В конце 90?х много шума наделали эксперименты гарвардского ученого Альваро Паскуаль-Леоне, который показал, что у людей, которые учатся играть на пианино, в первые дни практики стремительно увеличивался в объеме участок моторной зоны мозга, связанный с движением пальцев рук. День за днем этот участок отбирал у соседних зон мозга все новые нейроны, причем происходило это, даже если тренировки были воображаемыми. Идея, что мысленные упражнения формируют мозг так же, как физические — мышцы, быстро распространилась среди психологов, и вскоре в моду вошли мысленные репетиции и прочий воображаемый фитнес.
Есть ли пределы у пластичности? Известно, что у детей есть периоды особой чувствительности мозга к определенным стимулам, в которые происходит запечатление (импринтинг) на всю оставшуюся жизнь. Например, человек не сможет полноценно овладеть речью, если по каким-то причинам не сделал этого до 6–7 лет, а котенок, которого держали с завязанными глазами в первый месяц жизни, уже не сможет нормально видеть. Лучше не попадаться на глаза только что вылупившемуся утенку, иначе он будет ходить за вами и пищать, полагая, что вы его мама, пока не повзрослеет. Что именно импринтируется у человека, точно неизвестно, но на всякий случай, когда у меня родился сын, я поскорее выхватил его из рук акушерки, и мы долго молча смотрели в глаза друг другу…
В новом эксперименте Альваро Паскуаль-Леоне с коллегами из MIT показал, что ранний зрительный опыт людей тоже запечатлевается в структуре мозга, которая при потере зрения уже не может радикально перестроиться. С помощью функциональной магнитно-резонансной томографии они изучали работу участка зрительной коры мозга, распознающего видимое движение (говорят, если он не работает, человек видит мир как последовательность застывших фотоснимков). Оказалось, что у слепых от рождения этот участок анализирует движение источника звука в пространстве (например, помогает почувствовать, откуда приближаются или куда удаляются шаги), а у потерявших зрение после 9 лет такой перестройки не происходит. Более точные границы возраста, критического для специализации этой зоны мозга, пока не установлены.
Этот результат иллюстрирует решающую роль раннего опыта в формировании мозга и немного огорчает меня: не очень-то приятно иметь неспособный к радикальным трансформациям мозг. Впрочем, это, конечно, не означает, что мозг взрослых людей остается неизменным. Вопрос в том, как научиться помогать полезным изменениям. Один из перспективных методов — разработка smart drugs, лекарств, стимулирующих рост нейронных связей во время обучения новым навыкам. Как тут не вспомнить обнадеживающие слова профессора Александра Каплана, интервью с которым вышло в одном из прошлых номеров «РР»: «Когда-нибудь с их помощью мы сможем менять конструкцию мозга!»
Андрей Константинов, автор «Русский репортер»
Эксперт