психика, так запрограммирован, что имеет свойство к самоисцелению. Сломанная кость худо-бедно, но срастется. Также и психика будет стараться залечить последствия непереносимого аффекта, но с помощью иных инструментов. Отталкиваясь от этой аналогии можно сказать, что непролеченная психотравма похожа на неправильно сросшийся перелом — ok, возможно, человек не лишится возможности ходить, но будет испытывать боль и неудобство при ходьбе. Так же и в ситуации с травмой — психологический «перелом» срастется, но будет причинять боль и неудобство при проживании человеком своей жизни.

Однако в приведенном примере остается нераскрытым важный компонент — то, что предшествует непереносимости. Можно округлить его до слова «событие». Событие, порождающее непереносимый аффект.

Американский психоаналитик Дональд Калшед описывает непереносимость следующим образом:

«(В результате некоего события) На человека обрушивается такой объем впечатлений, который значительно превышает нашу способность к осознанному переживанию».

Мы плавно подошли к третьему слагаемому из определения Столороу — «переживание».

Здесь речь идет не о существительном, а именно о глаголе. Переживание как процесс, так как психические процессы характеризуются своей непрерывностью, бесперебойностью. Переживая, психика пытается залечить то, что болит, залатать там, где есть брешь. Нам так важно понимание переживания именно как процесса, поскольку переживание и есть суть работы механизма психологической травмы, подобно тому, как существует механизм работы горя. Однако, в отличие от механизма работы горя, механизм работы психологической травмы более причудлив, абсурден и неуправляем. Эта странность может проявляться в том, что человек как бы абсолютно случайно, не желая того и не прилагая волевых усилий, невольно начинает попадать в ситуации, имеющие прямое отношение к его травме.

«Я удивляюсь тому, как часто некрофил встречает смерть, пьяница – бутылку, игрок – карты»ⓘ
Габриэль Витткоп, «Некрофил»
.

Тем не менее, ровно как и работа горевания, работа психотравмы выполняет ту же задачу — защищает личность и его психику, помогая справиться с невыносимым.

 

Что делает боль травмой?

Не каждый фрагмент болезненного человеческого опыта, о котором говорилось выше, становится психотравмой.

Роберт Столороу пишет о том, что боль становится травмой ввиду отсутствия «эмоционального приюта», то есть ввиду отсутствия определенного интерсубъективного контекста, в рамках которого переживания могут быть удержаны и интегрированы.

Под эмоциональным приютом Столороу имеет в виду наличие отношений, дающих возможность выразить эти переживания через речь, язык, возможность их вербально озвучить, проговорить, прожить через речь, получить понимание, принятие, поддержку, помощь. Под термином «интерсубъективный» как раз и имеется в виду присутствие другого человека (или других), в ситуации психотравмы — присутствие особого рода, где травмированный человек будет принят, услышан, где сможет получить заботу и поддержку.

Чтобы лучше понять идею Столороу, обратимся к понятию интерсубъективности, а также одной из популярных теорий развития личности.

Начнем с теории объектных отношений — это одна из основных психоаналитических концепций развития личности.

Согласно этой теории, существует некое ядро, которое формируется в психике ребенка в зависимости от информации, которую он получает (интроецирует) от воспитывающего его взрослого.

В определенном смысле эта идея совпадает с концепцией интерсубъективности немецкого философа Эдмунда Гуссерля, где человек уже в момент рождения попадает во взаимоотношения с людьми, и вся его дальнейшая жизнь не может быть отделена от мира Других. Он не может существовать как «голый» субъект, что наглядно видно на примере ранних лет жизни ребенка: ребенок не может сам о себе позаботиться, в отсутствие необходимого для удовлетворения его витальных потребностей интерсубъективного контекста он просто не выживет, умрет. Человеку жизненно необходимо присутствие другого человека.

В самом раннем возрасте ребенок чувствует, переживает, испытывает потребности, но пока ничего об этом не знает​. Он изучает себя и свои потребности через обратную связь от воспитывающих взрослых, которые эти потребности удовлетворяют. Ребенок может испытывать чувство голода, но не знать, что это такое. Узнает он об этом с помощью родителей, которые его покормят, на смену фрустрации придет чувство удовлетворения. Через такие, казалось бы, простые вещи человек учится узнавать себя, и это становится возможным только при наличии конгруэнтной (соответствующей) его потребностям обратной связи от мира (читай — от воспитывающих взрослых).

Но потребности ребенка выходят далеко за рамки витальных (жизненно-необходимых — еды и сна). Воспитывающие взрослые также удовлетворяют его эмоциональные и психические потребности. Всем известны примеры, когда мама или папа начинают разговаривать с малышом на его детском, практически бессловесном языке — это наглядный пример эмоциональной сонастройки. Это то, в чем нуждается ребенок, через что он узнает себя, знакомится со своими чувствами. С помощью чувств ребенок учится реагировать на различные стимулы, находящиеся внутри него и снаружи, что становится залогом его физической и психологической безопасности.

Эмоциональные возможности ребенка и взрослого различны. То, что не представляет психологической опасности для взрослого, может быть критически небезопасным для ребенка. Условному взрослому детская душевная боль может казаться ничтожной или незначительной по сравнению с болью взрослых. Но именно для того, чтобы эта боль проживалась, а не консервировалась, взрослому очень важно не обесценивать ее («да что ты плачешь, ты еще жизни не видел, а рыдаешь так, как будто у тебя горе»). Важно, чтобы взрослый признавал правду детского опыта и разделял это переживание вместе с ребенком. Это и есть основная характеристика интерсубъективного контекста, эмоционального приюта, о котором пишет Столороу.

С помощью этих отношений ребенок сможет узнать, насколько безопасно то, что с ним происходит. Если отклики взрослых не созвучны центральным аффективным состояниям ребенка, и такое положение дел носит устойчивый и/или интенсивный характер, возникает и развивается психологический конфликт, ставящий психологическую и физическую безопасность ребенка под угрозу. Столороу считает, что отсутствие устойчивых созвучных откликов на аффективные состояния ребенка приводит к значительным отклонениям от оптимальной интеграции аффектов, а также к склонности к диссоциации или отрицанию аффективных реакций.



Время и память

Кроме прочих, психотравма существует в плоскости времени и памяти.

Как получается, что ситуация, которая произошла с человеком, например, когда ему было четыре года, продолжает присутствовать в его жизни так, словно это случилось вчера? Как это работает?

Память — это центральное пространство, в котором разворачивается психическая жизнь человека.

Немецкий философ Мартин Хайдеггер говорит о том, что дазайн ⓘ
(Введённое Хайдегером понятие Dasein означает «бытие-в-себе» «тут-бытие»).
экзистирует, памятуя. Это означает, что человек со всей своей мультимодальностью и мультиконтекстностью бытия экзистирует — присутствует в мире особым образом, которым может присутствовать только человек и никто, кроме человека. Это становится возможным благодаря памяти.

В одной из своих ранних работ Фрейд пишет о том, что психотерапия как таковая началась с вопроса памяти. В ситуации психотравмы наша память запомнила способ, которым человек отреагировал на травмирующие обстоятельства, восприняла его как такой способ, с помощью которого человек смог выжить, уцелеть. Вместо нового действия происходит навязчивое повторение прожитого в различных модусах. Попадая в ситуации травматического регистра, человек почему-то начинает действовать и реагировать именно так, а не иначе.

Рассматривая феномен психологической травмы с точки зрения темпоральности, можно сказать, что травма — это прошлое, которое не стало прошлым. Она остается жить в далеком или не очень временном отрезке, вмешиваясь в привычный ход времени, в естественное течение жизни. Травматическое переживание с помощью бесперебойности психических процессов то и дело попадает в наше настоящее и подсвечивает наше будущее, словно луч прожектора.

Иногда психологическую травму называют «расколом времени»: в результате травмирующего события мир как бы раскалывается на до и после.

Уже упомянутый Эдмунд Гуссерль, основатель феноменологического течения философии, долгое время изучал категорию времени. Так, Гуссерль размышляет о том, что точечное «сейчас», переживание настоящего всегда имеет «толщину», то есть всегда содержит в себе как прошлое, так и будущее. Соответственно, момент «сейчас» одновременно сохраняет прошлое и предвосхищает будущее. Жизненное переживание всегда существует во всех трех измерениях времени сразу. Хайдеггер называет наше бытие «растянутостью между рождением (прошлое) и смертью (будущее)». Столороу полагает, что травма — это разрыв между единством времени, растянутостью между прошлым и будущим. Опыт травмы подобен стоп-кадру, ловушкой времени, к которому человек обречен возвращаться через «портал», открываемый ударами судьбы. Прошлое становится настоящим, а будущее, взаимообусловненное таким настоящим, теряет всякий смысл, за исключением одного — нескончаемого повторения (помним о стоп-кадре).

Это одна из самых наглядных концепций взаимообусловленности будущего, настоящего и прошлого, которая в том числе иллюстрирует знакомое многим выражение о том, что все проблемы из детства.

 

Можно ли жить и не иметь ни одной психологической травмы?

Представляется, что нет.

Существует мнение, что самая первая психологическая травма происходит у человека в момент рождения. Если представить утробу матери как такое место, где все потребности малыша удовлетворяются автоматически (безопасность, еда, сон), с этим трудно не согласиться. Пока ребенок находится в физическом и психологическом слиянии с мамой, она его обеспечивает всем необходимым. Рождение в этом смысле будет резкой переменой среды, в которой живет ребенок. Это довольно агрессивная сепарация, происходящая помимо воли и сознания ребенка.

Австрийский психоаналитик Отто Ранк посвятил один из своих фундаментальных трудов подробному разбору феномена травмы рождения. Он называет его неизбежным и самым глубоким травматическим опытом в жизни каждого человека, видит в ней важнейший элемент психического развития и источник всех страхов и неврозов.

Примеры работы психологической травмы можно увидеть в кино и литературе.

Яркий пример работы психотравмы описан в романе Владимира Набокова «Лолита». Многие знакомы с книгой или фильмами. Если попробовать абстрагироваться от колоритного содержания произведения и посмотреть на историю с точки зрения психотравмы, нам будут особенно интересны первые несколько глав романа — рассказ юного Гумберта о его первой любви, Аннабелле. Им было по 14, когда они встретились.

«Внезапно мы оказались влюбленными друг в дружку – безумно, неуклюже, бесстыдно, мучительно; я бы добавил – безнадежно, ибо наше неистовое стремление ко взаимному обладанию могло бы быть утолено только, если бы каждый из нас в самом деле впитал и усвоил каждую частицу тела и души другого».

Напряжение и страсть, разгоревшиеся между ними, требовало большего — «… между тем, мы даже не могли найти места, где бы совокупиться, как без труда находят дети трущоб», все их попытки заняться любовью претерпели неудачу из-за внешних обстоятельств: « … после одного неудавшегося ночного свидания у нее в саду единственное, что нам было разрешено, в смысле встреч, — это лежать в досягаемости взрослых, зрительной, если не слуховой, на той части пляжа, где было больше всего народу». Их желание так и не реализовалось — Аннабелла умерла от тифа.

Далее по тексту главный герой размышляет:

« … не оттуда ли, не из блеска ли того далекого лета пошла трещина через всю мою жизнь? … Я уверен все же, что волшебным и роковым образом Лолита началась с Аннабеллы. Знаю и то, что смерть Аннабеллы закрепила неудовлетворенность того бредового лета и сделалась препятствием для всякой другой любви в течение холодных лет моей юности».

Смерть любимого человека — это всегда больно, но переживаться будет по-разному, в зависимости от возраста и других внутренних и внешних обстоятельств горюющего, в этом нет никаких сомнений. В то же время автор описывает неловкие попытки героев заняться сексом, которые заканчиваются неудачей. Всем известно, что 14 лет — это расцвет «переходного возраста», «пубертатного периода», гормональный всплеск. Боль утраты, болезненный разрыв отношений, невозможность завершить начатое — все смешалось и каким-то образом поселилось в психике Гумберта. Это яркий пример формирования травмы и отсутствия «эмоционального приюта». Можно с большой долей вероятности предположить, что дальнейшая жизнь Гумберта неосознанно вращалась вокруг этого внутреннего обстоятельства.

Не менее правдоподобным примером из литературы может быть произведение Габриэль Виттикоп «Некрофил», где в том числе описано, как сильнейшее детское впечатление повлияло на всю дальнейшую жизнь главного героя (один из первых опытов познания своей сексуальности совпадает у героя с моментом смерти его матери).

Это яркие, но не исчерпывающие описания травматичного опыта. Травмой может стать отвержение, насилие, фрустрация потребностей и другие ситуации, вызывающие самую разнообразную палитру сильных, чрезмерных для ресурсов психики чувств — от страха до беззащитности. И, конечно, травма далеко не всегда формирует патологическое развитие личности, однако всегда имеет своё влияние.

Мир перестает быть безопасным, простым и понятным, пропадает базовое доверие к привычному ходу вещей. Дальнейшая жизнь может быть подчинена новым обстоятельствам, закрепившимся в психике, а человек ощущать, что его жизнь раскололась на «до» и «после».

Даже когда происходят крупные трагедии, например, теракт или крушение самолета, многие становятся невольно травмированными этим событием.

Психика не справилась, и свою боль некуда отнести — нет «эмоционального приюта». Не может быть такого, чтобы одна травма была «травмее» другой. Все зависит от внутренних возможностей человека, насколько болезненно для него оказалось происходящее, и от того, что будет потом, есть ли рядом близкий человек, который может помочь и поддержать.

Так что представление, что психологическая травма может быть связана только с насилием, эквивалентно фразе «только открытый перелом можно считать переломом!»

 

Травма всеми силами пытается себя излечить

Ровно как и костная ткань пытается зарастить перелом, но при любом неосторожном движении трещина снова расходится. Если повреждение сильнее, чем трещина, есть высокий риск, что кость неправильно срастется, и, чтобы она срослась заново нормально, придется ломать то, что есть сейчас.

Приведенные выше примеры произведений Набокова и Витткоп наглядно демонстрируют, какими окольными путями потрясения и другие болезненные обстоятельства нашего детства ищут возможности себя допрожить. Мы также знаем примеры, когда женщина, которая пережила сексуальное насилие, непроизвольно начинает попадать в такие обстоятельства, в которых насилие может повториться.

Как лечить психологическую травму?

Самый очевидный ответ, проистекающий из вопроса — психотерапией. То, что так долго просилось наружу через воспроизведение травматического опыта, обретает свою жизнь в языке. Процесс проговаривания делает нечто, живущее внутри нас, видимым другому человеку — этот процесс называется объективизацией. Можно представить его как шарик, который появился между мной и собеседником, и мы вместе его разглядываем. Бережное изучение, обсуждение, исследование этого материала помогает ослабить то, что так долго находилось в напряжении. Конечно же, развидеть то, что было увидено, невозможно, но возможно сделать так, чтобы это что-то перестало отравлять жизнь.

Возникает вопрос: почему обязательно психотерапия? Можно же и с другом поговорить.

Принося свои переживания психотерапевту, гораздо выше вероятность того, что этот человек знает, как обходиться с этим шариком, висящем в воздухе между ним и клиентом. Когда травма оживает в языке и становится видимой, здесь есть два варианта развития событий — либо травма исцеляется, либо происходит повторная травма — ретравматизация. Если обойтись с этим шариком небрежно, то можно нанести своей психике еще больший урон. Поэтому лучше соизмерять риски.


Автор
Анастасия ЗВЕРКО
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе