Вид Sapiens, возможно, скоро исчезнет

Писатель Алексей А. Шепелёв о книгах-бестселлерах Юваля Харари, незаметно наступившей технотронной эре и школьном образовании

В России выходит новая книга популярного израильского историка Юваля Ноя Харари. На днях показали интервью с автором в передаче В. Познера. Месяц назад я как раз прочёл нашумевший бестселлер «Sapiens: краткая история человечества», а теперь заинтересовался и «Краткой историей завтрашнего дня» с «21 уроком для XXI века».

Что сказать, книга действительно способна «завернуть мозг» человеку почитывающему, а то даже и читающему. Обыватель, скорее всего, будет плеваться и негодовать. Мне же, как ни странно, оказались близки многие идеи автора. И дело тут не в исторических фактах (в которых я не спец, да их-то любой историк средней руки может понахватать сколько угодно — что обычно и делается), а в самой концепции — новейшей попытке историософии, философии истории с позиций ХХI века.

Вообще «Краткую историю» я бы рекомендовал (с некоторыми оговорками, о которых чуть ниже) как учебник для наших школ и колледжей. Так же, как, например, по физике — учебники на основе или с учётом тех же бестселлеров С. Хокинга с похожими названиями «Краткая...» и «Кратчайшая история времени» или ещё более информативное изложение его взглядов Китти Фергюсон.

В одной из книг у меня есть пассаж о том, что в современной школе преподают в виде некоторых предметов нелепые, устаревшие, с научной точки зрения, знания. Допустим, если дать учебник любому учёному-специалисту, он только руками разведёт. В книге о деревне не было места объяснить, и меня сильно ругали. Теперь поясню вкратце: прежде всего речь идёт как раз о таких предметах, как история, физика (изучают всякие силы давления да трения, нет ни слова об устройстве мира; отчасти то же и в школьной астрономии), биология («Человек»), а во многом и литература (суть дела даже не в выборе произведений, а в методах преподавания, работы с текстом, изложения материала — даже биографического![1]). Конечно, мне возразят, что у нас история нашей страны и бегло мировая, а тут...

Так что же такого в «учебнике» профессора Харари? В своём трактате, я повторюсь, Харари — не столько историк, сколько сам себе философ, антрополог, социолог и даже биолог. Его подход к истории — «с высоты птичьего полёта», общецивилизационный, комплексный, но дело даже не в этом, а в том, что планетарный взгляд влиятельного мыслителя-либерала в эпоху глобализма близок к традиционалистскому. Он, например, пишет, что аграрная революция, то есть переход от собирательства к сельскому хозяйству, ничего хорошего, как всю жизнь долбилось историками, человечеству не принесла. В знакомой нам исторической интерпретации даже подсчитано, что осёдлое хозяйство сделалось в 20 с лишним раз эффективнее, чем собирательство, поэтому в столько же раз высвободилось свободного времени. Харари приводит другие данные: о том, что крестьянские «рабочие часы» гораздо увеличились. Крестьянин стал питаться и плодиться больше, но не лучше, закрепостил себя неимоверно, попав в ловушку прогресса, из коей обратного хода, увы, нет. «Не человек приручил пшеницу, — как будто совсем без иронии пишет Юваль Харари, — а пшеница человека»! Дальше вторая ловушка — промышленная революция (после неё жизнь по весьма многим параметрам также стала не лучше, а наоборот, хуже), и т. д.

Вот эти идеи мне как писателю и созвучны, только я, не владея историческим материалом, писал в новом романе о том, что испытал на своём опыте и наблюдаю в жизни знакомых и в современной действительности вообще, — об отрицательных, пагубных для человеческой природы сторонах наступившего Computerwelt’a. Пассаж об электронной почте в моём романе и в книге Харари — чуть не дословно совпадают![2] Только у Харари идёт речь об «отшельнике-луддите», который по сей день из принципа не пользуется электронной почтой, а у меня о своём опыте отрицания соцсетей и попытках общаться по емейлу, что год от года становилось всё менее продуктивно. Но суть в том, что изменяется качество общения (оно становится всё более поверхностным, как бы необязательным) обычное письмо, разговор по телефону — совсем другая ответственность автора или «абонента», совсем другая культура, другое мышление и восприятие.

На мой взгляд, революция уже произошла (Харари почему-то на этом не концентрируется), всё УЖЕ изменилось необратимо. Историк больше говорит о грядущей в ближайшие десятилетия эволюционных, космических масштабов революции, небывалые и чудовищные последствия которой, как ожидается, будут весьма наглядны. Кто сейчас не ноет о нанотехнологиях и искусственном интеллекте! Даже сам Путин признал мировым политическим приоритетом создание AI, а продвинутые интеллектуалы всех специализаций (отнюдь не фантасты [3] ) обсуждают трансгуманизм, трансгенную инженерию, технологическую сингулярность и т. д. Раньше, в наши ещё школьные годы (чудесные лишь телевизором и проводным телефоном), это именовалось грядущим неизвестно когда «информационным обществом», в универе — «технотронной эрой». По-моему, мы толком и не заметили, что сейчас — вот же они: при входе в подъезд лампочка сама включается! (ой, это не то). Годовалый карапуз со смартфоном играется — именно то! Но антропологический кризис (о нем-то я в основном и пишу) — это ещё цветочки, по крайней мере, «антропо». То же, что последует дальше, по Харари, не просто очередная убыстренная НТР — в итоге так ожидаемого многими технологического взрыва весьма скоро на арене эволюции могут явиться люди-киборги, люди-химеры, неорганические формы жизни и, наконец, «человек несмертный» — почти бессмертный сказочный Кощей! Возможно, вид Sapiens исчезнет, как раньше исчезли неандертальцы. «Что со всем этим делать? Как этим управлять?», — задаётся автор вопросом, которым те самые интеллектуалы (особенно западные [4]), похоже, даже не задаются. До этого человек, утверждает учёный, всегда знал, что он хочет и что с этим делать, и только сейчас — нет.

Мне также в основном конгениальны ещё два аспекта из книги Харари — самый спорный, а также самый очевидный, но всеми игнорируемый, как бы «забытый». Первый — о том, что многие современные (в историческом смысле) явления суть не что иное, как просто ментальные фикции. Таковы, например, государства, корпорации, нации и деньги. Они, конечно, существуют, но исключительно в уме «граждан», как некая социальная договорённость. Без них, естественно, нам никуда, но осознавать это, надо сказать, всё же полезно. Или я бы ещё сместил акцент с самих этих проекций на восприятие их человеком, на страшную долбёжку по этому поводу в школе, на факторы не только экономические и политико-идеологические, но, например, на тлетворное влияние поп-культуры и навязывание на всех социальных уровнях обывательской «житейской мудрости», а теперь ещё потреблянства и гаджетомании.

Второй, самый очевидный, — экологический, но не совсем привычный. Автор поднимает вопрос о положении одомашненных животных: после сельскохозяйственной революции оно постоянно и вопиюще ухудшается. Современным человеком-потребителем скот на ферме или пернатые на птицефабрике воспринимаются не как «братья наши меньшие», а как некий «полуфабрикат», бездушные и бесчувственные машины. Мясной бычок выходит из своей узкой, не намного больше его самого, клетушки лишь раз в жизни — когда идёт на бойню. Отбракованных цыплят на каждом комбинате сотнями тысяч пускают по конвейеру под пресс — просто давят. Согласно новейшим исследованиям, пишет Харари, высшие млекопитающие имеют развитую эмоциональную сферу.

В повести в очерках «Мир-село и его обитатели» (всё же, прошу пардона, но назову книгу, в ней же как раз и о школе) я также коснулся этой проблемы. Современный горожанин, написал я, покупает нечто в пластиковой упаковке с надписью «Говядина», он вообще не видит домашних животных, которых он ест, — не знает, не видит и знать не хочет. Я написал о корове, которая в буквальном смысле плачет, понимая, что её ведут резать. За что опять же получил ехидные замечания критиков в стиле «едим и плачем» (и это наши интеллигентнейшие люди — что говорить об отношении контингента более массового!). Смешная для современников (и вообще такая вроде бы второстепенная) идея Толстого, как вегетарианство, сегодня уже не всем повсюду кажется смехотворной.

Понятно, что настоящий учебник не должен быть написан одним специалистом, но составлен коллективом авторов. Для книги Харари у меня две основных оговорки. Во-первых, уже увидев на титульной странице портрет писателя, я сразу кинулся в Википедию, чтобы удостоверится в том, что он... открытый гомосексуалист. Допустим, это личное дело автора. Всего пара коротких абзацев в первой четверти книги — но всё же тема проявляется. Почему, дескать, родителей-обывателей возмущает, что ваш сын пригласил на домашний обед не девушку, а «симпатичного соседского паренька»? Согласно Харари, некоторые органы (например, рот) в процессе эволюции меняют своё предназначение. Можно, конечно, и так сказать, но автор явно подталкивает и к соответствующим выводам [5]. Для наших школ это, наверное, мягко говоря, «ещё рановато».

Во-вторых, открыто не нападая на христианство, автор сто раз упоминает о кровавых жертвах «этой религии», о её догматической узости и идейных заблуждениях. Здесь можно с великим прискорбием констатировать, что со времён К. Г. Юнга у западных интеллектуалов и мистиков (Харари учился в Оксфорде, практикует випассану) стало хорошей традицией, говоря о христианстве, брать в расчёт лишь западную его ветвь, совершенно игнорируя всю историю восточного христианства и присущий православию совсем иной идейно-культурный и догматический смысл.


Интервью у Познера, для тех, кто не читал, возможно, также покажется познавательным (по сравнению с другими гостями телеведущего — отечественными «культурными героями»), но, как заметил один из острословов в комментах на Ютьюбе, «слишком отдаёт эстетикой Первого» (те же непередаваемые интонации переводчика!), и то и дело «кажется, что в кадр вот-вот въедет Бари Алибасов на инвалидном кресле».

Тем не менее, появление в России трёх книг Юваля Харари и интервью с автором на нашем ТВ мне кажется фактом отрадным. Харари не пугает страшилками, не настаивает что «всё так и будет и очень скоро» (писал же, например, больше полувека назад С. Лем о «звёздной инженерии», но нам до неё, очевидно, ещё неимоверно далеко), но, может быть, хоть для кого-то из нынешних суетливых и самоуверенных сапиенсов будет повод о чём-то задуматься — о событиях прошлого, о том, чем человек жив сегодня, о стремительно наступающем будущем.

Примечания:

[1] Неплохой опыт (несмотря на несколько неудачных, несообразных статей, напр., Г. Садулаева о Есенине) был в составленной Вадимом Левенталем «Литературной матрице» (2010, в 2 тт.) — «альтернативном учебнике, написанном писателями».

[2] Неопубликованный роман «Снюсть, Анютинка и алкосвятые» (2008-2019). Книга в целом написана в 2008-2009 гг., но доводка текста растянулась на целое десятилетие, но какие-то вещи, о которых я написал сразу, с удивлением потом вычитываю из книг и статей или вижу в фильмах вроде «Чёрного зеркала». Значит, не такой уж я, может, безумец и мракобес (в чём уже обвиняют, вера в прогресс ведь у современного индивида превыше всего — по Харари, своего рода новая религия), раз и авторы всемирных бестселлеров почти о том же вообще кирдык. Ещё больше пугающих совпадений с уже осуществляющимся сегодня «новыми тенденциями» в остро-ироническом творчестве нашего объединения «Общество Зрелища» (1997-2013). Например, в аудиоспектакле «Антиантисептин или День моркови».

[3] О чём сегодня пишут фантасты, есть ли сейчас вообще научная фантастика? Не о способах космических полётов и новых гаджетах (как остроумно заметил Харари), а о том главном между строк, о чём писали Филип К. Дик или Брэдбери, а у нас Ефремов и Стругацкие.

[4] В одной из выпусков своей передачи «Директива Дугина» Александр Дугин рассказывает, как он участвовал в европейской конференции философов, социологов и футурологов, и там все эти фантастические вещи обсуждались на полном серьёзе как самое ближайшее будущее и ничто из перечисленного никого из выступающих не озадачивало и не пугало.

[5] Здесь можно вспомнить великолепную книгу-бестселлер другого гомосексуала Эндрю Соломона «Демон полуденный. Анатомия депрессии». В ней автор, помимо прочего, не умалчивает о своих связях и похождениях. Но вывод в конце прочтения напрашивается другой — возможно, это и послужило одной из причин его, как он называет, неизлечимой болезни (тяжёлой клинической депрессии — не путать с тем, что называют «депрессией» в обиходе, хотя грань порой очень зыбкая).

Автор
Алексей А. Шепелёв
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе